Почерк «нацистского Мефистофеля»

Большой крови пролагает дорогу ложь. Так всегда было в истории. Ложь массированная, сознательная, циничная, сеющая злобу, ненависть, страх, презрение к врагам «внешним», а еще в большей мере — к врагам «внутренним», внушающая зрителям, читателям и слушателям, что перед ними — не люди, а «предатели народа» (нации, государства, рабочего класса, великого вождя — нужное подчеркнуть). А предателей следует нещадно уничтожать, как необходимо уничтожать и внешних врагов (пусть даже речь идет о целых народах и государствах). Так убийство людей — в устрашающем количестве — становится не тяжким злодеянием, а «святым долгом». Так ложь оправдывает преступление, насилие и кровь, становясь надежной опорой тирании и диктатуры — не меньшей, чем репрессии и концлагеря.

В ХХ веке страшный след в истории оставил маленький, низкорослый и хромоногий человек, с подвижным лицом талантливого артиста, циник и фанатик, мистик и реалист одновременно, карьерист с бешеным тщеславием и преданный раб своего Фюрера, в молодости — левый радикал, бичевавший капитализм и «плутократию», с уважением писавший в дневнике о Советской России, а затем — яростный антисемит, ненавистник славянства (что, впрочем, не помешало его бурному роману с молодой чешской актрисой Лидой Бааровой), парламентской демократии и классической культуры, первый среди нацистских лидеров мастер «черной» пропаганды и политических провокаций, говоря короче — доктор Йозеф Геббельс. Понимая, что тяжесть злодеяний, содеянных им, соизмерима с тяжестью военных преступлений против человечества Геринга, Гиммлера, Бормана и иже с ними — ибо концлагеря, повторимся, были бы немыслимы без геббельсовской лжи! — министр пропаганды рейха покончил с собой вместе с женой Магдой (которая перед этим усыпила пятерых своих маленьких детей, а затем дала им смертельный яд) в бункере Гитлера вечером 1 мая 1945 года.

История, таким образом, свершила над Геббельсом свой суд. Но означает ли это, что о «нацистском Мефистофеле» следует прочно и навсегда забыть, не анализировать приемы его пропаганды, методы манипуляции массовым сознанием, применяемые им? В Советском Союзе такой анализ — особенно, если он был честным и добросовестным, — был делом весьма опасным, по понятным причинам: ведь массовая пропаганда в тоталитарных режимах имеет схожую типологию и прибегает к схожей тактике (как в этом убедится читатель; разве Вышинский, Жданов, Суслов или Маланчук были такими уж антиподами Геббельса?). Однако и в современной Украине на серьезный разговор о главном пропагандисте и идеологе нацистского рейха, пока, похоже, решается не так уж и много историков и журналистов.

А почему, собственно? Неактуальна проблема «отравленной», злокачественной, системно лживой пропаганды, осуществляемой в конкретных политических целях определенными электронными и печатными СМИ? Можно предвидеть ответ: такое есть, но при чем же здесь Геббельс и «коричневая» идеология? Какое к этому имеет отношение столь однозначный герой? Ну что ж, предоставим судить об этом читателю — когда он ознакомится с текстом этих заметок.

Идеологический ближайший соратник Гитлера родился в семье фабричного мастера, в маленьком прирейнском городке Рейдт; все его предки происходили из низших классов общества. В 1914 году 17-летний Йозеф был освобожден от военной службы «по непригодности». Геббельс, всю жизнь считавший себя «интеллектуалом» (в специфически нацистском смысле!) был одним из немногих соратников Гитлера, получивших университетское образование (учился в Бонне, Вюрцбурге, Мюнхене, Гейдельберге) и даже именовал себя «доктором философии». Он также считал себя «писателем» (был автором дилетантски-романтического юношеского романа «Михаэль»). Но подлинное свое «призвание» нацистский Мефистофель нашел отнюдь не в литературе — в «черной» пропаганде.

Что же представляла собой эта пропаганда? Говоря кратко, это — вдохновенная, «искренняя», истеричная (и в то же время очень точно, ювелирно сбалансированная!) ложь, в которую искусно «вмонтированы» отобранные и высушенные «гранулы» реальных фактов. Рейхсминистр пропаганды руководствовался несколькими простыми, но, как он был убежден, вполне эффективными установками, манипулируя сознанием немцев, да и некоторое время — мирового общественного мнения. Во-первых, пропаганда должна постоянно «бить в одну точку», доносить до зомбируемых людей не целый ряд глубоких, противоречивых, сложных мыслей, а всего один-единственный, примитивный, как мычание, убогий тезис («мы, немцы, — нация, окруженная врагами, и потому — должны сплотиться вокруг фюрера», «смерть предателям, вонзившим нам в 1918 году нож в спину», «все зло — от мирового еврейского паразитического капитала», «мы, немцы, едины и не делимся по классовому признаку, немецкий капитал и пролетариат сплочены вокруг национальной идеи», во время войны Геббельс очень любил поговорить о том, что «германский рейх — великий оплот европейской цивилизации и культуры в борьбе против большевистского варварства» и т.д.). Во-вторых, пропаганда должна обращаться не к разуму аудитории, а к ее эмоциям, подсознательным, темным инстинктам. В-третьих, пропаганда должна быть наступательной, злобной, агрессивной, не нужно тратить время на доказательства — нужно ошеломить людей, и они будут готовы поверить чему угодно.

