Секреты скрытой власти

В интеллектуальной и культурной жизни Украины случилось действительно важное событие: издательский дом «Всесвіт» выпустил в свет фундаментальный труд великого немецкого социолога, философа, историка, экономиста, религиеведа и политолога Макса Вебера (1864—1920) «Хозяйство и общество. Очерки социологии понимания» («Wirtschatt und Gessellschaft. Grundriss der verstehenden Soziologie»). Если бы мы не испытывали сегодня такой всеобъемлющий духовный (наконец, системный) кризис, то это событие, несомненно, было бы оценено должным образом, как и подвижнический труд переводчика Николая Кушнира, который 10 лет жизни отдал тому, чтобы воспроизвести на украинском языке разнообразный мир Веберовской книги, как и непосредственное участие в издании Гете-института и Министерства иностранных дел Германии (при финансовом содействии которого и был осуществлен перевод). Однако теперь «имеем то, что имеем»: выход итоговой (так ее оценил сам Вебер; опубликовали «Хозяйство и общество» уже после его смерти в 1921 году, объем книги на украинском — свыше 1100 (!) страниц) книги одного из крупнейших мировых ученых-гуманитариев ХХ века заинтересовал, похоже, пока только специалистов...

А между тем Вебер насущно нужен нам. Несмотря на то (а может, и благодаря тому), что он не предлагает никаких готовых ответов — скорее побуждает к размышлениям. Несмотря на то, что язык его произведения крайне сложен (еще раз особенная благодарность переводчику), ведь автор строит тяжелые, «многоярусные» семантические конструкции — но это потому, что он стремится анализировать сложные явления общественной жизни во всех противоречивых аспектах. Вебер рассматривает несколько важных для современной Украины проблем, в частности: почему только на Западе возникло современное «рациональное» (капиталистическое) государство и соответствующие его явления — армия юридически образованных специалистов-чиновников и специалистов-ученых? Как соотносятся экономическая эффективность и ценностная, духовная система общества (именно об этом идет речь в работе «Протестантская этика и дух капитализма», 1905, которая принесла Веберу мировую славу; основные ее положения воспроизводятся и в «Хозяйстве и обществе»)? Почему современное Веберу рациональное западное государство (а рациональность, по Веберу, — это один из его системообразующих признаков, и это, в частности, значит, что легитимно принятые законы должны непременно выполняться!) можно, по его мнению, рассматривать как «институционный союз господства с монополией легитимного насилия» (интереснейшая формула!)? Как следует понимать и классифицировать типы господства (рациональное, традиционное и харизматическое)? В мировую гуманитаристику Вебер внес существенный вклад (а, между прочим, он был еще и правоведом, и политиком, одним из творцов Веймарской Конституции Германии 1919 года), что его имя рассматривается с такой мерой чествования и уважения, как имена Зигмунда Фрейда и Джона Мейнарда Кейнса, Освальда Шпенглера и Хосе Ортеги-и-Гассета, Фридриха Ницше и Карла Маркса, Карла Ясперса и Эриха Фромма.

Нас же интересует сегодня только один, однако очень существенный аспект проблематики, поднятой в «Хозяйстве и обществе», а именно: что такое чиновничество (чиновническая корпорация) Веберового «рационального государства», в чем источник и секрет его власти, как эта власть исторически образовывалась и развивалась, как ее можно ограничить (а, может, даже преодолеть?), в чем кроются ее реальные ресурсы?

Нечего и говорить, что для Украины с ее удивительной, неповторимой квазигосударственной конструкцией, которую можно охарактеризовать как угодно, только не прилагательным «рациональная» (такой она является только учитывая единственную из задач, поставленных перед ней правящей политической прослойкой: эксплуатировать в узко кастовых интересах все ресурсы государства), рассуждения Вебера являются весьма злободневными.

