Лев СОМОВ: «Мадам Роза – компромисс и неординарность одновременно»

Режиссер спектакля «Жизнь впереди» — Дмитрий Богомазов, недавно принявший под свое командование «тяжелую артиллерию» — Национальный академический драматический театр имени Ивана Франко. Режиссер  умный, тонкий, владеющий современным театральным языком и умеющий без пафоса говорить о вечных проблемах, которые волнуют всех нормальных людей. Его постановки всегда вызывают повышенный интерес, а о спектакле «Жизнь впереди» слух разнесся буквально на следующий после премьеры день. В первую очередь, потому,  что это —  инсценизация популярного романа Эмиля Ажара «Вся жизнь впереди», получившего Гонкуровскую премию. Здесь таится интрига:  Эмиль Ажар — псевдоним французского писателя еврейского происхождения  Ромена Гари, уже бывшего на тот момент лауреатом Гокуровской премии за роман «Корни неба». Благодаря данной  мистификации Ромен Гари — единственный, кто за все время существования награды получил ее дважды, что не предусмотрено правилами. Эта история также подогревала интерес к спектаклю.

И, конечно, тема. Действие происходит в 50-х годах прошлого века. Бывшая проститутка, старая польская еврейка мадам Роза, которая пережила концлагерь и, отойдя  от дел,  содержит в эмигрантском квартале Парижа приют, где живут дети, рожденные ее бывшими «коллегами». Один из воспитанников — арабский подросток Мухаммед (Момо), от имени которого и ведется откровенный, нежный и жесткий рассказ о любви, балансирующей на грани жизни и смерти.

Спектакль «Жизнь впереди»  оправдал ожидания и зрителей (билеты на него достать практически невозможно), и профессионалов. Эта постановка — фаворит (лауреат в четырех номинациях!) театральной премии «Киевская пектораль», которую ежегодно вручают накануне  Международного дня театра.

Одну из «Пекторалей» («За лучшее исполнение мужской роли») ожидаемо (для меня, во всяком случае) получил Лев Сомов, блистательно сыгравший в спектакле эксцентричную и трогательную мадам Розу. Меня, правда, это немного смутило,  я была уверена, что актер номинировался в секции «За лучшую женскую роль» — героиня ведь женщина...  Впрочем, Лев Сомов сам расставил все точки над «і», ответив на вопросы, касающиеся спектакля. И не только его.

«МЫ С ОКСАНОЙ ЖДАНОВОЙ НЕ ИГРАЕМ МАЛЬЧИКА И ЖЕНЩИНУ, МЫ СУЩЕСТВУЕМ В ИХ ОБРАЗАХ»

— Лев, как вы восприняли достаточно радикальное предложение Дмитрия Богомазова сыграть женскую роль в спектакле «Жизнь впереди»?

— Когда  Дмитрий Михайлович предложил мне сыграть мадам Розу, мы назвали это компромиссом. Потому что сегодня  медийное поле перенасыщено «кавеэнщиками», которые, напяливая на себя парик и сиськи, карикатурно и похабно изображают женщин на экране. А я считаю, что женщина не достойна, чтобы ее «прославляли» таким хамским образом. Именно потому и компромисс.

С другой стороны, это — неординарность и острота,  поскольку  мадам Роза  в романе Эмиля Ажара — вульгарный, взрывной персонаж, хоть и умирающий.  И я понимаю, почему Дима пошел на столь рискованный шаг, предложив мне эту роль.  По жанру спектакль «Жизнь впереди» — трагедия, трагифарс, в нем — невероятная глубина, и, к тому же, присутствуют   вещи, которые известны только женщинам. Мужчина их не может знать по определению, и мне, работая над образом мадам Розы, приходилось при помощи гугла и специальной  литературы изучать некоторые особенности женской физиологии, чтобы понимать, что с моей героиней происходит, какие сопровождающие ощущения она испытывает в том или ином случае. К слову, во время работы над ролью я стал более трепетно относится к женщинам...

