Символы и иллюзии

Статья «Технология политического кризиса» (№204, 07.11.02) профессора Станислава Кульчицкого заставила обратиться к недавнему прошлому, а заодно — немного поспорить с уважаемым профессором истории.

Называть марксизм-ленинизм псевдонаукой несколько опрометчиво. Привнесение Марксом диалектической динамики в механистический материализм органично продолжило философскую традицию Просвещения. Политэкономия Маркса отчетливо показала, что основой прогресса и благосостояния являются природа и труд. Социология Маркса показала, что общество есть экономически детерминированная диалектически противоречивая система отношений. Маркс и Энгельс пытались преодолеть разобщенность знаний о мире путем создания целостной системы, и это им частично удалось.

А вот объединение марксизма и ленинизма есть нонсенс. Ленин сильно исказил марксизм. Маркс считал, что социализм возможен лишь в стране с развитой капиталистической индустрией, буржуазной демократией и многочисленным пролетариатом, чего в России и в помине не было, зато были сугубо росийские взгляды на социализм, которые, кстати, и в Украине пользовались немалой популярностью. Следуя традициям русской революционности, Ленин говорил о переходе к социализму в монархической, полуфеодальной и крестьянской, со слабыми ростками капитализма, стране, минуя длительный этап буржуазной индустриализации и демократизации. В этом — корни тезиса Ленина о перерастании буржуазной революции в социалистическую, что противоречит основополагающим принципам Марксовой социологии! Взгляды Ленина вряд ли могли бы быть приняты Марксом. Да, Ленин сумел провести переворот под пролетарскими лозунгами, но руками крестьян, за что они позднее и поплатились. Но даже не это главное.

Маркс ставил целью освобождение человека от угнетающих сил социума; он говорил об утопичной «ассоциации производителей», каждый из которых наделен частицей собственности. Маркс отрицает государство и говорит о его отмирании; тезис о «диктатуре пролетариата» противоречит демократической сути его же учения. Ленин — это продукт русской тоталитарной революционности, т.е. совершенно иной психологической среды. Для него важнее всего власть, тотальное государство, государственная монополия в экономике, диктатура якобы пролетариата, якобы партии, а реально — бюрократической клики, ставшей позднее эксплуататорским классом.

Трудно согласиться со словами профессора С.Кульчицкого об искусственности раздела истории на общественно-экономические формации. Другое дело, что их смена часто не столь очевидна. Если верить Иосифу Флавию и Ветхому Завету, то еще в доримском Израиле соседствовали рабство, феодализм и наемный капиталистический труд. История движется, как минимум, по спирали, а реально намного сложнее — с топтанием на месте, возвратами назад и прочими «зигзагами судьбы», и смена формаций не обязательно сопровождается революциями. И похоже, что к необходимости построения социально-ориентированного государства Запад подтолкнула наша трагическая история. Западный социализм сводится к довольно примитивной идее перераспределения национального богатства государством на социальные нужды. Но идеал социализма — это освобождение личности и осознание наивысшего предназначения, именно поэтому ни в СССР, ни на Западе социализма никогда не было. Запад идет по пути зажиточного экономически и психологически манипулируемого массового общества, благосостояние которого во многом определяется эксплуатацией стран «третьего мира» через международные монополии, мировые рынки и финансы. В ответ они получают миграцию, терроризм, наркотики. О «высшем предназначении» ни западный обыватель, ни даже элита, типа «великого глобального шахматиста» Бжезинского, похоже, и знать не хотят!

Профессор Кульчицкий считает, что буржуазии органично присуща демократия и свободный рыночный обмен. Это иллюзии! Свободного рыночного товарообмена никогда в природе не было! На рынок всегда влияет ряд политических, религиозных, психологических, социальных факторов. Правда, степень такого влияния может быть различной. Уже Ленин обратил внимание на феномен перерастания частного капитализма в государственно-монополистический, когда сверхконцентрация капитала ведет к монополизации всех сфер социальной жизни и срастанию крупного капитала с государством. Тем, кто сегодня ведет «умные» разговоры о бюрократах и олигархах, рекомендуется перечитать ясные и четкие формулировки Ленина почти 100-летней давности.

В современном «развитом мире» свободного предпринимательства и демократии не так уже и много. Миллионы наемных работников и акционеров отделены от управления капиталом и принятия политических решений гигантским бюрократическим аппаратом корпораций и государства. Психологическая сторона социального неравенства проявляется в явлении бегства от свободы, ответственности и, самое главное, от пустоты, отчужденности и слабости индивида в современном массовом обществе, социальный характер которого имеет авторитарные и соглашательские черты. Никчемность приводит массового индивида «в ряды» — партии, класса, социального института, фирмы, корпорации... Массовый индивид внушаемое извне воспринимает как свое собственное, а реализовать себя может лишь в качестве элемента бюрократической конструкции.

Наиглавнейшей причиной Октябрьской революции была первая глобальная война с применением новейших технических средств и оружия массового поражения. И когда «демократы» всей Европы в патриотическом экстазе требовали «войны до победного конца», бросая миллионы людей на пулеметы, Ленин с характерным русским нигилистическим сарказмом предупреждал: эта война в интересах правящих государственно-монополистических клик, а не народов; Россия — слабейшее звено в цепи империализма; империалистическая война перерастет в гражданскую; война приведет к пролетаризации масс и последующей революции. И он оказался прав.

