Валаамов труд, или «Верую, ибо это абсурд»

... я взял тебя, чтобы ты проклял моих врагов, а ты действительно благословил их!

Многочисленные публикации уважаемого мной Владимира Васильевича Шкоды весьма нуждаются в адекватном ответе, нет сил молчать. Что касается внимания к Николаю Ульянову, то оно объясняется исключительной живучестью и распространенностью в России его взглядов. В этом я на собственном опыте убедился за годы учебы в аспирантуре Института философии АН СССР (заканчивал ее уже в Институте философии Российской АН). О почти официальном характере ульяновской концепции свидетельствует следующее (в «Известиях»): «Украинцы испокон веков были естественной, неотъемлемой частью Руси» — В.Волков, директор Института славяноведения РАН (!). Учитывая трехъязычие и широкий ареал распространения «Дня», надеюсь также на просветительский результат в «варварско-македонской» среде.

Изданную в 1966 году в Нью- Йорке книгу русского писателя и философа Николая Ульянова «Происхождение украинского сепаратизма», где автор «ведет откровенный бескомпромиссный разговор об украинском самостийничестве, которому дает резко негативную оценку» (редакционное предисловие в журнале «Москва», 1992 год), следовало бы включить первым номером в список обязательной литературы курсов истории Украины и украиноведения учебных заведений страны. Более убедительного свидетельства величия украинского народа и его истории трудно и сыскать — даже у самых рьяных «самостийников».

Н. Ульянов умер в 1985 году. И в том же году началась перестройка косметически (серпом и молотом) отремонтированной коммунистами российско-имперской вавилонской башни. Третий Рим ее не выдержал: «пал, пал великий Вавилон... ибо лютым вином разврата своего он напоил все народы». (18:2,3).

К экзальтированной ноте Апокалипсиса побуждает не только мистическое нумерическое совпадение. Н.Ульянов убедительно доказывает, что не существовало ни малейших объективных причин возникновения украинского сепаратизма. Судите сами. Об украинском языке: «Не только простой народ, не имевший касательства к созданию этого языка, но девяносто девять процентов просвещенного малороссийского общества состояло из противников его легализации. Только ничтожная кучка интеллигентов, не выражавшая никогда чаяний большинства народа, сделала его своим политическим знаменем»; о народном выборе: «в народной толще было стихийное тяготение к Москве»; о господствующих классах: «старшина прекратила всякую фронду и стала оплотом самодержавия наряду с великорусским дворянством. Но осталась кучка не до конца «устроенных»; о Кобзаре: «поэтом он был не «гениальным» и не крупным; три четверти стихов и поэм подражательны, безвкусны, провинциальны»; об украинских классиках: «ни Панаса Мирного, ни Левицкого-Нечуя никто на Украине не читал». Чеканная четкость и точность ульяновских определений, далекоидущие параллели и дальновидность аналогий просто поражает. Взять хотя бы сравнение Тараса Шевченко с «пророком», «Истории русов» с «Кораном» сепаратистского движения.

Книга откровения, спущенная Богом людям через Пророка Мухаммеда (да благословит его Аллаха!) является неоспоримым чудом, поскольку «ся непонятная книга, каждая строка которой заставляет содрогаться здравый смысл», является причиной возникновения третьей мировой религии и арабской цивилизации человечества.

Приведенная цитата принадлежит Вольтеру. Содрогание здравого смысла у Вольтера можно оставить без внимания; иногда и от научных теорий вполне здравый смысл впадает в жестокую лихорадку — один Коперник чего стоит, а вот признание лидера Просвещения в научном бессилии, в невозможности понять богодухновенный текст и миссию Пророка красноречиво. В письме прусскому королю Фридриху II автор трагедии «Магомет» пишет: «Перед нами всего только погонщик верблюдов, который возмутил народ в своем городке, навербовал себе последователей среди несчастных корейшитов, внушив им, будто его удостаивает беседой архангел Гавриил, и похвалялся тем, что Бог уносил его на небо...» Если это — рациональное (атеистическое) объяснение возникновения социального явления планетарного масштаба, то воистину, место таким мировоззренческим системам — на свалке отслужившего свой век научного хлама.