В какой-то период мы поняли, что персонаж выстаивается, что мадам Роза в моем исполнении достаточно правдоподобна и не вызывает «кавеэновской» реакции у зрителей. А для того чтобы спектакль получился цельным, завершенным, Дима принял решение сделать перевертышем и  моего партнера, главного героя Момо...

— Которого виртуозно сыграла актриса Оксана Жданова! Я раньше не видела ее  на сцене, и для меня это имя стало настоящим открытием, восторг в чистом виде! 

— Потрясающая актриса, которая смогла «влезть» в  образ персонажа, освоить его  и быть такой  убедительной на сцене. Та душевность, романтика и глубина, которой Ксюша наделила Момо, наверное, идут от женской плоти, так же как и острота, которой добивался Дмитрий Михайлович в мадам Розе, работая с мужчиной. Я, в данном случае,  говорю не о  половой  принадлежности, просто такой перевертыш (мальчика играет девочка, женщину — мужчина)  работал на усиление реакции на сценическое действо. Потому что Ксюша не изображает мальчика, я не копирую женщину. Мы существуем в их образах,  играем темой, а не полом. Ведь в романе Эмиля Ажара «Вся жизнь впереди» так же не принципиально, кто конкретно говорит те или иные слова — мадам  Роза или арабский подросток Момо, важны проблемы, которые проговариваются в диалогах,  личностное познание мира героями.

Играя мадам Розу, я  специально не задумывался,  как  буду ходить, сидеть, обмахиваться веером... Это закономерная необходимость, которая обеспечивала внутренний процесс. Процесс мышления,  прежде всего. Ведь так и в жизни происходит: что-то случилось, человек осознал событие умом, и его поведение окрашивается соответствующим образом. Мы  никогда не задумывается, как отреагируем на тот или иной факт, психика сама рождает поведенческий рисунок. Работая над образом мадам Розы, мы много разговаривали, спорили, искали суть персонажа, провели несчетное число репетиций в кабинете —  не сразу вышли на сцену. Из того, что в итоге   видит зритель, — лишь пять процентов  отработанного нами. Это уже отшлифованный материал, за нашей спиной — колоссальная режиссерская, партнерская, музыкальная работа.

«СОБСТВЕННАЯ ОЦЕНКА ДЛЯ МЕНЯ ВАЖНЕЕ, ЧЕМ ВЕРДИКТ КРИТИКОВ»

—  О спектакле «Жизнь впереди» и  роли мадам Розы в исполнении Льва Сомова комплиментарно заговорили после первого же премьерного показа.  И все-таки, когда вы узнали, что стали номинантом на получение театральной премии «Киевская пектораль», волновались или были уверены в победе, ведь в вашем послужном списке  уже есть три таких награды?

— Приятно, конечно, когда тебя замечают. Нельзя забрать у ребенка игрушку, а  артист — тот же  ребенок. Лестно получать престижные призы, но если   их не вручают,  собственная оценка результата работы  для меня гораздо важнее, чем мнения тех, кто выносит вердикт. В какой-то степени я уже перерос их. Могу назвать десятки имен талантливых артистов, которые не получили «Пекторали», а должны были получить, по моему мнению! 

Приведу пример, когда абсолютно без внимания осталась гениальная  работа моего коллеги в спектакле, который прошел на сцене всего 8—10 раз. Это Поприщин  в исполнении Виталия Линецкого из  «Записок сумасшедшего», поставленный в Центре театрального искусства им. Леся Курбаса. После просмотра этой работы я хотел уходить из профессии, настолько был потрясен техникой приближения к истине произведении. Мне казалось, что Виталик Линецкий  — бог в этом спектакле! А критики не заметили его работу... Зато восторгались массой легкомысленных поделок, по моему мнению, вообще не стоящих внимания.

— Вы следите за тем, что делают ваши коллеги в других театрах?

