Игра в Господа Бога

Испытывать сильное душевное потрясение, переживать стресс — неизбежный удел каждого человека. Политика в том числе. Однако поистине тяжким испытанием для любого политика было, есть и будет — не просто ощутить резкий стресс, а такой, какой ставит при этом государственного деятеля перед жесткой необходимостью быстро, немедленно, прямо сейчас принять сверхответственное решение, от которого зависит будущее родного народа. А может быть, и будущее всего человечества. Ведь политики — тоже люди, и даже наиболее мудрым из них также присущи все человеческие слабости: тщеславие, нетерпимость, нерешительность, зависть к чужому успеху. Правда, величие политика, да и человека вообще, обратно пропорционально сумме присущих ему слабостей...

В конце октября 1962 года, ровно полвека назад, судьба рода человеческого, судьба всей цивилизации (или тех обломков, в которые она превратилась бы) висела на волоске. На тончайшем волоске, отделявшем жителей Земли от третьей мировой войны. Такой ситуации не было ни до, ни (к счастью!) после Карибского ракетного кризиса, о котором сейчас пойдет речь. Если бы события развивались не так, как это было в реальной истории, а по худшему сценарию, — весьма вероятно, что ни того, кто пишет эти строки, ни тех, кто их читает, давно бы не было на свете. Вот почему помнить тревожные осенние дни 1962-го жизненно необходимо. Чтобы не сбылась «черная шутка» Эйнштейна, так ответившего в 1955 году на вопрос, чем люди будут воевать в грозящей мировой войне: «В третьей мировой — я не знаю. А в четвертой, если выживут — луком и стрелами!».

Исход военно-политического противостояния в момент Карибского кризиса определялся не только милитарным потенциалом, экономическим уровнем развития и моральным духом общества в двух тогдашних сверхдержавах — СССР и США, но и личностными качествами двух лидеров — 35-го президента Соединенных Штатов Джона Фитцджеральда Кеннеди и Первого секретаря ЦК КПСС, председателя Совета Министров СССР Никиты Хрущева. Кажется, трудно найти двух более несхожих людей: 68-летний руководитель СССР, своеобразнейший, талантливый политик-популист, с ярко выраженными чертами авантюриста и дилетанта (но, следует сразу подчеркнуть, ни в коем случае не желавшего войны) — и 45-летний хозяин Белого дома, харизматичный и жесткий интеллигент, реалист, либерал во внутриполитических вопросах, но при этом — непримиримый противник коммунизма в вопросах глобальной стратегии и политики. Оба они были колоритными представителями своих обществ и социальных систем — и на обоих легла нечеловеческая, поистине страшная ответственность: отвести мир от края ядерной пропасти, «сохранив при этом лицо» своих сверхдержав. Быть может, великим благом для человечества было то, что и Хрущев, и Кеннеди (на второго тогда сыпался град обвинений в «излишней мягкости и уступчивости Советам», а его убийство год спустя, в ноябре 1963 года, похоже, не обошлось без участия правых кубинских эмигрантов, не простивших президенту его отказа от вторжения на остров) не понаслышке знали, что такое война: за плечами Хрущева был Сталинград, а Кеннеди был тяжело ранен в войне с Японией на Тихом океане, и потому оба люто ненавидели ее.

Хронологию событий автор попытался воссоздать, используя воспоминания сына Н. С. Хрущева — Сергея и богатый корпус документов и мемуарных свидетельств, собранных в интереснейшей книге американского историка Уильяма Таубмана «Хрущев» (Москва, 2005 г.). Итак, попытаемся назвать основные события.

