Важнейший доклад ХХ века

Доклад Первого секретаря ЦК КПСС Никиты Хрущева «О культе личности и его последствиях» известен всему миру. Это выступление, прозвучавшее на последнем закрытом заседании 20-го партийного съезда 25 февраля 1956 года (что очень показательно — уже после того, как Хрущева переизбрали на наивысшую должность в ЦК и он, следовательно, мог считать себя огражденным от всевозможных неприятных «сюрпризов»), стало, как теперь очевидно, первым, крайне непоследовательным, очень фарисейским и лицемерным, однако абсолютно необходимым и исторически оправданным шагом на пути «десталинизации» в СССР. Последствия этого поступка Хрущева вышли очень далеко за пределы первоначальных расчетов Первого секретаря (а так всегда бывает в истории, когда непутевый или же, наоборот, умелый «штурман» пытается вписать государственный «корабль» во внезапный крутой поворот ее, истории, русла). Соответственно, большего внимания требуют все обстоятельства подготовки, нюансы содержания и бсолютно неожиданный, по крайней мере в таких масштабах, резонанс хрущевской речи, справедливо названной в ряде публикаций авторитетных западных исследователей «важнейшим докладом ХХ века».

Нам сегодня, по-видимому, непросто почувствовать то огромное потрясение (для тех, кто искренне считал Сталина богом или полубогом или убедил себя в том, что нужно делать вид «очень верующего» сталиниста для сохранения свободы и жизни) и то огромное ощущение внутреннего освобождения и неизбежности близких кардинальных изменений (для тех, кто давал себе отчет в том, кем является Сталин — ненасытный, кровавый тиран!). И сейчас историки и на Западе, и в России оживленно обсуждают, какими же были мотивы Никиты Сергеевича Хрущева, когда он осмелился на, бесспорно, самое рискованное дело своей жизни — выступить с осуждением Вождя народов? Желание избежать персональной ответственности за соучастие в сталинских преступлениях (а нужно четко подчеркнуть, что такими соучастниками были все без исключения члены тогдашнего Президиума ЦК КПСС, у всех руки были в крови миллионов — и у Молотова, и у Кагановича, и у Ворошилова, и у Маленкова, и, конечно, у Хрущева тоже; потому что действовала сталинская кровавая «круговая порука»!)? Стремление первым сделать ловкий политический ход, переиграв тем самым своих конкурентов в борьбе за власть? Понимание необходимости хотя бы как-то, пусть неудачно, ответить на беспощадные вызовы времени — потому что держать миллионы политзаключенных в неволе (освобождение их в момент съезда уже проводилось) было немыслимо, избежать обнародования, хотя бы очень и очень ограниченного, информации о содеянном Сталиным становилось все сложнее. И главное — просто невозможным было поддерживать, по крайней мере в прежних, сталинских, масштабах полную изоляцию СССР от цивилизованного мира. В наглухо замурованной тоталитарной «подводной лодке» нужно было дать хотя бы минимальный доступ кислорода.

Поэтому, возможно, есть определенное зерно истины в утверждениях тех историков, которые считают, что круг основных вопросов, необходимых для решения постсталинским руководством СССР  (какая бы фигура не оказалась во главе этого руководства), а также направления возможных изменений в определенном смысле были предварительно заданы. Все эти «болевые точки» империи, истощенной террором, репрессиями, массированной, вселенской ложью (и первое, и второе, и третье чуть ли не так много аналогов в мировой истории), игнорировать дальше было уже нельзя. И Хрущев нашел выход: возложить полную ответственность за тотальные смертоубийства в СССР на протяжении нескольких десятилетий лично и исключительно на Сталина (и еще на Берию и Ежова). Никите Сергеевичу, который «десятой дорогой» обошел вопрос о нечеловеческой сути системы, возглавляемой Сталиным (а впрочем, ведь и сегодня эта система так глубоко не исследована... Если бы это было так, если бы мы были свидетелями реанимации, по крайней мере частичной, тоталитаризма в путинской России?), очевидно, такой «ход конем» казался невероятно хитрым и удачным: Сталина осудить, систему сохранить. Однако Первый секретарь ЦК не учел одну действительно важную вещь: слишком много весила «божественная непогрешимость» Сталина для самой системы; этот образ Сталина-Бога держал систему, давал ей не только политическое, но и, по сути, сакральное оправдание. И когда Сталин был сброшен с пьедестала — вся система дала трещину. Началось медленное, постепенное, но необратимое, неуклонное (три с половиной десятилетия занял этот процесс) освобождение душ, умов, мировоззрений и ценностных ориентиров миллионов людей. Почувствовали «ветер свободы». И по-своему был прав убежденный сталинист, член Политбюро, министр обороны СССР времен Брежнева, маршал Дмитрий Устинов, когда (уже в 1984 году, по случаю восстановления Молотова в КПСС) заявил о Хрущеве: «Он своим докладом на 20-ом съезде нанес нашей партии, социализму такой вред, который ни одна империалистическая разведка не могла бы нанести. Он поступил как наш враг!». Это — очень характерный вывод.

Когда в начале 1956 года (ХХ съезд открылся 14 февраля) Хрущев затронул вопрос о том, что «нам, партии, руководству нужно четко определить свое отношение к тому, что натворил Сталин, мы не можем передавать этот вопрос на усмотрение будущих поколений, иначе те, кто придет после нас, именно на нас возложат ответственность и нас осудят» — тогда состоялось несколько заседаний Президиума ЦК КПСС, где обсуждалась эта проблема. Одно из этих заседаний, состоявшееся 9 февраля 1956 года, застенографировал заведующий Общим отделом ЦК Владимир Малин. Этот интереснейший документ стоит внимательно прочитать. Следовательно, партийные вожди решали, делать ли на съезде доклад о «культе личности» и что говорить о Сталине.

