Князья Вишневецкие в литературе польской и украинской,

Князья Вишневецкие занимают особое место как в истории Украины, так и в истории Польши. Этот княжеский род дал несколько ярких фигур, которые и сегодня занимают не последнее место в символическом мире украинцев и поляков. Можно вспомнить Дмитрия Байду-Вишневецкого, которого многие украинцы считают основателем Запорожской Сечи, и своеобразную «альтернативу» ему — Ярему Вишневецкого, которого трактуют как «врага украинского народа». Вместе с тем поляки очень уважали и уважают Ярему. Его сын, Михал-Томаш Корибут-Вишневецкий, даже стал королем Речи Посполитой. Фактически это был единственный случай в истории Польши, когда на ее престоле оказался представитель русьской (украинской) княжеской династии. Другое дело, что Михал Вишневецкий не оправдал надежд, которые возлагались на него, и был лишь бледной тенью своего отца.

Считается, что протопластом Вишневецких стали литовские князья Ольгердовичи, в частности Корибут-Дмитрий (?—1405). Интересной фигурой был его сын Зигмунт Корибутович (?—1435), участник Грюнвальдской битвы и гуситских войн. Его даже провозгласили чешским королем.

Вишневецкие считали себя Корибутовичами и были горды тем, что их предок стал королем чешским. Эта мысль получила распространение в литературе. Например, в начале 30-х гг. ХVII в. появилось послание православного традиционалиста Исайи Копинского к Яреме Вишневецкому по поводу конфессионального перехода последнего от православия к католицизму. Перечисляя предков князя Яремы, И.Копинский специально выделяет Зигмунта Корибутовича как короля чешского.

Собственно, Вишневецкие, как отдельная линия Корибутовичей, известны с ХVI в., а угасание их рода произошло в середине ХVIІІ в. Домоначальными землями этих князей стали территории Южной Волыни, в частности местечко Вишневец, откуда и происходит название династии. Одним из первых известных представителей этого рода был князь Дмитрий Вишневецкий, которого в украинской исторической литературе часто именуют еще Байдой — героем украинской народной «Пісні про Байду». Князь Дмитрий в разное время был на службе у польского, московского и турецкого монархов. Судя по всему, одной из главных его целей стала организация отпора татарам, которые в то время постоянно нападали на украинские земли. Он основал на днепровском острове Хортица замок, который должен был сдерживать татарскую экспансию. Из-за этого некоторые украинские историки начали называть князя основателем Запорожской Сечи. В конце своей жизни Дмитрий Вишневецкий связался с воеводой серадским Ольбрахтом Ласким. Последний был неоднозначной фигурой, прославился своими авантюрными деяниями. Однако ему посвящали стихотворения ренессансные поэты Польши, в частности Я.Кохановский. Их привлекала вольность в поведении этого человека, то, что он постоянно искал различные возможности для организации антитатарской и антитурецкой коалиции. Идефиксом для О.Лаского стало завоевание молдавского престола, выведение Молдовы из орбиты турецкого влияния. Собственно, на этой почве и нашли общий язык два гениальных авантюриста ХVI в. — Д.Вишневецкий и О.Лаский. Первый должен был завоевать молдавский престол, второй — помочь ему.

Когда Дмитрий Вишневецкий в 1563 г. пошел воевать в Молдавию, у него возникли недоразумения с Ольбрахтом Ласким. Это стало одной из причин того, что он потерпел поражение, попал в плен и, в конечном итоге, Молдова отдала его турецкому султану, который приказал казнить князя в Константинополе.

Смерть Дмитрия Вишневецкого обросла легендами, став основанием для разнообразных интерпретаций как в польской, так и в украинской литературе. Уже в 1560-х гг. князь стал героем жалобной песни, внесенной в рукопись Матвея Пийонтки — профессора Краковского университета. Рассказы о Дмитрии Вишневецком распространяются в Чехии и других славянских странах. В определенном смысле князь Дмитрий становится общеславянским героем. Его смерть, проинтерпретированная в антимусульманском духе, обросла легендами. Повествовалось, что князь три дня висел на крюке, насмехаясь над мусульманской верой. Турки не выдержали такого надругательства и застрелили его из луков, а затем вырвали из груди сердце храброго воина и съели.

