«Раздвоенная» душа гения-2

Окончание. Начало читайте в предыдущем выпуске страницы «История и Я»

Действительно, творчество Гоголя — это такой себе украинский вариант российской имперской культуры.

Но откуда коренные имперскости Гоголя?

Она никоим образом не была чем-то необычным для представителей украинской казацкой элиты, которые стали малороссийскими дворянами. Они шли на службу в империю, желая сделать ее своим государством. По этому поводу упоминавшийся Петр Голубенко писал такое: «... действовала, бесспорно, и старая имперская традиция Киевской Руси, которую украинцы считали своей и потому должны были амбиции быть в Российской империи не последними, а первыми. Украинцы, согласно автору «Історії русів», не только относились к москалям «яко равные к равным и вольные к вольным», но и отстаивали за собой первенство быть носителями культурно-исторических традиций Киевской Руси в новом Российском государстве... Культурное преимущество Украины над Московией питало и поддерживало эти амбиции быть первыми в российском государстве, идти на службу в ней и творить Российскую империю «по образу своему и подобию». Культурная экспансия украинцев в Москву является фактическим проявлением иррационального желания культурно овладеть Российской империей, сделать ее своей».

Как далеко мог зайти Гоголь, служа Российской империи? Фадей Булгарин, известный в то время русский писатель откровенно проимперского направления, считал, что Гоголь служил в ІІІ отделении Императорской канцелярии, то есть в царской охранке. Также есть ряд опосредствованных свидетельств в интересах этого утверждения, о чем я писал в своей книге «Тайный агент Николай Гоголь». Конечно, многие такие утверждения воспринимают в штыки. Как же так — великий Гоголь служил в царской охранке?!

Но как бы то ни было в произведениях писателя встречаем немало имперских мотивов. Собственно, его еще в семье воспитывали в духе имперской лояльности. Известно, что в комнате матери Гоголя рядом с иконами был портрет Екатерины ІІ. Не удивительно, что образ этой императрицы не раз встречается в повестях писателя.

Гоголь, по большому счету, не мыслил Украину вне империи. В «Ночи перед Рождеством» рассказывается, что хорошая царица Екатерина ІІ милостиво принимает украинских казаков, которые демонстрируют ей верноподданнические чувства, и дарует кузнецу Вакуле свои черевички. Герой «Пропавшей грамоты» везет царице в Петербург грамоту. Это имеет для него большое значение. Он даже готов играть с ведьмой в карты, чтобы дело было доведено до конца. В повести «Портрет» императрица провозглашает длиннющую речь, в которой идет речь о том, что лишь в условиях монархической власти могут процветать искусства. Хотя имя Екатерины не называется, сомнений нет: Гоголь писал именно о ней. Имперские мотивы ощутимые во второй редакции повести «Тарас Бульба». Там Украина трактуется как часть «Российской земли». Идет речь о «русском чувстве» казаков, «русском характере» и даже «русской душе». Показательным является завершение повести, где главный герой произносит речь в проимперском духе: «Прощайте, товарищи! — кричал он им сверху. — Воспоминайте меня и будущей же весной прибывайте сюда вновь да хорошенько погуляйте! Что, взяли, чертовы ляхи? Думаете, есть что-нибудь на свете, чего бы побоялся казак? Постойте же, придет время, будет время. Узнаете вы, что такое православная русская вера! Уже и теперь чуют дальние и близкие народы: подымится из Русской земли свой царь, и не будет в мире силы, которая бы не повиновалась ему!..» А вершиной демонстрации имперского верноподданнического духа можно считать Гоголевские «Избранные места из переписки с друзьями».

В своем имперском служении Гоголь мог зайти очень далеко. Он был настроен против Тараса Шевченко за то, что тот писал на украинском языке. Хотя Гоголь, как уже говорилось, сам писал своеобразным «суржиком», где была масса украинизмов. Однажды в разговоре с известным ученым-гуманитарием Осипом Бодянским, ведя речь о творчестве Шевченко, Гоголь заявил, что нужно писать на «владычем», то есть на русском языке. И что, мол, для россиян, чехов, украинцев и сербов должна быть единая святыня — язык Пушкина, как Евангелие для христиан. Не больше и не меньше.

И все же, невзирая на эти имперские мотивы, дух произведений Гоголя оказался слишком украинским, а то и даже антиимперским — очевидно, вопреки воле писателя.

Александр Герцен специально указывал на этот украинский дух. Он, в частности, писал: «Не будучи по происхождению, подобно Кольцову, из народа, Гоголь принадлежал к народу по своим вкусам и по составу своего ума. Он больше сочувствовал народной жизни, чем придворной, что естественно со стороны украинца... Рассказы, которыми дебютировал Гоголь, представляют ряд картин украинских нравов и видов истинной красоты, полных веселости, грации, движения и любви. Такие повести невозможны в Великороссии за неимением сюжета, оригинала. У нас народные сцены тотчас же принимают мрачный и трагический вид, что угнетает читателя... Это — трагические судьбы, перед которыми человек падает без борьбы. В этих случаях скорбь превращается в бешеную злобу и отчаяние, а смех — в горькую и злобную иронию».