Поэтому слово знаменитому немецкому ученому. Квалифицируя высшее чиновничество современных ему стран Запада как «предприятие государственного господства», Вебер пишет: «В современном государстве настоящее господство, которое дает о себе знать не в парламентских речах и не в торжественных провозглашениях монархов, а в обеспечении административного управления в повседневной жизни, обязательно и непременно находится в руках чиновников: и военных, и гражданских. Ведь современный командует боевыми действиями из «офиса». Как так называемое продвижение к капитализму со времен Средневековья является однозначной степенью модернизации хозяйства, так же и продвижение к бюрократическому чиновничеству, которое опирается на должность, зарплату, пенсию, продвижение по службе, профессиональное обучение и разделение труда, а еще на четкие полномочия, упорядоченное ведение дел (вот очень важный признак «рационального государства»! — И.С.), иерархическую систему подчинения, является однозначной степенью модернизации государства — и монархического, и демократического. Во всяком случае, тогда, когда государство — это не какой-то там маленький кантон с последовательным и вездесущим административным управлением, а большое массовое государство. Демократия точно так же, как и абсолютное государство... блокирует административное управление в интересах назначенных на штатные должности чиновников (не очень популярная сегодня мысль, но, может, и она достойна рассмотрения? — И.С.). Штатные чиновники решают все вопросы относительно повседневных потребностей и жалоб. От чиновника гражданской администрации офицер, носитель системы военного господства, в решающий момент ничем не отличается. Современное массовое войско — это бюрократическая армия, где офицер — это особая категория чиновника в противовес рыцарю, кондотьеру, вождю или Гомеровскому герою. Ударная сила войска основывается на служебной дисциплине. Продвижение бюрократизма в административном управлении осуществляется с незначительной степенью модификации! (в сравнении с войском. — И.С.).

Рассматривая «рациональное государство» как «институционный союз господства», автор «Хозяйства и общества» отмечает, что «предприятие — это современное государство, если посмотреть с социологической точки зрения, равно как и фабрика: это — именно то, что считают исторически специфическим в государстве. И здесь, и там одинаково обусловлены также отношения господства в пределах предприятия. Как относительная самостоятельность ремесленника или кустаря, помещицкого крестьянина, комендаря, рыцаря и вассала основывалась на том, что сам он был владельцем инструментов, запасов, денежных средств, оружия, с помощью которых выполнял свою хозяйственную, политическую, военную функцию и за счет которых во время выполнения этих функций и несения службы он жил, — так же и иерархическая зависимость рабочего, клерка, технического служащего абсолютно в такой же степени основывается на том, что те весьма необходимые для предприятия и экономического существования инструменты, запасы и денежные средства сконцентрированы в полномочных руках в одном случае — предпринимателя, в другом — экономического хозяина. Эта решающая экономическая основа, «отделение» работника от материальных средств предприятия: средств административного управления в органах общественного управления, средств научных исследований — в университетах, институтах и лабораториях, денежных средств административного управления в органах общественного управления, средств научных исследований — в университетах, институтах и лабораториях, денежных средств — у всех них, эта основа, повторимся, является общей для современного силового, культурно-политического и военного государственного предприятия и капиталистического частного хозяйства как решающей основы. В обоих случаях распоряжение этими средствами находится в руках власти, которую тот аппарат бюрократии (судьи, чиновники, офицеры, мастера на предприятии, клерки, унтер-офицеры) непосредственно слушается или по ее требованию становится к услугам, и аппарат, одинаково характерный для всех тех образований и чье существование и функция (как причина и как действие) неразрывно связаны с той «концентрацией реальных средств предприятия», даже больше: чьей формой он, собственно, и является. Усиление «социализации» сегодня непременно означает одновременно и усиление бюрократизации» (Веберу нельзя отказать в исторической дальновидности! — И.С.).

А дальше читаем такие рассуждения: «Исторически, однако, «продвижение» к бюрократическому государству, которое судит и осуществляет административное управление, согласно рационально определенному праву и рационально продуманной регламентации, находится в наиболее тесной связи с современным процессом капиталистического развития. Современное капиталистическое предприятие внутренне основывается прежде всего на калькуляции. Оно для своего существования нуждается в юстиции и администрации, чье функционирование (по меньшей мере, в принципе) можно так же рационально рассчитать на четких общих нормах, как рассчитывают ожидаемую производительность какой-то там машины». Жестко реалистичные. Беспощадные слова!