Очевидно, в то время на украинских землях появляется известная «Пісня про Байду», прототипом героя которой стал Дмитрий Вишневецкий.

В этом произведении князь представлен в образе казака-повесы, который насмехается над мусульманской верой и не боится смерти. Его подвешивают за ребро на крюке. Однако не турки расстреливают князя из луков, а он сам стреляет в них.

Реалистичнее показан образ Дмитрия Вишневецкого в польскоязычной поэме неизвестного автора «Epicedion». Это произведение было написано сразу после смерти князя Михаила Александровича Вишневецкого (?—1584) — родственника и современника князя Дмитрия. Писалась поэма на территории Кременеччины, возможно, во владениях Вишневецких. Опубликована была в Кракове в 1585 г.

Это типичный поминальный плач о высокопоставленной и могучей личности. Такие произведения получили распространение в тогдашней польской литературе. Однако по содержанию произведение, скорее всего, украинское, а не польское. И дело не только в том, что главным героем поэмы является украинский князь. В основном здесь говорится о противостоянии татарским захватчикам, которые опустошали украинские земли. Собственно, князем-воином, защищающим Украину, предстает герой произведения.

Рядом с ним выделяются и другие князья Вишневецкие — а среди них особое внимание обращается на Дмитрия. О нем сказано, что он дрался с бусурманами как победитель, что на Хортице построил замок, который штурмовал «злой татарин». Дескать, Дмитрия Вишневецкого знал и турок, и царь московский, но предал «злой народ валашский».

Следовательно, образ князя Дмитрия, представленный в этом произведении, в целом отвечал историческим реалиям. Однако для более поздних польских и украинских авторов, особенно в период национальных освободительных движений, такой реалистический образ оказался менее привлекательным, чем мифический.

Известный представитель украинского национального движения П.Кулиш создал поэму «Байда», где его герой предстает как идеальный представитель украинского рыцарства. Поэтические произведения Д.Вишневецкому посвятили Яков Щоголив и Григорий Чупринка, использовав упоминавшуюся «Пісню про Байду». То же самое можем сказать и об образе Д.Вишневецкого в рассказе «Пан Сенюта» украинского историка и писателя Ореста Левицкого. В советское время была попытка переосмыслить образ Байды-Вишневецкого, представить его «классовым врагом» украинцев. В частности, это видим в повести Саввы Божка «Над колискою Запоріжжя» (Харьков, 1925). В исторических же трудах советских авторов Дмитрия Вишневецкого представляли как стяжателя-феодала, который не имел отношения ни к основанию Запорожской Сечи, ни к украинскому казачеству.

Проявляли интерес к фигуре Д.Вишневецкого и польские авторы. Так Луциан Семенский создал поэму «Князь Дмитрий Вишневецкий». Герой этого произведения мучается в тюрьме вместе со своим джурой. К нему приходит султан турецкий и предлагает принять мусульманскую веру. Дмитрий отказывается. Тогда султан приказывает повесить его на крюке. Князь говорит, что видит трех соколов и просит дать ему лук, чтобы выстрелить в них. Когда исполняют его просьбу, он стреляет и убивает султана, его жену и дочь. Разъяренные турки пускают в князя стрелы, а затем вырывают из груди сердце и съедают его. Казалось, вполне традиционная мифологическая интерпретация образа Дмитрия Вишневецкого. Однако автор представляет своего героя как ляха (поляка). То есть в этом можно увидеть влияние националистической идеологии, желание представить князя Дмитрия в образе польского национального героя. В конечном итоге, то же самое делали с ним некоторые украинские авторы, преподнося его героем украинским. И сегодня в украинской историографии и в украинском сознании Дмитрий Вишневецкий трактуется преимущественно именно в таком духе.

Еще одним представителем рода Вишневецких, деятельность которого породила немало литературы (возможно, даже не столько исторической, как художественной) стал князь Еремия (Ярема) Михайлович Корибут-Вишневецкий (1612—1651). В свое время его считали спасителем Речи Посполитой от казацкого восстания под руководством Богдана Хмельницкого. Соответственно, диаметрально противоположные оценки этого деятеля существуют в польской и украинской историографиях. Если в польской он преимущественно трактуется как герой, то в украинской — как «изменник», враг казачества и украинцев.

