Трагедия в стиле «ретро»

Василий Андреевич Жуковский (1783 — 1852) вряд ли относится к числу тех деятелей культуры, которые находятся в фокусе общественного внимания в наш нервный, изломанный, негармоничный век. Этот выдающийся русский поэт, литературный учитель Пушкина, наставник будущего императора Александра II обладал качествами, абсолютно противоположными духу нынешней эпохи: был человеком очень мягким, гармоничным, уравновешенным, любил домашний уют, тишину, ценил незлобную шутку, украшал свое жилище изысканными картинами...

Поэзия Жуковского может показаться нам сейчас несколько сентиментально-«элегической», напыщенной, следовательно, устаревшей (интересны при этом названия его лирических творений: «Весеннее чувство», «Утешение в слезах», «Новая любовь — новая жизнь». Аромат начала ХIХ века!). Однако, во- первых, нам, украинцам, просто непростительно забывать о той роли, которую сыграл Василий Андреевич Жуковский в деле освобождения из крепостной неволи Великого Кобзаря (и именно ему посвятил Тарас Шевченко поэму «Катерина»!), равно как и о многолетней братской дружбе Жуковского с Николаем Гоголем; а, во-вторых, как мы сейчас увидим, мечтательно-сладостный облик Жуковского-человека — это иллюзия. Его жизнь была достаточно драматичной, порой трагической.

Сам Жуковский на склоне лет любил цитировать слова своего младшего современника, гениального ученика и друга Пушкина: «Горести не удивят меня: они входят в мои домашние расчеты. Всякая радость будет мне неожиданностью» (поразительно, что Пушкин написал это в канун счастливейшего события в жизни: долгожданной свадьбы с Натальей Гончаровой!). Таким же было отношение к жизни и самого Жуковского: он рано был готов к горестям, лишениям, даже страданиям, видя в них неотъемлемую часть жизни. Подобное мировоззрение Василий Андреевич, по собственному признанию, усвоил у древних (особенно у Гомера), которых отлично знал. Оно существенно повлияло на его любовь и судьбу. И еще повлияло более чем необычное происхождение, необыкновенные обстоятельства появления на свет. Жуковский был сыном (незаконным, заметим это!) знатного помещика Афанасия Ивановича Бунина (предка будущего нобелевского лауреата) и пленной турчанки Сальхи. И хотя мальчика, по просьбе отца, усыновил сосед Бунина, небогатый дворянин Андрей Жуковский, поэт сознавал «своеобразие» своего незаконнорожденного положения с раннего детства и до конца жизни.

Когда в 1810 году молодой, но уже знаменитый литератор Жуковский был приглашен в семью своей сестры, Екатерины Афанасьевны Протасовой (но сестры только по крови, а не по закону и, пожалуй, не по духу. Вот что важно заметить!), давать уроки общей истории и истории искусств ее дочерям, Марии и Александре — он сразу же обратил внимание на старшую, совсем юную, 13-летнюю Марию. Девочка была необыкновенно милой, общительной, веселой, вся сияла радостью жизни и женственным лукавством. Именно эти качества поэт Жуковский более всего боготворил в нашем подлунном мире...

Чувство зарождалось постепенно. Когда лет через 20 Василий Андреевич пробовал коротко и доходчиво объяснить его друзьям, он сказал так: «Маша была своя, с ней было очень легко». Как назвать то, что исподволь возникало между ними? Горячая, страстная дружба-привязанность, нежный, грустный роман в стиле «ретро» (с трагическим концом!), творческий союз уже почти классика и девушки, безумно любившей поэзию? Кто знает... Ясно одно: оба они, особенно Жуковский, знали и понимали: им не суждено счастья. И не только потому, что великий грех — влюбляться в столь близкую родственницу (что уже ясно давала понять мать Маши, фанатично верующая женщина), но и потому, что вообще нашим миром правят законы злого рока.

Казалось, все было против них. В 1815 году Жуковский, к тому времени уже признанный первый русский поэт, был вынужден, не настаивая на своих планах женитьбы на Маше, просить лишь об одном: иметь право хоть иногда видеть ее. Протасова-старшая фактически отказала влюбленным даже в возможности свиданий. Ситуация становилась все более безвыходной: было ясно, что несмотря на взаимность, несмотря на то, что Жуковский лихорадочно искал выход, все же обрести счастье им обоим не дано. И поэт делает выбор: освобождает Машу от всяких обязательств перед ним и просит ее думать прежде всего о себе, заботясь о своем счастье.

Апрель 1815 г. Жуковский пишет любимой: «Как ранее я от тебя одной ждал и утешения, и твердости, так и теперь жду твердости в добре. Нам надо знать и осуществить то, на что мы отважились. Речь идет не только о том, чтобы быть вместе, но и о том, чтобы быть этого достойными... Чего я желал? Быть счастливым с тобой! Из этого теперь должен выбросить только одно слово, чтобы все изменить. Пусть буду счастлив тобою! Возьми себе за правило все ограничивать только собой, поверь, что тогда все будешь делать и для меня. Моя склонность к тебе теперь словно бы без примеси собственного «я», и от этого она живее и прекраснее. Думай беззаботно о себе, все делай для себя — чего мне больше? Я буду знать, что я участник этого милого счастья...».

Счастье Маше суждено не было. 14 января 1817 года она «по рассудку» вышла замуж за профессора-медика И.Ф.Мойера, человека порядочного, широко образованного; но ни о каком чувстве и речи, увы, быть не могло. Мойер позволял даже влюбленным переписываться. Вот стиль писем Маши: «Жуковский, мне часто случается такая необходимость пописаться к тебе, что ничто не может ни утешить, ни заменить этого занятия; я пишу к тебе верно два раза в неделю, но в минуту разума деру письма... Пиши только иногда, ангел! Ты мне этим должен! Душенька, не рассердись за это письмо! Крепилась, крепилась, да и прорвалась, как дурная плотина, вода и бушует, не остановишь!». Вторые роды оказались для Марии Андреевны Протасовой роковыми: в июне 1823 года она умерла всего в 26 лет...

Жуковский так никогда и не смог оправиться от этого горя. Последние годы его жизни были трудными: одиночество, отдаленность от России (поэт много лет прожил в Германии)... Только почти в шестьдесят лет он отважился жениться в Германии на 18-летней дочке своего старого друга полковника Рейтерна, Елизавете. Брак, как и следовало ожидать, оказался неудачным; одной из главных причин была психическая неуравновешенность жены поэта. К тому же в последний год жизни Василий Андреевич стал стремительно терять зрение, но продолжал работать на изобретенной им же печатно-типографской «машинке»...

12 апреля исполнилось 150 лет со дня смерти Жуковского. Но не поэтому мы сейчас обращаемся к жизни выдающегося русского поэта и к его наследию. Благородство души, способность стать выше эгоизма собственного «Я», думать не столько о себе, сколько о любимом человеке, — свойства, не столь уж распространенные в наше время (мягко говоря!). А ведь без этого невозможно счастье в любви, в семье, следовательно, немыслимо и общество счастливых людей. Перечитаем же старые письма Жуковского. Право, они стоят того!