— Интересуюсь. Если в театральном «поле» возникают вибрации мнений, обязательно посмотрю спектакль. Однако я избирательно отношусь к информации, потому что знаю, что впереди у меня осталось гораздо меньше времени, чем уже прожито (недавно мне исполнилось 54 года), и впустую тратить его я  не имею права.  Есть люди, мнению которых я доверяю, и благодаря «ориентировкам» (смеется) хожу на спектакли достаточно точечно. Недавно, например, посмотрел очень хорошую постановку «Три товарища» в театре имени Ивана Франко.

Рад, что Юра Одинокий вернулся к своему удивительному языку, который мне показался романтическим и эмоциональным. Спектакль смотрится легко и непринужденно.

«В ТЕАТР Я «ЗАШЕЛ» ВМЕСТЕ С ВИОЛОНЧЕЛЬЮ»

— Ассоциативная цепочка или «ослиный мостик», как говорят немцы. Когда я увидела  в спектакле «Жизнь впереди» актера Виктора  Жданова, на которого  обратила внимание в фильме «Киборги», где он играл «Старого», вспомнила, что  он приехал в Киев  из Донецка. И то, что вы также жили и учились на Донбассе, причем вам прочили неординарную карьеру музыканта. Как случилось, что стали актером и переехали в столицу?

— Да, я — виолончелист. В театр «зашел» вместе с музыкой. Впервые попал на драматическую сцену, когда учился на втором курсе музыкального училища, и две эти темы жили во мне одновременно. Потом, не забывайте, я же вырос в театре, правда, в оперном. Год или полтора  провел под ступеньками его проходной. (Смеется.)  Папа работал балетмейстером  в театре, и нам выделили там  маленькую комнатушку, где мы поначалу и ютились. Так что я много времени в детстве провел за кулисами.

— Мама также имеет отношение к искусству?

— Нет, она — врач «Скорой помощи». Еще и в силу ее профессии, постоянной занятости   театр был естественной средой моего обитания. Но профессиональный интерес  к актерству, конечно же, возник, когда я уже стал осмысленно относиться к жизни,  занимался музыкой, где, кстати, у меня были прекрасные мастера и педагоги.

— Почему выбор пал на виолончель?

—  Все очень просто! В центральной музыкальной школе в Донецке случился перебор на класс пианистов, нужно было переориентировать детей на другие инструменты. Взяли мою детскую руку и говорят маме: «Боже, это же кисть Ростроповича!» На самом деле, конечно, лапшу навешали... Я ненавидел виолончель в течение первых двух-трех лет, ломал смычки и вообще не понимал, чем  занимаюсь. Когда немного повзрослел, стали  «получаться» звуки. Тогда включился азарт, мне стало интересно учиться. Я всегда был максималистом, и если за что-то брался, хотел достичь больших результатов. Потому уже в детстве играл с оркестром, и затем поступил в музыкальное училище. Но театр победил в этой истории. Однако сегодня я осознаю, что время, проведенное в музыкальной школе и училище, лишь обогатило мой актерский арсенал — кроме виолончели, я играю на 14 музыкальных инструментах.

— Ничего себе! На каких?

— Духовые, тромбон, труба, рояль, скрипка, гитара и т.д.  Поэтому, когда режиссер просит взять музыкальный инструмент и что-то исполнить, для меня это —  не проблема: беру и делаю. Я знаю гармонию, инструментовку, могу дирижировать, читаю ноты, умею придуманную музыку записать на ноты, в отличие от других композиторов. Все это, несомненно, обогащает мой актерский багаж.

— А почему переехали из Донецка в Киев?

— Это долгая история. Если коротко: приехал поступать к консерваторию, виолончель поставил в угол и сдал документы в театральный. Для родителей мое решение было шоком, для донецких педагогов тоже. Но к тому моменту, когда я садился в поезд «Донецк — Киев», уже принял решение: хочу стать актером, это моя цель. Если не решусь сейчас, буду жалеть всю жизнь. Я поступал на курс к Рушковскому, и он меня не взял... Прошло четыре года, прежде чем я вновь вернулся в Киев.

