Война живая и мертвая

Из низкого и грязного фургона выносят тела. Голос за кадром командует съемочной группой. Вверх бегут мелкие белые титры, и у меня есть всего пять минут, чтобы перейти в другой зал. В другой фильм. В другое время и в другую войну.

Дезертир Вилли Герольд случайно находит форму капитана Люфтваффе. Апрель 1945-го, и, как ему кажется, единственное лекарство от анархии и развала — это форма. Вокруг «капитана» Герольда собираются другие дезертиры и военные преступники — теперь «отряду» нужна какая-нибудь цель. Герольд приводит своих людей в Эмсландский тюремный лагерь — здесь содержатся бывшие немецкие солдаты — и, прикрываясь лживым секретным заданием, полученным якобы от самого Гитлера, устраивает массовые казни. Десять человек убивают сотни и держат в страхе тысячи других.

Капитан Герольд и его солдаты продолжают свой страшный марш по агонизирующей Германии. Будут еще казни, незаконные трибуналы и грабеж. Пьянство и насилие. Оглушающая музыка, танцы и смех. Герольда схватят, будут судить, но не увидят в его действиях серьезного преступления. Когда рушится целое, кто будет обращать внимание на частности?

Герольд, лишившийся капитанской формы, но оправданный и свободный, растворяется в лесной чаще.

Черный квадрат экрана.

Титры на фоне современного немецкого города.

Мирная, комфортная и упорядоченная, жизнь. Капитан Вилли и его солдаты — прямиком из прошлого — едут по улице в роскошном автомобиле. Останавливаются на обочине, подходят к отдыхающим на лавках людям, обыскивают и требуют документы. Горожане растеряны и безропотны. Солдаты Герольда грубы и фамильярны. Это конец.

Фильм Роберта Швентке «Der Hauptmann» («Капитан». — Ред.) основан на реальных событиях. Двадцатилетний Вилли Герольд в присвоенной капитанской форме действительно смог подчинить и расчеловечить. Эта картина вообще смотрится прологом к фильму Сергея Лозницы «Донбасс», особенно постскриптум — сцены в современном городе с участием капитанского отряда. И то, что я посмотрел оба этих фильма в один день — связывает их в моем восприятии очень крепко, до полного неразличения на уровне авторского посыла.

Как и Швентке, Лозница снимает фильм, основанный на фактах. Разница в том, что событие Лозницы еще длится, он находится внутри своего события и не может увидеть и осмыслить целого. Поэтому форма его фильма — фрагментарная панорама. Метод — реконструкция реальности (мне даже кажется, что у режиссера были амбиции снять документальный фильм о войне на Донбассе, по понятным причинам неосуществленные).

В одном из интервью режиссер говорит, что вдохновлялся военными YouTube-роликами и каждый из 13-ти эпизодов его фильма основан на реальной ситуации. 

Фильм Лозницы — это как бы отчеркнутые красным карандашом места в еще не дописанной рукописи.

Во время просмотра меня не покидало ощущение абсолютной достоверности, эстетической и этической тождественности реального и экранного.

При этом, как и предыдущие игровые фильмы режиссера, «Донбасс» полон отсылок к русской классике. Кроме свадебного Гоголя здесь можно найти Толстого с его рассказом «После бала», Достоевского и Андрея Платонова, растворенных в пространстве фильма и — учитывая обстоятельства — самой реальности. В диалогах отчетливо чувствуется привкус сорокинского пост-языка. Лозница, держа в уме русский литературный идеальный мир, показывает, во что этот мир может превратиться в преломлении чудовищного, изуродованного десятилетиями рабства и цензуры сознания.  

Лозница делает ставку на западного зрителя — и это правильно, потому что тема войны на Донбассе в европейском культурно-общественном поле представлена до обидного поверхностно. С другой стороны, режиссер попадает на опасную развилку — в Европе его фильм воспримут как гротескный фарс (в то время как он максимально приближен к документальному кино), а в Украине неподготовленный зритель может перенести образ показанных в фильме безумцев на всех выходцев из региона.

Конечно, у Лозницы есть контрапункт — жители бомбоубежища и старушка, говорившая с пленным добровольцем, но этот контрапункт слишком пресный, невыразительный и однобокий.

Чего не хватило фильму — так это однозначного проговаривания: в каждом — в каждом! — из нас, а не только там в них есть сладкая робость перед Герольдом и его компанией, и только настоящая личность может превозмочь ее.