Геббельс, как и его фюрер, быстро понял, что «теперь, в век массовых движений, политика вершится на улицах. Улица — вот показатель успеха современной политики. Тот, кто завоюет улицы, подчинит себе народные массы, а, следовательно, и государство!» При этом применялись очень ловкие методы. Так, став в 1927 году гауляйтером (нацистским партийным руководителем) Берлина и желая склонить на сторону гитлеровской партии пролетарские районы столицы, где доминировали коммунисты, Геббельс расклеил в этих кварталах ярко-красные плакаты, оформленные «в стиле Тельмана», с крикливыми призывами «готовиться к краху буржуазного государства», «выковать новую Германию — государство труда и дисциплины» и с обращением к рабочему: «Ты должен решить эту историческую задачу! Рабочие — это ум и сила общества! Судьба германского народа — в твоих руках!» Затем, в пивном баре пролетарского района, произошла жестокая драка с коммунистами, чему Геббельс был очень рад...

Гауляйтер Берлина имел свои методы обращения к массам. «Побольше шума — вот самый эффективный метод действий, рекомендуемый оппозиции», — провозглашал Геббельс. И такая тактика оправдывала себя в условиях кризисной, дезориентированной Германии. Лозунги (плакатные и в нацистской газете «Ангрифф» — «Атака», издаваемой Геббельсом), типа «Вперед, по трупам павших борцов!», достигали цели. Вообще же Геббельс отдавал предпочтение устной, митинговой пропаганде перед письменной. При этом он руководствовался точным наблюдением Гитлера: «Массы ленивы и медлительны, их воспоминания неточны, и они реагируют только на тысячекратное повторение простых истин». Выступая в январе 1928 года в Берлине на совещании функционеров нацистской партии, Геббельс цинично заявил: «Существенным мерилом качества пропаганды является степень ее успеха, для достижения которого хороши все средства, пусть даже вас сочтут оппортунистом, а ваши взгляды — аморальными. Главное — убедить людей; если пропаганда определенного сорта подходит в этом смысле для данного круга слушателей — значит, ее можно считать хорошей; если же нет — я считаю ее плохой!» И еще: «Пусть сколько угодно говорят о том, что наша пропаганда — крикливая, грязная, скотская, что она нарушает все приличия, — плевать! В данном случае все это не так уж важно. Важно, чтобы она вела к успеху, — вот и все!» И наконец: «Разве Муссолини был писака, а не великий оратор? И что сделал Ленин, прибыв в Петроград из Цюриха: отправился в кабинет писать книгу или обратился прямо на вокзале к тысячам собравшихся людей?» Надо заметить, что большевизм для Геббельса был одновременно и объектом ненависти, и моделью, которой следовало подражать.

Чем ближе нацистская партия продвигалась к власти, тем агрессивнее, злее, наглее становилась ее пропаганда. Вот инструкции Геббельса, утвержденные им перед выборами в рейхстаг 1932 года: «Набрасывайтесь на избирателей, как стая злых шершней! Ни один не должен уйти с собрания без листовки, брошюры или партийной газеты. Громко и отчетливо повторяйте везде и всюду — дома, в гостях, на работе, на улице, в метро и в автобусе: «Гитлер — наш человек! Голосуйте за список №9!» Делайте это и серьезно, и шутя. Обращайтесь с избирателями так, как они привыкли. Направляйте их на путь истинный, пробуждая в них, если надо, ярость и гнев! Нужно, наконец, свести счеты с системой, заткнуть ее деятелям их лживые рты так, как никто еще не делал! Завтра мы будем спокойно наслаждаться своей местью! И помните: теперь важно не то, что ты — служащий, пролетарий или сельскохозяйственный рабочий, а то, что все мы — германцы, не желающие больше страшиться за будущее своей нации!»