— И на этот раз Николай Николаевич Рушковский разглядел в вас будущего актера...

— Да, во второй раз я  поступил.  Конечно, мастер намучился со мной — я был не простым студентом, но жадным до работы.

— В чем крылась «непростота»? В характере?

— Мне всегда хотелось много и главного. Быть тем, кем я не был. И если бы Николай Николаевич на меня так сильно не давил, может быть, тех результатов, которых я достиг, не случилось бы.

— После института вы сразу попали в Театр русской драмы?

— Мне предлагали место на двух столичных сценах: в Театре на левом берегу Днепра и  в «русской драме». На тот момент я уже работал в нескольких спектаклях Театра имени Леси Украинки, посоветовался с Николаем Николаевичем Рушковским, и последующие восемь лет — после выпуска до 1995 года   — моя актерская жизнь была связана с этой сценической площадкой.

«ИЗ «РУССКОЙ ДРАМЫ» Я УШЕЛ К РЕЖИССЕРУ, РАВНЫХ КОТОРОМУ В ПРОФЕССИИ НЕТ — ЭДУАРДУ МИТНИЦКОМУ»

— Можно узнать, почему ушли из «русской драмы»?

— Я ушел к мастеру, с которым достиг потрясающего результата в спектакле «Пять пудов любви» (по пьесе А. Чехова «Чайка»), сыграв роль Треплева. К режиссеру Эдуарду Марковичу Митницкому. Постановка  была  блестящей и скандальной, но ее в то время незаслуженно заклевали критики при помощи редакторов некоторых газет. Это отдельная история. Тогда большая плеяда артистов покинула Театр имени Леси Украинки, в той группе был и я.  Пошел за режиссером, которому тоже пришлось покинуть театр. Через год я  вернулся к Эдуарду Марковичу, потому что на тот момент (равно как и на сегодняшний) альтернативы в профессии Митницкому не видел.

—  Вы можете назвать Эдуарда Митницкого «своим» режиссером?

— Любой режиссер, с которым я работаю, мой режиссер. В данном случае, я  имел в виду величие режиссуры как профессии. Альтернативы Эдуарду Марковичу Митницкому — нет! Но меня судьба наградила встречами с целой плеядой мастеров, общение с которыми — счастье для актера. За 28 лет творческой деятельности я успел поработать с Эдуардом Марковичем  Митницким, Владимиром Оглобиным, Владимиром Сергеевичем Петровым, покойным Владиславом Пази, Стасом Моисеевым, Семеном Горовым, Сергеем Федотовым (это руководитель пермского театра «У Моста»), Борисом Каменковичем, Юрием Одиноким, Дмитрием Богомазовым, Алексеем Ивановичем Лисовцом, Дмитрием Лазорко, Алексеем Павловичем Кужельным и другими. Это лучшие режиссеры Украины. Со многими сотрудничал не только как актер, но и как балетмейстер, ассистент.

— Сколько названий спектаклей сегодня в вашем календарном списке?

— Шестнадцать. Это — Театр драмы и комедии на левом берегу Днепра, Мастерская театрального искусства «Сузір’я» и свой авторский проект. Кроме того, у меня есть актерская мастерская в Киевском международном университете, и в учебных спектаклях, которые мы эксплуатируем, я выхожу на сцену вместе с ребятами. Ни в коей мере не  чураюсь этого — профессиональный уровень  моих  теперешних студентов и выпускников таков, что с ними не стыдно играть на одной площадке.

— Мысли создать собственный театр никогда не возникало?

— С этой мыслью я живу уже очень давно. Но театр никогда не окупался и не приносил доходы. Для его создания нужны средства. Надеюсь, что когда-нибудь найду единомышленников,  и моя мечта осуществится.