14 октября 1962 года. Над Кубой (Кубой Фиделя Кастро, где близятся к завершению установка и монтаж советских ракет, нацеленных в «мягкое подбрюшье» США) пролетел американский разведывательный самолет У-2. Качество сделанных им фотографий было таково, что можно было различить даже мельчайшие детали. На снимках было видно, как СССР монтирует пусковые установки для баллистических ракет, способных достичь территории Соединенных Штатов. Президенту Кеннеди (после анализа, проведенного в исследовательском центре ЦРУ) эта информация была доложена утром 16 октября. Кеннеди (самая первая его реакция была такой: «Возможно, придется их разбомбить») испытал потрясение: во-первых, он не мог точно «определить мотивы действий русских», а во-вторых, не мог поверить, что все миролюбивые заверения Кремля и лично Хрущева, и на частном уровне, во время «доверительных» бесед с близкими к Кеннеди людьми и с самим Хрущевым, а также на уровне официальных заявлений правительства СССР («СССР никогда не предпримет в одностороннем порядке никаких действий, которые могли бы нанести ущерб советско-американским отношениям, а наша помощь Кубе носит исключительно оборонительный характер»), — все это было попросту циничной ложью.

Брат президента, Роберт Кеннеди, генеральный прокурор США, отреагировал на «ракетную новость» 16 октября достаточно прямодушно: «Черт побери, ну и дерьмо! Сукины дети — эти русские!». Государственный секретарь США Дин Раск усомнился в том, что «Хрущев вполне разумен». А президент Кеннеди (именно ему предстояло принимать решение, как действовать дальше) тогда же сказал своим советникам: «Хрущев играет в Господа Бога; но почему он... может быть, эксперты по России могут нам сказать, почему они... Черт побери, для меня многое говорит о сути государства, которое возглавляет Хрущев»).

Кеннеди имел в виду неясность мотивов действий Кремля: почему Хрущев, зная, что для США размещение советских ракет на Кубе абсолютно неприемлемо, все же пошел на этот шаг (а самоуверенный Никита Сергеевич просто рассматривал эту акцию как очередной этап «ядерного блефа», «атомного шантажа», будучи убежден, что «слабак» Кеннеди проглотит это — тут он горько просчитался). О своих мотивах Хрущев впоследствии сам поведал в мемуарах и беседах с близкими людьми: «Я пришел к выводу, что если мы все сделаем тайно и американцы узнают об этом, когда ракеты уже будут стоять на месте, готовыми к бою, то прежде чем принять решение ликвидировать их военными средствами, они должны будут призадуматься. Эти средства могут быть уничтожены США — но не все. Достаточно одной четверти, даже одной десятой того, что было бы поставлено, чтобы сбросить на Нью-Йорк одну-две ядерные ракеты, и этого оказалось бы достаточно... Я не говорю, что там все погибли бы. Нет, не все бы погибли, но сложно сказать, сколько не погибло бы. Думалось, что это сможет удержать США от военных действий». И далее: «Если бы сложилось так, то было бы неплохо: получилось бы в какой-то степени «равновесие страха». Тут американцы сами бы испытали, каково такое положение. Мы-то уже привыкли к этому. Мы за последние полвека провели на своей земле три большие войны (великолепное слово: «провели»! Кто же именно «провел»? — И.С.), а на территории США войны не было очень давно. Они участвовали во многих войнах, но при этом обогащались, теряя минимальное количество крови своих людей, а наживали миллиарды и грабили весь мир».

Хрущев был щедро одарен от природы — и «мужицким здравым смыслом», и изворотливостью, и умом. Но, столкнувшись со сложными, нестандартными «уравнениями со многими неизвестными», начинал импровизировать, азартно повышая ставки, а ведь речь шла о глобальном выживании и мировой войне (парадокс, но неосталинистское большинство ЦК, отправляя Хрущева в отставку в октябре 1964 года, обвинило его, в частности, и в том, что в период Карибского кризиса он «играл судьбой человечества» — и это в значительной степени было правдой). Казалось бы, лидер СССР прекрасно понимал: успех всей «спецоперации», «блестящая идея» которой принадлежала лично ему, зависит в огромной мере от того, удастся ли ее сохранить в тайне от США. Хрущев искренне верил, что это возможно, и отвергал все возражения (очень характерно, что когда советский военный представитель в Гаване генерал-майор Алексей Дементьев перед самым одобрением отправки ракет на Кубу, на встрече с Хрущевым попытался объяснить, что американские разведсамолеты У-2 непременно засекут «особый груз», то лично министр обороны СССР маршал Родион Малиновский пнул его ногой под столом, чтобы тот замолчал («Не перечь Хозяину!»)