Анастас Микоян: «Несостоятельность Сталина раскрывается как вождя. Что за вождь, если всех уничтожал? Нужно проявить мужество, сказать правду. Мое мнение: съезду сказать, продумать, как сказать, кому сказать. Состоялась концентрация власти в одних руках. В нечестных руках».

Вячеслав Молотов: «На съезде нужно сказать (о Сталине. — И. С.). Но при этом сказать не только это. По национальному вопросу Сталин — великий продолжатель дела Ленина (! — И. С.). Мы 30 лет жили под руководством Сталина — индустриализацию провели, такую войну выиграли... После Сталина вышли большой партией...»

Лазарь Каганович: «Историю обманывать нельзя. Факты не выбросишь. Правильным является предложение т. Хрущева доклад сделать. Мы несем ответственность... Но обстановка была такой, что мы не могли отрицать. Я даже брата не мог спасти — расстреляли его. (На самом деле Каганович, как сталинский раб, публично осудил брата. И. С.). Но мы были бы нечестными, если бы не сказали, что вся борьба с врагами, с троцкизмом в первую очередь, была неоправданной. Однако наряду с борьбой идейной шло истребление кадров... Но я согласен с т. Молотовым, что доклад этот нужно подготовить с «холодным умом» (как говорил т. Хрущев). Мы (я) волнуемся о том, чтобы нам не развязать стихию. Нельзя 30 лет нашей истории «смазать».

Николай Булганин: «Члены партии видят, что мы изменили отношение к Сталину. Если съезд не сказать — будут говорить, что мы трусы. То, что в настоящий момент обнаружили — мы не знали (Это неправда. — И. С.). Нужно на два этапа роль Сталина разделить. На втором этапе Сталин перестал быть марксистом».

Климент Ворошилов: «Осторожным нужно быть... Любая ошибка будет иметь последствия... Были враги, были! Но Сталин взбесился в борьбе с врагами. Тем не менее, у него много было человеческих качеств. Однако были и звериные привычки».

Снова А. Микоян: «Мы не можем не сказать съезду. Впервые можем самостоятельно обговаривать (преступления Сталина.      — И. С.). Как относиться к прошлому? До 1934 года Сталин вел себя героически (!! — И. С.). После 1934 г. сделал ужасные вещи. Узурпировал власть».

Михаил Суслов: «Нужно делегатам съезда рассказать обо всем. О коллективности руководства говорим, а со съездом будем хитрить? Но нецелесообразно в целом давать характеристику Сталину (! — И. С.)».

Георгий Маленков: «Считаю правильным решением сказать съезду. Ощущаем радость: оправдываем товарищей (это — расстрелянные партийные деятели. А десятки миллионов «простых» погибших? — И. С.). Никакой борьбой с врагами содеянное Сталиным не объяснишь... Перебили кадры... Однако, возможно, не стоит делать отдельного доклада о Сталине вообще, как-то иначе сказать...»

Никита Хрущев (резюме): «Нам не стыдно... Нет разногласий среди нас по поводу того, что съезду необходимо сказать. Все мы работали со Сталиным, но это не связывает нас. Когда открылись страшные факты — нужно сказать о них, иначе — мы оправдываем этот ужас, что ли? Мы можем во весь голос сказать... Не бояться, не быть обывателями, не «смаковать» (! — И. С.). Развенчать окончательно роль личности (так в стенограмме. — И. С.)...»

***

Для того чтобы читатель в полной мере и до конца понял содержание записей Малина — нужно вспомнить, что все (исключений нет) упомянутые здесь выступающие виновны в уничтожениях, расстрелах, депортациях, арестах миллионов людей. В частности, Молотов, Каганович, Хрущев, Маленков — именно украинцев. Тексты истории нужно уметь правильно читать...

***

Когда утром 25 февраля 1956 года Хрущев на протяжении 4,5 часов зачитывал свой «секретный» доклад (опубликован в СССР только в 1989 году; впрочем, это был письменный текст, отредактированный лично Первым секретарем (как свидетельствуют очевидцы, выступая, Никита Сергеевич множество раз отступал от «бумажек»), поэтому реального текста того выступления мы уже, по-видимому, не узнаем), то, как рассказывают делегаты, в зале повисла «мертвая тишина» («слышно было, как муха летит»). Очевидно, по крайней мере, часть собравшихся чувствовала, что наступает новая эпоха (не все, конечно). Образу сталинского «социализма» (и социализму в целом) был нанесен ощутимый удар во всем мире. И в СССР также изменения стали неизбежными. А мотивы поступка Хрущева? Нельзя, в конце концов, исключать и сугубо человеческого желания очистить свою совесть. Никита Сергеевич, человек с сильным природным умом и политической интуицией, однако недостаточно образованный, по-видимому, не читал о Веспасиане, римском императоре конца І ст. н. э., который оставил в покое государство и провел либеральные реформы, «стабилизировав» общество после кровавых жертв времен императоров Нерона и Калигулы. Веспасиан сказал так: «Моя роль скромная; я — та тряпка, которой смыли кровь невиновных римлян». Интересно, подписался бы Никита Сергеевич под этими словами?