«ЛУЧШЕ, ЧЕМ ЭМИЛЬ АЖАР, О СЕГОДНЯШЕМ МИРЕ НЕ СКАЗАЛ НИКТО»

— За последние несколько месяцев я посмотрела много спектаклей в разных киевских театрах. Везде  аншлаги. Вы можете объяснить всплеск интереса к сценическому искусству? Какая драматургия сегодня более всего востребована? Классика,  комедии, постановки на злободневные темы, например,  событий на Майдане и войны, которая продолжается в нашей стране?

— На эту тему можно говорить долго. Я-то вижу, что происходит в городе, стране, где я живу. Сначала это место уничтожалось ментально, духовно, интеллектуально, художественно. Выжигалось, обездушивалось. Как говорится, «все, что поглощает пипл» сегодня   — дорого обставленный дешевый продукт. Я уже упоминал КВН — как по мне, это и есть такой продукт. Большие залы, красивые спецэффекты, качественный звук. И молодые люди вроде симпатичные, но обратите внимание, как они шутят со сцены. Каждая реплика работает ровно 30 секунд, ее выслушивают и заливаются смехом. А вспомните Мольера,  Островского или Чехова, некоторых талантливых современных драматургов: вы сразу же будете хохотать, смотря постановки этих авторов? Нет. Поначалу осмыслите текст. Потому что смех смеху — рознь. Юмор авторов, которых я назвал, — глубок и человечен, когда, условно говоря, смеются не над уродством, а над причинами, раскрывающими его.  Глубокие, вечные жизненные проблемы, о которых рассказывает искусство, мало кого интересуют. И от этого больно.

Кроме того, мы живем во время перемен. Произошла революция. Она уже становится историей. А история  — это предмет непредвиденного прошлого. Мы постепенно начинаем понимать, что не все так просто и прозрачно. Однако факт остается фактом: Украину постоянно хотели поработить, потому у нас очень мощный дух сопротивления. Но кто делает революцию? Романтики и фанатики. А результатами ее пользуются подлецы. К сожалению, это формулировка всех революций. И в течение четырех последних  лет многие псевдо-художники делают бездарные спектакли, снимают серое кино, спекулируя на больной теме. Конечно, есть исключения. Ахтем Сейтаблаев снял продуманный, умный, не прямолинейный фильм о войне — «Киборги». Это его личное высказывание, оно искреннее и талантливое. Известна своей гражданской позицией великолепная актриса Ирма Витовская. Но это исключения из правила. Большинство же просто стригут дивиденды, пока не поздно.

Но так будет не всегда. Я хочу вернуться к  нашему спектаклю «Жизнь впереди» и роману Эмиля Ажара, который лег в его основу. Советую всем прочитать эту вещь — ее текст есть и в украинском, и в русском переводах. Лучшего произведения о том, что происходит сегодня в мире,  просто не найти! Люди теряют ощущение человечности. Помните, мадам Роза говорит такие слова: «Араби чи євреї — тут на це не зважають. Якщо ваш син Василь, беріть його, яким він є. Він був арабом, зараз він — єврей. Але ж він, як і раніше, ваш син...» Она вкладывает в эти слова такой смысл: он, как был человеком, так и остался им. Люди забывают, что они люди... И предают звание Человека.

— Я знаю, что во время событий на Майдане вы ставили спектакль в родном Донецке.  Было предчувствие, что вскоре произойдет на Донбассе?

—  14 апреля 2014 года у меня  состоялась премьера спектакля в Донецке. Как раз в тот момент, когда в город с Кубани заходили бородатые казаки и уже брали власть в свои руки. Я улетел из Донецкого аэропорта последним рейсом, затем его стали бомбить. Через два дня  включил телевизор и увидел, что там происходит, стало страшно. А обезумевших бабушек, которые сейчас рыдают,  наблюдал лично: они ведь хотели не в Россию, а в Советский Союз. Они надеялись вернуть свою молодость, когда им было хорошо... Я когда-то спросил у Николая Николаевича Рушковского: «Какое время было самым лучшим в вашей жизни?» Он ответил: «Война. Я был молодым, полным сил и остался жив. Я  любил, я радовался каждому мгновению жизни». Этими словами все сказано. Как объяснить донецкой бабушке, что в 86    лет молодость не вернется?!