Было одобрено размещение на Кубе 36 ракет средней дальности (1200 морских миль) и 24 — большей дальности (2200 морских миль); ядерные боеголовки ракет первого типа весили от двух до семи тысяч килотонн (в 10 — 35 раз больше «хиросимской»; вес боеголовок второго типа — от двух до восьми тысяч. К ракетам были «добавлены»: два полка с крылатыми ракетами (по 80 ракет в каждом), три подразделения ракет типа «земля — воздух», 33 боевых вертолета, эскадрон из восьми бомбардировщиков Ил-28 с обычным оружием, еще шесть самолетов с ядерными бомбами на борту... Как можно было все это замаскировать? Маршал Сергей Бирюзов, главнокомандующий ракетными войсками стратегического назначения СССР, внес «гениальное» предложение: «накрыть» ракеты пальмовыми ветками и листьями! Результат был легко предсказуем — с земли не было заметно, с воздуха видно было все.

И несмотря на то что моряки и другие участники «ракетного путешествия» на Кубу были поставлены в нечеловеческие условия по соображениям конспирации (18—20 дней плавания в душных трюмах, туалет — по расписанию, питание и движение — исключительно по ночам, близ Кубы температура в трюмах поднималась до 35 градусов, еще в советских портах солдат селили в охраняемых бараках, у них забирали все документы, срезали все знаки различия, командам кораблей было строжайше запрещено сходить на берег и связываться с родными, люди не должны были знать, куда плывут: сведения о пункте назначения вручались капитанам в порту в двух запечатанных конвертах, и их было разрешено вскрыть только после выхода в Атлантический океан в присутствии старшего по званию офицера и представителя КГБ), — несмотря на все это, крайней наивностью, и, мягко говоря, в это сложно было верить, что такую масштабную операцию можно скрыть от американцев.

Но вернемся к хронологии событий. 22 октября президент США выступил с жестким обращением к нации, лейтмотив которого: Советы пошли на «сознательный обман» США и всего мира, уверяя, что никаких ракет на Кубе нет и их не планируют размещать; в качестве «начального шага» Вашингтон устанавливал «карантин» (фактически — военную блокаду) острова; Хрущева президент призывал «остановиться, устранить эту безрассудную и провокационную угрозу миру во всем мире и вернуть отношения между нашими странами в прежнее русло» (то есть забрать ракеты!). Надо заметить, что в Вашингтоне непрерывно заседал исполнительный комитет Совета национальной безопасности (орган, созданный специально для управления в условиях «особых ситуаций»; возглавлял его сам Кеннеди), и мнения разделились: «ястребы» в окружении президента (большинство исполнительного комитета) выступали за вторжение на Кубу — с понятными последствиями; к чести Кеннеди, он был категорически против этого решения, заявив, что «будет делать все возможное для спасения мира, если только все не погубит безумная неуступчивость русских».

Ситуацию обостряло также то, что Хрущев подчас давал крайне противоречивые инструкции командованию советских ракетных войск на Кубе (то генералу Плиеву, возглавлявшему их, разрешалось использовать тактическое ядерное оружие по своему усмотрению без санкции Москвы (!), связь с которой работала с перебоями, то этот приказ экстренно отзывался и на всякие самовольные действия налагался строжайший запрет). 23 октября 1962 г. Хрущев созвал срочное заседание Президиума ЦК (ближайшие шесть дней после этого члены Президиума ночевали в своих кабинетах в Кремле; круглосуточно заседали и их американские «визави»). Сообщив коллегам, что Кеннеди настроен очень решительно и война может начаться с часу на час, Хрущев взглянул на маршала Малиновского, всегда «поддакивавшего» ему (два года спустя маршал, старый друг Хрущева, предаст шефа и перебежит к Брежневу!). «Это вы все продули!» — рявкнул Первый секретарь (?! — И.С.). Малиновский хотел что-то сказать. «Сидите! — махнул рукой Хозяин — Все равно вам сказать нечего!».