Герцен, как видим, четко указывает на то, что украинские повести Гоголя явно дисгармонируют с «духом России». Еще более «убийственно» противопоставляет эти произведения русской литературе автор анонимной рецензии в журнале «Северная пчела» (1831 г., № 219). Вероятно, ее автором был упоминавшийся Фадей Булгарин. В этой рецензии на «Вечера на хуторе близ Диканьки» сказано: «Дух малороссиян обнимает тебя с этой крепостью и силой, которые могут принадлежать одной только оригинальности... Малороссияне имеют свою особенную физиономию». У россиян же «элементы собственного русского характера до сих пор остаются неуловимыми. По крайней мере, мы не имеем еще ни одного произведения, которое можно было бы поставить в параллель с повестями пасечника Рыжего Панька. Обстоятельство сие заставляет думать, что идея национальной литературы образовалась у нас, как и все, подражательно». То есть автор намекает, что малороссияне, украинцы имеют свой национальный характер — чего не скажешь о россиянах. И это, фактически, продемонстрировал Гоголь своими украинскими повестями. Не было ли это ударом по имперской культуре, которая делала ставку на «русскую»? Как в свое время таким ударом стало творчество Ивана Котляревского. «Вечера на хуторе близ Диканьки» стали своеобразным вихрем в имперской культуре России, который многое перемешал, выставив «русскую» не в лучшем свете.

Упоминавшийся С. Венгеров по этому поводу писал: «О Гоголе можно определенно сказать, что он горячо и пламенно не любил ни русских людей, ни русской природы. А вот для Малороссии, для малороссийского быта, для малороссийской природы, для малороссийской истории, для Тараса Бульбы Гоголь имел в сердце своем неиссякаемый родник любви и снисходительности. Украину окутал Гоголь поэтическим флером, а Россия для него одна лишь мерзость запустения, мертвое царство мертвых душ... Гоголь относился к российской действительности прямо как иностранец...»

Показательным в этом плане является противопоставление произведений Гоголя об Украине («Вечера на хуторе близ Диканьки», сборника «Миргород») и «русских произведений» писателя — прежде всего «Петербуржских повестей», «Ревизора» и «Мертвых душ». Например, в отличие от «малороссийских повестей», где в целом доминирует оптимистичное настроение, в «Петербуржских повестях» настроение мрачное, а смех, если и есть, то какой-то недобрый. Вот одна лишь зарисовка из повести «Невский проспект»: «О, не верьте этому Невскому проспекту! Я всегда закутываюсь покрепче плащом своим, когда иду по нем, и стараюсь вовсе не глядеть на встречающиеся предметы. Все — обман, все — мечта, все — не то, что кажется!» В конечном итоге, писатель делает вывод: «...все дышит обманом. Он лжет во всякое время этот Невский проспект, но более всего тогда, когда ночь сгущенною массою наляжет на него и отделит белые и палевые стены домов, когда весь огород превратится в гром и блеск, мириады карет валятся с мостов, форейторы кричат и прыгают на лошадях и когда сам демон зажигает лампы для того только, чтобы показать все в настоящем виде». Как видим в только что приведенном отрывке, Невский проспект, «сердце» Петербурга, трактуется Гоголем как место демонов, нечистой силы.

И это невзирая на то, что именно в Петербурге к Гоголю пришла слава, здесь он реализовал себя как писатель. Но не любил Гоголь имперской столицы. В одном из писем к матери писатель так характеризует петербуржскую жизнь: «Никакой дух не блестит в народе, все служащие да должностные, все толкуют о своих департаментах да коллегиях, все подавлено, все погрязло в бездельных ничтожных трудах, в которых бесплодно издерживается жизнь их». И эта нелюбовь, закономерно, отобразилась в «Петербуржских повестях». И не только в них. Не удивительно, что со временем против Гоголя «восстали россияне». Если сначала они увлекались писателем, который «забавлял» их «малороссийской экзотикой», то теперь, когда он начал писать о российских имперских реалиях, обнаруживая к ним заметный критицизм, а то и невосприятие, они возмутились, отвернулись от него. «Как же так вышло, — растерянно писал Гоголь Белинскому, — что на меня рассердились все до единого в России?... Восточные, западные, нейтральные — все огорчились. Это правда, я имел у вида небольшой щелчок каждому из них... но я не думал, чтобы щелчок мой вышел так грубо неловок и так оскорбителен».

Гоголь, сам, вероятно, не желая того, создал в своих художественных произведениях такое себе «зеркало», в котором отобразились пороки имперской России. Это и возмутило россиян — как консерваторов, так и прогрессивных. Потому что идея имперскости была глубоко укоренена в их душах. Гоголь же, невзирая на свои реверансы в сторону империи, так и не стал имперцем. Не давала ему сделать это душа украинская, для которой присущим было превалирование внутренней морали и признание абсолютной стоимости единицы. И, в конечном счете, эта душа сделала из него внутреннего противника империи.