В отношении «Корана» украинского Н.Ульянов установил, что, хотя автор «Истории русов» «нисколько не заботился в приведении повествования хотя бы в некоторое соответствие с общеизвестными и бесспорными фактами», т.е. так же, как и Мухаммед, — о согласовании даже со здравым смыслом, отнюдь не необразованные арабы-язычники, а «читатели самые образованные оказались беззащитными против нее. Осмыслить факт столь грандиозной фальсификации никто не был в состоянии». Такое — «кораническое» — влияние «Истории русов» не поддается рациональному объяснению, что ведет нас к признанию чудом факта украинского сепаратизма и его следствия — независимой Украины. Как этому не сопротивляется наше ratio.

В отношении же пророческого достоинства Кобзаря русский философ отмечает следующее: «Национальным поэтом» объявлен он не потому, что писал по-малороссийски, и не потому, что выражал глубины народного духа. Этого как раз и не видно. Многие до и после Шевченко писали по-украински, часто лучше него, но только он признан «пророком». Причина: он первый воскресил казачью ненависть к Москве и первый воспел казачьи времена как национальные». Умри, лучше не сформулируешь (нужно только автору вспомнить собственный тезис, согласно которому запорожские казаки «были воспитаны в духе отрицания государства». Следовательно, в казацкой ненависти к Москве нет ничего «личного» и не стоит становиться в позу оскорбленного русского достоинства; потому то казацкая мятежная натура восстала и против Польши).

Шевченковское увлечение казачеством Н. Ульянов называет «казакоманией». Мания, в прямом понимании этого слова, — это психическое расстройство, при котором возникают навязчивые идеи. Пусть так. Пророческий дар иногда воспринимается как безумие. Пророк Мухаммед, бывало, катался по земле и ревел, «как молодой верблюд»; некоторые из сердобольных безбожников предлагали даже деньги на лечение. «О Господи, — поднимал тогда свой голос к небу Пророк, — вот, мой народ принял этот Коран за бред!» (25.32). Но шевченковскую «навязчивую» идею «казацкости» Украины можно объяснить вполне рационально.

Казачество не есть явление исключительно украинское. Однако русскому казачеству, которое возникло почти одновременно с запорожским, суждено было сыграть совсем другую роль в истории своей страны. Никто — ни в России, ни в Европе не отождествлял русское казачество с русским народом. Всему виной пресловутые российские просторы; слишком уж окраинным было Войско Донское. Элементарная географическая отдаленность исключала донцов из факторов восточноевропейской политики. Польше, Турции и крымцам вполне «хватало» Запорожского Войска, а у московских царей просто руки не доходили до донских «украйн», а те и рады: «сиди ты, белый царь, в каменной Москве, а мы, казаки, на тихом Дону» . Русский казак в Москве или Владимире был такой же диковинкой, как и в Париже. Излишки казацкой пассионарности выплескивались на восток — Ермак, Сибирь, Кучум. Но это их азиатские дела.

В отличие от московских царей, у петербургских императоров руки оказались длиннее. Они сделали казацкое Войско фактором российской внутренней политики, но этим не ослабили, а только укрепили отделенность казацкого сословия от великороссийского народа. Вот утверждение нобелевского лауреата: «Не одно столетие назад заботливая рука посеяла на казачьей земле семена сословной розни, растила и холила их, и семена гнали богатые всходы...» (Г. Шолохов. «Тихий Дон»).

Такой сословной вражды Украина никогда не знала, вместо этого распространенным во все времена было явление «показачення». «Никто не знал, — вполне справедливо подчеркивает Н.Ульянов, — сколько в Малороссии казаков. И неизвестно было, кто казак, а кто мужик. Вопрос этот решался обычно по личному усмотрению старшины», той самой старшины, которую казаки «поднимали на щит или свергали по капризу либо под пьяную руку, не предъявляя даже обвинений». Следовательно, получается, сословный вопрос решался самими претендентами на казацкое звание. Поэтому «украинцы» и «казацкий народ» — синонимические понятия и как название, и как самоназвание. «Нормы и ценности казацкого войска как измерения внутренней свободы охватывают самые широкие слои народа, которые тем самым ощущают причастность к свободному братскому союзу. Поэтому во времена, когда казачество становится политическим лидером Украины, ряд писателей говорит о «казацкой нации» (Мирослав Попович).