И вот — настало для нацистов «наслаждение местью». Они уже у власти. Поздним вечером 10 мая 1933 года студенты и члены нацистской партии бросали в костры, разожженные на площади Франца-Иосифа, перед зданием Берлинского университета, книги 24 авторов, признанных «чуждыми и вредными». В огонь летели труды Гейне и Томаса Манна, Маркса и Фрейда, Цвейга и Ремарка... Очевидец вспоминал: «Вечером, когда стемнело, на площадь пришли люди с факелами и подожгли груды книг. Пламя сначала медленно лизало тисненые переплеты, и они корчились в огне, как живые, а потом забушевало и поднялось к небу, а толпа молодежи и штурмовиков надрывалась: «Генриха Манна — в огонь! Стефана Цвейга — в огонь! Генриха Гейне — в огонь, пусть горит!» На площадь в разгар «аутодафе» прибыл рейхсминистр пропаганды и произнес речь; по радио ее передавали на всю страну. Геббельс сказал: «Немцы! Сограждане, мужчины и женщины! Век извращенного еврейского интеллектуализма закончился, новая революция открыла путь к торжеству германского духа! Предавая огню эти зловредные измышления, вы совершаете правое дело! Это великое, славное и символическое событие! Прошлое сгорает в пламени, будущее нарождается в наших сердцах!» А между тем тот великий поэт, Генрих Гейне, чьи книги бросали в костер под истерические выкрики Геббельса (и чей сборник стихов будущий нацист подарил в 1921 году своей несостоявшейся невесте, наполовину еврейке!), написал еще в 1823 году: «Там, где сжигают книги, — рано или поздно станут жечь людей!» Геббельс, наряду с другими нацистскими преступниками, немало способствовал тому, чтобы это пророчество сбылось: Освенцим, Дахау, Майданек...

Именно он ревностно создавал государство, которое взяло на себя роль судьи: какая книга, картина, скульптура, фильм, радиопередача (наконец, какой человек) является «хорошей», «целесообразной», а какая — «враждебной», «вредной» (пример с Востока!). При этом Геббельс — это стоит признать — не раз демонстрировал свой политический реализм (на свой манер). Так, уже в 1944 году он направил Гитлеру секретное письмо с настоятельным призывом заключить мир с западными державами (на любых приемлемых для Германии условиях, ибо ясно, что война рейхом уже проиграна) для дальнейшей «совместной борьбы против большевизма». Фюрер, который за подобное мог и расстрелять, своего верного министра пропаганды не тронул — вообще не дал ответа...

Еще ранее, в мае 1942 года, Геббельс записал в своем дневнике, имея в виду проведение в оккупированных «восточных территориях» мер по укреплению «дружбы» с местным населением, имея в виду в первую очередь Украину: «Я пришел к выводу, что мы должны коренным образом изменить нашу политику в отношении народов восточных территорий. Мы можем значительно уменьшить партизанскую опасность, если завоюем доверие населения. Продуманная и ясная сельскохозяйственная и религиозная политика поможет нам добиться замечательных результатов. Видимо, будет целесообразно также создать в некоторых регионах марионеточные правительства, которые будут проводить нужные нам непопулярные меры (где-то мы уже встречали это словосочетание, не так ли? — И.С.). Такие правительства будет, конечно, нетрудно образовать, и они будут служить удобным прикрытием для проведения нашей собственной политики. Нужно будет, не откладывая, поговорить об этом с фюрером», — заключил Геббельс. Ответ Гитлера, убежденного расиста, был вполне предсказуем.

Любопытно, что именно Геббельс (а не Черчилль, как принято считать) еще в феврале 1945 года ввел в оборот термин «железный занавес», предсказав, что он опустится по воле большевиков и отгородит Европу, оккупированную советскими войсками. «Если ялтинское соглашение действительно будет выполнено, — пророчествовал рейхсминистр пропаганды, — то Советы оккупируют всю Восточную и Южную Европу и большую часть рейха. Перед этими гигантскими территориями (если прибавить сюда и Советский Союз) будет опущен железный занавес, за которым начнется массовая резня, а еврейская пресса в Лондоне и Нью-Йорке будет ей аплодировать (Геббельс до конца остался патологическим антисемитом. — И.С.). Там будут жить «живые роботы» — миллионы забитых, нищих людей, влачащих жалкое существование рабочей скотины; они будут получать из внешнего мира лишь те крохи информации, которые Кремль сочтет нужным им предоставлять». Какая впечатляющая забота о «свободе» и «правах» человека, проявляемая одним из лидеров преступного государства, убившего миллионы людей. Нет, не зря Геббельса сравнивали с Мефистофелем!

* * *

Геббельс выстрелил в висок супруге Магде, затем — в висок себе, одновременно раскусив ампулу с ядом. О судьбе их детей мы писали в начале этих заметок. Преемник Гитлера на посту рейхсканцлера (он пробыл на этом посту менее суток) нацистский Мефистофель приказал охране сжечь свое тело. Но оно сгорело не целиком; и это символично. «Наследие» пропаганды Геббельса не уничтожено вполне и сейчас; окружающий нас мир и Украина дают этому множество примеров. Чтобы люди убивали других людей, их зомбируют. Надо исключить такую угрозу, а для этого необходимо досконально изучить «кухню» Геббельса.