Дневник

28 сентября

Мастерство. Это, наверное, то, что всегда меня завораживает в людях, что делает их для меня интересными собеседниками. Часто это даже не зависит от рода занятий тех, с кем я общаюсь, потому что я убеждена, что у любого настоящего мастера всегда есть чему поучиться. Будь-то художник, будь-то вышивальщица, будь-то даже столяр. В каждом движении человека-умельца есть определенная философия и какая-то гипнотизирующая отточенность в воплощении бытия: действия, их последовательность, словно нанизываются одно на другое, и уже потом выплетаются в целостное полотно воплощения замысла. И вот, собственно, тогда и начинаешь понимать меткость слов Мандельштама о «хищном глазомере простого столяра», где поэт так удачно сочетает якобы и несочетаемое.

Мастером был и мой дедушка. В этом году ему бы исполнился 91 год. Каждый раз, когда я думаю о нем, то с особой теплотой вспоминаю его наставления и простые наши будничные диалоги. Наверное, он и был для меня тем первым мастером, примером для подражания, потому что еще ребенком я видела, как односельчане, спрашивая, чья я внучка, узнав имя моего деда, с каким-то особенным уважением в голосе повторяли: «О, да-да, Степана Петровича знаю, знаю...» И действительно, его знали, наверное, в каждом дворе нашего тогда еще немаленького села. Часто приходили за помощью к нему: то помочь дом построить (и когда в селе начали восстанавливать помещение сельской церкви, во времена перестройки, то к нему пришли едва ли не к самому первому, потому что Мастер), то лодку смастерить, потому что он едва ли не единственный на все село делал эти лодки виртуозно (и большие, на которых односельчане ездили в далекие луга Киевским морем за сеном, и средние — для рыбалки, и совсем маленькие — для каких-то мелких бытовых потребностей). Где-то лет с четырех-пяти помню, как сидела рядом с дедушкой и мастерила уже тогда собственным инструментом. Дед прекрасно водил машину, мотоцикл и хорошо разбирался в их механизмах, мог дать подходящий совет по поводу определенных неисправностей другим; работал он и на корабле — помощником капитана, по-видимому, поэтому и разбирался в лодках. А длинными зимними вечерами дедушка с бабушкой садились плести из лозы корзины, «варийки», «кошули» (это местное название корзин разной формы). Летом дедушка выплетал мне игрушки из камыша. И еще умел хорошо рассказывать, аргументировать. У него была своя четкая жизненная позиция, поговорить с ним часто заходили близкие родственники и соседи, и хата наполнялась воспоминаниями. Я же любила больше слушать: меньшей — под столом, старшей — рядом со взрослыми — за столом. Слушала о войне, о коллективизации, о раскулачивании, о голоде. Отрывки из этих полезных для моего внутреннего становления разговоров и до сих пор часто всплывают в моей памяти... Дедушка был мастером слова, умел убеждать, однако никогда не ломал твою волю, никогда не повышал голос. Поэтому без лишних слов и наказаний его всегда слушались дети и внуки, это для меня является образцом и теперь, когда у меня есть уже собственные дети.

А потом дедушки не стало, и прощаться с ним пришло, казалось, все село. Но когда человек оставляет по себе незабываемую память, вряд ли можно говорить о нем в прошлом, поэтому в моей памяти дедушка остается для меня настоящим живым Мастером во всей многозначности этого слова.