Но означает ли это, что Вебер игнорирует другой — ценностный, мировоззренческий аспект вопроса? А именно: кроме чистой экономической эффективности, которая поддается конкретному математическому вычислению (количественная сторона проблемы), есть еще духовные принципы того или другого общества. И именно эти принципы (великий немецкий ученый это прекрасно понимает, и соответствующие разделы «Протестантской этики и духа капитализма» — лучшее тому свидетельство) непосредственным образом влияют на всю общественную жизнь: и на политику, и на правовую систему, и на экономическую структуру, и на культуру. Вот соответствующие мысли из «Хозяйства и общества», где наш мыслитель сопоставляет основы мировоззрения набожного пуританина (можно сказать, ревностно верующего вообще) с одной стороны, и его конкретную экономическую практику с другой: «Именно из-за того, что он (набожный пуританин. — И.С.), действуя предметно и законно, объективировал в «предприятии» рациональную методику всего своего образа жизни, легитимировал себя перед самим собой, и в кругу своего общества и легитимировал именно постольку и из-за того, из-за чего и поскольку абсолютная, не относительная бесспорность его поведения была полностью определена. Ни один действительно набожный христианин — в этом и дело — не мог бы считать богоугодной прибылью деньги, полученные с помощью лихоимства, в результате использования ошибки другой стороны (что позволялось иудею относительно чужестранца), через торгашество и спекуляцию в результате участия в политических или колониальных грабительских дивидендах. Твердая цена, абсолютно деловая, не совместимая с любой страстью к деньгам, безусловно, легальная практика ведения дел относительно кого-либо, как раз оправданности перед людьми всех этих методов квакеры и баптисты приписывали то, что именно безбожники покупали у них, а не у таких, как они сами, доверяли им, а не таким, как они, свои деньги на хранение, делая их богатыми, и именно эти качества оправдывали их перед их Богом».

И дальше Вебер дает важное объяснение: «Только аскетический протестантизм действительно покончил с магией, несусветностью поисков спасения с интеллектуалистическим созерцательным «просветлением» как его наивысшей формой, только он создал религиозные мотивы того, чтобы именно в усилии внутримировой «профессии», в методически рационализируемом осуществлении профессии искать спасения. Тогда как для азиатской народной религиозности, каждой ее разновидности мир оставался большим волшебным садом, а почитание или изгнание «духов» или ритуалистический, идолопоклоннический, сакраментальный способ спасения — путем практического ориентирования и гарантирования в нем для этой — и потусторонности».

* * *

Именно Вебер-историк, а не Вебер-экономист или Вебер-социолог, замечательно понимает, что «во время хода процесса политического отчуждения, который с переменным успехом происходил во всех странах мира, на арену, и сначала на службу у правителей, выходят первые категории «профессиональных политиков», то есть люди, которые сами были хозяевами как харизматические вожди, а состояли на службе у политических хозяев. В этой борьбе они становились на службу правителем, обеспечивая за счет осуществления их политики свою жизнь, с одной стороны, материальными средствами, а с другой — наполняя свою жизнь духовной и идейной пищей. И опять же только на Западе мы находим эту разновидность профессиональных политиков, которые состояли на службе и других сил, а не только правителей. Поэтому эти «профессиональные политики» сформировались в прошлом в борьбе правителей с состояниями, состоя на службе у первых, они были для правителей важнейшим инструментом власти и политической экспроприации».

Здесь, думается, ключевое слово — «политическое отчуждение». Именно в процессе болезненного, мученического преодоления («снятия») этого отчуждения от власти и от собственности большинства граждан (а процесс этот далеко не завершен!) демократические страны Евросоюза, США, Канады (не только протестантские по своим религиозным мировоззрениям) уже существенно отошли от описанной Вебером модели «предприятия государственного и административного господства! (Хотя иногда кажется, что определенные методы господства сохранились — их применяют относительно стран «третьего мира»). Что же касается Украины, то здесь проанализированный знаменитым немцем 100 лет назад механизм «авторитарного союза господства», похоже, имеется — только без малейших признаков стратегического виденья и, в конечном итоге, любой рациональности. Запад преодолевал «политическое отчуждение» едва ли ни на протяжении всего ХХ века. Понимаем ли мы, что нам, отставшим, история не отвела такой щедрый запас времени?

Ведущий страницы «История и «Я» — Игорь СЮНДЮКОВ. Телефон: 303-96-13.

Адрес электронной почты (e-mail): master@day.kiev.ua