Два лидера обменивались непрерывными посланиями, иногда по два-три в день. В одном из первых писем Хрущева действия Кеннеди (военно-морская блокада Кубы) именовалась «серьезной угрозой миру и безопасности», «агрессивными действиями против Кубы и СССР». Были срочно отменены увольнения и отпуска для солдат и офицеров Советской армии; приведены в полную готовность к запуску стратегические ракетные установки. Характерно, что в заявлении правительства СССР, клеймящем «агрессивные планы американских империалистов — поджигателей войны» (а «Правда» вышла в те дни с заголовком почти на всю первую полосу: «Защитим и укрепим мир на Земле! Руки прочь от Кубы!»), ни слова не было сказано о главной причине и источнике кризиса — размещении ракет на Кубе. Москва вообще не признавала официально этот факт вплоть до 28 октября, когда удалось, наконец, отвести угрозу ядерной войны.

И все же, те «вкрапления здравого смысла», которые, вне сомнения, были у Хрущева, подсказывали ему: следует думать не столько о том, как «сохранить лицо», сколько о том, что важнее всего избежать страшной ядерной войны. Тон его писем к Кеннеди изменился. «Вы угрожаете нам войной, — писал кремлевский руководитель 26 октября, — но война станет бедствием для всех народов. Можете не сомневаться в этом отношении, мы вполне понимаем и отдаем себе отчет в том, что, если мы первыми нанесем удар, вы ответите тем же — но и вы получите то же, что пошлете нам. Если уж война разразится, то не в нашей власти будет ее удержать, ведь такова логика войны (еще, к счастью, не поздно было это признать! — И.С.). Война кончается тогда, когда она прокатится по городам и селам, сея повсюду смерть и разрушение. Нам с вами не следует сейчас тянуть за концы веревки, на которой вы (именно так: вы! — И.С.) завязали узел войны, потому что чем сильнее мы с вами будем тянуть, тем сильнее будем затягивать этот узел, пока не придется его разрубить. А что это значит, не мне вам разъяснять, потому что вы сами отлично понимаете, какими грозными силами располагают наши страны...»

Спасительный компромисс — вопреки смертоносному «кольцу ракет» — был найден 28 октября 1962 года (перед этим Роберт Кеннеди посетил советского посла Анатолия Добрынина и совершенно прямым текстом заявил: если не договорятся в ближайшие часы — будет война, президенту все труднее сдерживать воинственных генералов. Хрущев срочно (текст его послания был передан в «открытом эфире» Московского радио — времени уже не было!) согласился на вывоз ракет с Кубы (взамен: гарантия ненападения на остров, снятие блокады, и — в последний момент советский лидер выторговал и это! — американцы убирают свои ракеты из Турции).

Конечно, это было поражение почти прижатого к стенке Хрущева. Члены Президиума, которые униженно и покорно голосовали (разумеется, единогласно!) за кубинскую авантюру, два года спустя припомнили ему все. Уже 23 ноября 1962 года, на Пленуме ЦК, явно оправдываясь, Хрущев в своем неповторимым стиле вопрошал: «А что нам было делать в тех условиях? Что, мы должны были вести себя, как офицеры в царское время — пукнул на балу и застрелился от позора?». Впрочем, все это не помешало все той же «Правде» заявить в номере от 30 октября: «Мудрость и хладнокровие советского правительства спасли мир от ядерной катастрофы!». Человечество заглянуло — с близкого расстояния — в пропасть небытия, и, ужаснувшись, сделало шаг от пропасти...