Моя мама очень любит Донецк, но, вроде бы, понимая ситуацию на Донбассе, обсуждая политическую ситуацию, она все равно мысленно возвращается к своей юности. К тому беззаботному времени. Да что  говорить: и у меня совсем не плохие воспоминания об СССР:  правда,  я был неправильным пионером  (смеется) —  не сдавал макулатуру, не искал металлолом, считался немного диссидентом и бунтарем (не хотел в комсомол вступать, меня за руку привели), но жизнь казалась прекрасной и веселой. У  меня были умные наставники, я читал интересную  литературу, слушал хорошую музыку...

«МОИ МУЗЫКАЛЬНЫЕ И ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПРИВЯЗАННОСТИ НЕ СОВРЕМЕННЫ, ОНИ СВЯЗАНЫ С ПРОШЛЫМ»

— Какую музыку вы любите?

—  Я переслушал очень много музыки с середины ХV века до середины ХХ.  Очень  люблю произведения Шостаковича, мне нравится  Прокофьев. Сегодня засилье  конструктивной и математической музыки, мы живем в мире компьютера, романтики, пишущие  мелодии,   практически отсутствуют. Современная музыка меня не трогает, то, что я люблю, немного из прошлого. Как по мне, настоящая музыкальная культура закончилась на Альфреде Шнитке и Борисе Чайковском.

— А Валентин Сильвестров?

— Конечно! И Мирослав  Скорик в Украине.  Восхищаюсь творчеством Кирилла Карабица (он исполнил «Реквием» на Майдане), и, кстати, его отец          — замечательный композитор, писал блестящую музыку.

— Литературу также предпочитаете из прошлого, или можете выделить кого-то из современных авторов?

— Конечно, время от времени появляются произведения, которые хочется прочитать.  Когда-то увлекся Борисом Акуниным и проглатывал все, что выходило в печати. Чтобы понять Погодина,  мне достаточно было двух романов. А вот  Достоевского могу читать и перечитывать. По-прежнему,  Ремарк остается любимым автором. И рука постоянно тянется к Булгакову...

«КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА В РОМАНЕ «ВСЯ ЖИЗНЬ ВПЕРЕДИ» — НАДО ЛЮБИТЬ!»

— Ваши рассуждения эмоциональны и немного категоричны: на площадке, со студентами вы — тиран, деспот?

— Я очень люблю людей, но не все люди меня любят. Наверное, потому, что я скандальный и  крикливый.  (Смеется.)  Но кричу  только от боли. Я очень уязвим, поскольку для того, чтобы достичь результата в актерской, режиссерской, сценарной, педагогической истории, и при этом остаться  искренним,  нужно снимать с себя кожу. Я — открытый человек,  меня легко увлечь, легко и пнуть.   Когда об этом знают недоброжелатели, им очень просто причинить тебе боль.

— Признайтесь, дома, в семье, вы тоже скандальный и крикливый?

— Тихий, молчаливый, замкнутый. Люблю тишину и порядок.

— У вас матриархат?

— Нет, у нас — любвиархат. (Смеется.)

— Тогда наверняка в доме есть животные?

— Потрясающий кот, мексиканский кун, его полное имя Вебер,  как у  композитора. Он ласковый, общительный, не жестокий. Но все-таки кот. Не знаю, как он ко мне относится, но его нужно любить. Кстати, знаете, какие самые последние слова в романе Эмиля Ажара «Вся жизнь впереди»?

—  Не поверите, знаю: «Надо любить».