О Яреме Вишневецком много писали в польской литературе второй половины XVII в. Высокий авторитет князя среди шляхты позволил его сыну Михалу стать королем Речи Посполитой. Однако в XVIIІ — первой половине ХІХ в. о Яреме Вишневецком в польской литературе подзабыли. Интерес к этой фигуре возродился благодаря роману Генрика Сенкевича «Огнем и мечом» (1883—1884). Автор указанного произведения, обращаясь к аутентичным документам середины и второй XVII в., попробовал воссоздать широкомасштабную картину времен Хмельнитчины. И в этом воссоздании фактически на первый план вышла фигура князя Яремы. Учитывая заметное влияние творчества Г.Сенкевича на сознание поляков ХХ в., можно говорить, что благодаря ему «сенкевичский» образ Я.Вишневецкого занял в ней заметное место.

В украинской же художественной литературе образу Я.Вишневецкого тоже уделили немало внимания. Понятно, что этот исторический персонаж появлялся здесь в негативном свете. Были это преимущественно произведения посвященные Хмельнитчине. Иван Нечуй-Левицкий даже написал о Яреме роман «Князь Єремія Вишневецький» (создан в 1896—1897 гг., впервые опубликован в 1932 г.). В этом произведении прослеживается попытка противопоставить «правильного» Байду-Вишневецкого «неправильному» князю Яреме. В конце романа встречаем такую характеристику героя: «...він не втратив мужності й завзяття в борні з козаками і коли тікав од козаків, то принаймні тікав не першим, а останнім. Шляхта й великі пани тоді так впали, так розм’якли од розкоші через панщину й неволю хлопів, що між ними князь Єремія був герой, бо ще вдержав прості українські давні норови. Польща оборонялась українською головою й завзяттям простого на вдачу українського князя, завзяттям давніх українських козаків. Чи таких тріумфів, чи такої слави сподівались палкі мрії князя Вишневецького?»

Но все же, с нашей точки зрения, в польской и украинской литературе была попытка (пусть в завуалированной форме) создать приемлемый и для одного, и для второго народа образ Яремы Вишневецкого. Имеется в виду песня «Эй, соколы...», которая фактически стала народной для украинцев и особенно для поляков. При чем это произведение оказалось живучим, получив современные интерпретации.

Песня существует в двух языковых вариантах — польском и украинском. Для фольклорных произведений это, скорее, исключение, чем правило. В то же время известно, что в польской и украинской литературе был писатель, который писал песни параллельно на этих языках. Имеется в виду Тимко (Томаш) Падура (1801—1871). При этом, создавая украинские песни, он пользовался латинской азбукой.

Родился Т.Падура в местечке Ильинцы на Подолии. В 1825 г. окончил Кременецкий лицей, где начал стихотворствовать. В произведениях проводил идею братания поляков и украинцев, ориентируя их на совместную борьбу против российского царизма. Так в 1825 г. Т.Падура написал «Рухавку (Песню казацкую)», где призвал украинцев к восстанию против самодержавия. В этом произведении проводилась мысль, что россияне — «байстрючий плід могол», что они являются врагом славянских народов. В «Рухавке», апеллируя к казацкой мифологии, Т.Падура писал:

«Ternom szlach toj nе zaris
Zwidky na Sicz poklon bih;
Dwyh sia Kremel z naszych spїs
Czas szczob w netri pachom lih!»

Интересными были исторические взгляды этого автора. Он считал, что поляки и украинцы имеют общий корень, являются потомками летописных полян. Их же разделение состоялось в результате варяжской экспансии. Поляне в целом были народом спокойным и мягким, а буйность и дикость им привили завоеватели-косы, которые приходили с Кавказа и от которых ведут родословную казаки. Но и в казацкой среде доминируют идеи свободы и республиканства, что отличает украинцев от россиян и сближает с поляками. Поэтому войну под руководством Богдана Хмельницкого поэт считал большим несчастьем для Украины, а образ самого гетмана трактовал очень негативно.