Ликвидировав Войско Запорожское, именно царизм, как это ни странно звучит, послужил делу формирования национального сознания малороссов, увековечив в самосознании украинцев времена массового «оказачения» как национальные. Тарасов гений почувствовал эти глубинные настроения и чувства и адекватно — средствами романтического искусства — их выразил. Поэтому и стал национальным пророком.

Буває, в неволі іноді згадаю

Своє стародавнє, шукаю, шукаю,

Щоб чим похвалитись, що й я таки жив,

Що й я таки бога колись то хвалив!

Таким образом, Николай Ульянов, Валаам, «ведет откровенный бескомпромиссный разговор об украинском самостийничестве, которому дает резко негативную оценку», а слышна только осанна; не видно страдания меж Яковом, и не заметно несчастья в Израиле (Числа.23:21). И сказал Балак Валааму: «Идем же, возьму тебя еще в другое место, — может, понравится в Божьих глазах, и ты оттуда проклянешь мне его». (Числа. 23:27).

Может, вообще отказаться от исторических поисков, если они приводят к такому потрясающему результату? Есть и такое «место». «Поиск корней, доказательство приоритетов, со ссылками на раскопки в степях и архивах — все это проявление любви к истории, которую привили нам классики марксизма», на новом месте решительно отвергается. Современность, сегодняшний день, и только он провозглашается национальным.

Поиски корней и доказательства приоритетов отрицает украинский философ Владимир Шкода. Если в «Кобзаре» Т.Шевченко «первый воспел казачьи времена как национальные», то времена сегодняшнего дня, как национальные, первым — в «Дне» от 29 мая 2001 г. — прославил В.Шкода: «сегодня не нужно искать общность метафизического плана... Объединяет нас исторический случай. Так случилось, что мы оказались вместе. Разные по крови, по вере, по истории люди оказались на том пространстве, которое называется Украиной. С признания этого факта нужно начинать».

Рекомендация относительно «признания» более чем подходящая. Эмпирически отрицать факт, называемый независимой Украиной, невозможно, прибегнуть к отрицанию практического — так это уже статья уголовного кодекса. А вот теоретически... В признании факта (независимости территории под названием «Украина») теоретик немного лукавит: разве утверждение «объединяет нас исторический случай» не является теоретическим утверждением, отрицающим неслучайность, то есть закономерность в формировании украинской нации?

Есть случай, и случай — «так случилось» и «так должно было случиться». Если говорить языком классической (гегелевской) философии, то существует случай, благодаря которому и турецкий султан может стать папой римским, а есть случайность, как необходимый момент реализации исторической закономерности. Современная философия на закономерности не смотрит, искать общее, что испокон веков было «священным долгом и почетной обязанностью» разума, сегодня не нужно; раньше ценилась «железная логика», нынче ценятся «неясная логика» и «слабое мышление». Постмодерн, как черт от ладана, бежит от истории и метафизики — к логике наличествующего факта. «Удовольствие быть сиротой», как назвал это направление мысли Максим Соколов. «Отнять у людей их величественное достояние — исполненную глубокого промыслительного значения отечественную и всемирную историю...»

«Так случилось, что мы оказались вместе», — говорят с «нового места» с ударением на «случилось», а слышно: так случилось — как должно было случиться. К тому же — неожиданно (ибо сами вы точно знаете, что придет день Господень так, как вор ночью. (1Сол. 5:2), быстро, бескровно. Случилось наконец, произошло. Видеть в этом невероятный исторический jackpot, полученный украинцами в розыгрыше судьбы, может, разве что неисправимый циник.

За що ж боролись ми з ляхами?

За що же ми різались с ордами?

За що скородили списами

Московські ребра?...

За что века рабства, войны и Голодомор? Если не Божий промысел и не закон истории, то что? И сказал Балак Валааму: «Ни проклинать — не проклинай его, ни благословить — не благословляй его!»... И встал Валаам и пошел, и вернулся на место свое. А Балак также пошел на дорогу свою. Каждому — свое.