Мысль профессора Кульчицкого о том, что революция была не пролетарской, а советской, не выдерживает критики. Революция была именно пролетарской. Следует понять смысл слова «пролетариат», т. к. «рабочий класс» и «пролетариат» — это не одно и то же. В классическом древнеримском понимании пролетарий — это гражданин, не имеющий собственных средств к существованию. Он может научиться ремеслу и продавать свой труд, став рабочим, а может жить подаянием, мошенничеством, грабежом. Пролетарием может стать имущий, потерявший все, в том числе, и по причине резкого ухудшения социально-экономической ситуации. Что и произошло в России в 1917 году. Основной движущей силой революции был не рабочий класс по причине его малочисленности, а громадные массы крестьян и солдат (тех же крестьян), пролетаризированных войной, голодом, разрухой, развалом экономики. Они совершили сначала антимонархическую, а затем и пролетарскую революции. Но пролетаризация — это и психологическая категория. Война резко активизировала иррациональную деструктивность, внешним проявлением которой были «красный» и «белый» террор, атаманщина и бандитизм. Законы психологии неминуемо вели к поиску толпой твердой руки, какова и была найдена в виде большевиков. Интеллигенты из Временного правительства на эту роль не подходили и говорили глупости о «союзническом долге» в «войне до победного конца» и пр.

В стране, где никогда не было ни конституции, ни парламентаризма, ни выборной демократии, массы меньше всего интересовались Учредительным собранием. Им были нужны две вещи: мир и земля, т. к. аграрный вопрос так и не был решен в 1861 году. Масса качнулась в сторону большевиков, поскольку Ленин был единственным, кто предложил два понятных ей лозунга — МИР и ЗЕМЛЯ.

Историки часто грешат поисками рациональных мотивов там, где их быть не может. Любая революция — это явление по преимуществу бессознательно-иррациональное. Ленин это если не понимал, то чувствовал. Выражаясь языком аналитической психологии, ему удалос№ь рационализовать глубинные иррациональные импульсы массовой психики в абсолютно извращенных псевдомарксистских символах.

Немного об особенностях массовой психики. Толпа консервативна, несмотря на кажущуюся революционность, поэтому любые коллективно-бессознательные ура-революционные свершения заканчиваются реставрацией ранее низвергнутого. Массе нужен вождь, пропагандирующий некую высшую идею с использованием гипнотизирующего авторитета, воздействующего, в первую очередь, на коллективное бессознательное. Доводы рассудка часто не работают, ибо бессознательное формирует намного более мощные содержания, нежели верхняя рассудочная часть психики. В качестве вождя выступает не только личность, это может быть группа таковых, социальный институт или их группа, власть, государство и пр.

Разделение революции на демократический и тоталитарный этапы представляется слишком схематичным. Скорее, это был единый диалектически противоречивый многовариантный процесс, демократический исход которого был, похоже, почти невозможным. Победить мог правый корниловский мятеж, который, вероятно, восстановил бы монархию, утопив крестьянство в крови; но победила левая пролетарская революция, которая имела мало общего с декларируемым марксизмом, создала псевдомонархию и таки утопила в крови и уморила голодом все то же крестьянство.

Удивляет мнение уважаемого профессора и о том, что эсеры выражали интересы крестьян, меньшевики — рабочих, и что эти партии отстаивали демократию. Меньшевики более большевиков придерживались классического марксизма, но были кучкой интеллигентов, взгляды которой обозленная войной серая масса плохо понимала. Эсеры были последователями народовольческого экстремизма, мощнейшая территористическая сеть России начала ХХ века была именно эсеровской; крестьянство же отторгло этих «безбожников-цареубийц».

Теперь о советах рабочих, солдатских, крестьянских и пр. депутатов. Это были не «органы революционной самодеятельности», как говорит оппонент, а национально обусловленная форма самоорганизации народа, и вполне легитимная, т. к. именно народ есть источник власти! Это было то гражданское общество, которого сейчас всем так не хватает! Но это не привело и не могло привести к демократии из-за авторитарно-деструктивного социального характера общества того времени.

Революция в Украине разворачивалась примерно по тому же сценарию с поправкой на национально-освободительное движение: та же вырвавшаяся на свободу иррациональная деструктивность, то же страстное желание мира и земли, то же непонимание этих процессов украинским аналогом Временного правительства — Центральной Радой, социалистической по составу. Интеллигенты Рады продекларировали независимость, но, раздираемые противоречиями, реализовать ее не смогли. В отличие от Ленина они не поставили четко единственный интересовавший массы вопрос о мире и о земле, а потому поддержки не получили. Уставший от войны, анархии, бандитизма и нищеты народ пошел за «твердой рукой» классово близких большевистских комиссаров, обещавших землю и «светлое будущее», и это стало прологом будущих трагедий.

Тревогу вызывают слова уважаемого историка о том, что современные студенты плохо воспринимают все эти коллизии, что, извините, говорит об их, как минимум, лености ума. В 1980-х годах наблюдалось примерно то же. Похоже, что вузовский «молодняк» плохо понимает все, что выходит за меркантильно-обыденные рамки личного благоустройства. Современность удивительным и страшным образом напоминает ситуацию перед Первой мировой войной. Тогда Запад тоже уверовал в наступление эпохи стабильности, мира и гармонии. В буржуазно-либеральной эйфории было забыто то, что большая часть населения планеты прозябает в материальной и духовной нищете. Первая и Вторая мировые войны разрушили иллюзии патологическим всплеском жестокости. Жестокости не звериной, а «человеческой, слишком человеческой»! Вместо извращенных социалистических символов — теперь другие, например, извращенные символы ислама. Но в основе все та же авторитарность и деструктивность, а также экономические проблемы Третьего мира (не первого, и не второго, подчеркиваю), созданные как правящими кликами этого мира, так и Западом с Россией с их стремление к гегемонии. Поэтому попытка североамериканцев затеять войну (а они еще в истории толком и не воевали!) чревата мировой катастрофой. Марксизм-ленинизм следует изучать так называемым «элитам» всех стран и континентов, дабы понять, к чему может привести игнорирование природы человека.