В канун польского Ноябрьского восстания 1830 г. Т.Падура побывал в Левобережной Украине, в частности на Лубенщине и Полтавщине. Он переоделся в простолюдина-лирника, общался с крестьянами, пытался поднять их на восстание, используя при этом свои песни. Возможно, пребывание на Лубенщине, где находились когда-то владения князя Яремы и где еще жилы казацкие традиции, вдохновило Т.Падуру написать «Эй, соколы...». Хотя песня не вошла в опубликованные сборники произведений этого автора, однако стилистика, а также содержание произведения указывают на авторство Т.Падуры.

С нашей точки зрения, Т.Падура, используя фольклорный сюжет прощания казака и девушки, воспроизвел фрагмент биографии Яремы Вишневецкого времен Хмельнитчины. Сюжетно песня выглядит таким образом. Молодой казак прощается с милой девушкой и Украиной. Собственно, во времена Т.Падуры под Украиной понимались преимущественно нынешние центральноукраинские земли. В песне есть такие слова: «...плаче молода дівчина, / а ще більше Україна». Можно говорить, что в «Эй, соколах...» прослеживается создание образа девушки-Украины — символической невесты казака. При этом, когда идет прощание казака с девушкой-Украиной, звучит: «Жаль, жаль за милою, / за рідною стороною, / жаль, жаль, серце плаче, / більше її не побачу».

Как известно, Я.Вишневецкий в начале Хмельнитчины вынужден был покинуть преобразованную им Лубенщину. Эта земля, которую он развивал в течение полутора десятилетий, превратилась из пустыни в облагороженный край, который давал достаточно большие денежные поступления. В определенном смысле он стал для князя «любимой девушкой», на которой он «женился». После того, как Я.Вишневецкий покинул Лубенщину, сюда уже не вернулся и действительно никогда ее не увидел. Как здесь не заплакать сердцу — ведь князь потерял то, что создавал в течение значительной части своей жизни.

Конечно, можно упрекнуть: дескать, некорректно изображать князя казаком. Однако стоит иметь в виду, что Вишневецкие постоянно поддерживали контакты с казацкой средой. Это касается не только Байды-Вишневецкого, но и многих других представителей этого рода, в т.ч. и Яремы. В надворном войске последнего были казацкие части, а князь сам не раз выступал с запорожскими казаками в поход. Незадолго перед Хмельнитчиной Я.Вишневецкий даже получил у короля Владислава привилегию на остров Хортицу, где когда-то его предок выстроил «казацкий» замок. То есть при желании можно было увидеть в образе князя Яремы «казака».

Показательным является припев песни:

«Гей, гей, гей, соколи,
оминайте гори, ліси, доли.
Дзвін, дзвін, дзвін, дзвіночку,
степовий жайвороночку».

После того, как Я.Вишневецкий покинул Лубенщину, ему и его «воинам-соколам» пришлось пройти достаточно большой путь из Левобережной Украины на Правобережную, обходя «горы, леса, долы». Очевидно, для этих людей, которые когда-то жили в степной зоне, пение жаворонка ностальгически напоминало покинутые края.

Наконец очень красноречивым является последний куплет песни:

«Меду, вина наливайте,
як загину — поховайте
на далекій Україні
коло милої дівчини».

Официальная версия смерти Я.Вишневецкого выглядит так: 13 августа 1651 г., вскоре после Берестецкой битвы, князь со своим войском находился на Киевщине. Казалось: победа над Хмельницким близка и князь скоро окажется на любимой Лубенщине. Ярема принял участие в банкете, нарушив впервые в жизни одно из своих правил — не употреблять алкоголь. На следующий день поел огурцов, запив медом. Результатом этого стал испорченный желудок и лихорадка. Попытки врачей спасти князя ни к чему не привели. Он угасал на глазах. И около одиннадцати часов 20 августа умер в Паволоцком замке. То есть были и вино, и мед, и после этого смерть «коло милої дівчини» — Лубенщины.

Конечно, это не более чем гипотеза относительно прототипа героя песни «Эй, соколы...». Однако эта гипотеза кажется не менее правдоподобной, чем мнение относительно Дмитрия Вишневецкого как прототипа героя «Пісні про Байду». Вероятно, нужно иметь в виду, что в популярных (народных) произведениях происходит специфическое переосмысление в мифическом духе исторических реалий.

В целом можем сделать вывод, что ни один княжеский род Украины и Польши не дал таких ярких прототипов для литературных произведений, как династия Вишневецких.