Виртуальное участие украинцев в убийстве львовских профессоров летом 1941 года

75 лет назад, 4 июля на рассвете были казнены 22 львовских профессора, некоторых члены их семей и квартиранты. Еще трех профессоров убили немного позже. Участие украинцев в казни стало предметом многочисленных публикаций и расследований. Долгое время акцию приписывали батальону «Нахтигаль» под командованием Романа Шухевича и опекой более позднего министра правительства ФРГ Теодора Оберлендера. Сейчас в более-менее солидной литературе исполнителем экзекуции считается айнзацкомандо полиции безопасности «Лемберг». Основные положения версии «Лемберг» относительно участия украинцев примерно такие:

- список к расстрелу составили украинские националисты;

- в задержании помогали украинские проводники и переводчики;

- расстреляли украинские переводчики-полицаи.

Как правило, добавляется или имеется в виду, что проводники, переводчики и полицаи тоже были националистами. «Примерно», потому что версия имеет разные, часто противоречивые, вариации. Публикации версии «Лемберг» состоят из утверждений. Все дело в доказательствах. Они должны содержать документы, свидетельства и логические рассуждения. Но документы фактически отсутствуют. Анализом опубликованных свидетельств и логических размышлений мы занимаемся в подробной статье на сайте математической комиссии Научного общества им. Т. Шевченко. Изложим кратко идеи этой статьи, с некоторыми иллюстрациями. Главное внимание уделяем методике получения и интерпретации показаний.

Свидетельства и публикации

Среди публикаций выделяются показания уцелевших родственников и соседей, полученные польским патологоанатомом Зигмунтом Альбертом начиная с 1944 г. и опубликованные в 1980 году. Свидетельство книги Альберта составлены по всем правилам криминалистики и печатаются без сокращений. Подавляющее большинство других собственно показаниями назвать нельзя. Это скорее декларации. Они были получены политически заангажированными следователями, историками и журналистами, а публикуются только отрывки, ловко переплетенные с авторским текстом. Большинство деклараций носит вторичный безличный характер и имеет вид: «сам лично слышал, как мне рассказывали, что украинцы убили профессоров». Со временем собственные воспоминания вытесняются описанием событий в средствах массовой информации. Например, в начале массированной кампании против Оберлендера и «Нахтигаль» в 1959 году. Свидетели о них не вспоминали. Затем в Польше и Израиле взрывается пандемия припоминаний. Редко кто сохраняет трезвость мышления. К таким относится жена одного из расстрелянных профессоров, Гелена Круковская, которая вместе с судьей Владиславом Желенским, племянником расстрелянного писателя Боя-Желенского, и рядом других лиц вела отчаянную борьбу за установление и наказание настоящих исполнителей преступления. Именно по ее жалобе, Гамбургская прокуратура начала следствие по этому делу. Что касается публикаций, то они часто содержат цепочки ссылок одной на другую, в конце которых находим лишь ничем не обоснованные утверждения. Но хуже всего у многочисленных авторов с логикой. Это мы, собственно, и иллюстрируем. Рассматриваем польские и немецкие публикации и расследования. Советские и более поздние российские слишком примитивны и не представляют собой интеллектуальный вызов.

Список

Тут сразу возникает вопрос. Почему список к расстрелу немцам составляют именно украинцы? И не просто лица украинской национальности, а члены определенной организации (ОУН), которая преследует собственные политические цели. Известны ли еще подобные случаи? Конечно, известны публикации о сосатвлении евреями списков к арестам перед первой советской оккупацией Львова. Однако такие сообщения не попадали в серьезные научные работы и, тем более, не становились предметом расследований прокуратуры или комиссий.

Автором тезиса о составлении списка националистами является известный советский публицист Владимир Беляев. Тезис стал основным в советской, польской, а далее и в мировой историографии. Среди публикаций на эту тему выделяются три статьи известного публициста и политического деятеля Бориса Левицкого от 1960 года (тоже начал вспоминать!) в парижской «Культуре». Вот чаще всего цитируемый фрагмент первой: «Некоторые очевидцы, находившиеся в то время во Львове, соответственно перед началом Великой Отечественной войны в Кракове, считают, что при составлении списков польских интеллектуалов гитлеровцам помогали украинцы из националистических кругов, заинтересованных в деполонизации Львова. Это сообщение наверняка недалеко от правды». Фрагмент цитируется с дополнением «даже украинец Левицкий признает, что ...». Такой пропагандистский прием вызывает у читателя впечатление, что авторы имеют множество доказательств и даже украинец их признает.

Проанализируем утверждение Левицкого. Здесь имена очевидцев не указаны. Непонятно, что Левицкий хотел написать. Настоящее время (считают) указывает, что это сейчас (1960 г.) очевидцы сообщили ему о списках. То есть, раньше молчали, не пытаясь предупредить профессоров о плане уничтожения, а советское правительство — о плане германского нападения. Ведь уничтожение можно реализовать только после нападения на СССР. Видимо не мы первые обратили внимание на туманность утверждений Левицкого, потому что во второй статье тот пишет. «Ред. Стахов ... возмущается, что я подал как правдоподобный тезис, что определенные украинские элементы могли помогать немцам в составлении ликвидационных списков» (курсивы Левицкого). Итак, никаких «свидетелей Левицкого» не существовало. Тот просто повторяет утверждение Беляева. И собственно этот второй фрагмент никто не цитирует. Сам термин «даже» работает тут в другую сторону, потому что имеем дело с марксистом, политическим противником националистов, который пишет в польский журнал. Да и вообще, ни одного документа или свидетельства о причастности украинских националистов к составлению списка нет.

Однако исследуя факт нельзя ограничиться фразой. Прежде всего нужно ответить, как физически, на основании чего, составлялся список. Традиционно считается, что фамилии и адреса профессоров найдены были по телефонному справочнику. Но эти данные гораздо проще получить из (польских) справочников Львовского университета и Политехники, которые издавались ежегодно большими тиражами и содержали еще и разнообразную дополнительную информацию, включая адреса преподавателей. Тот факт, что два бывших польских ректора торгового института были расстреляны неделей позже, подтверждает эту гипотезу; их не было в справочниках.

Итак, составлять списки преподавателей Университета и Политехники не было смысла. Можно говорить лишь об отборе и исследовать принципы отбора. Здесь авторы публикаций теряются в догадках. Ничего не указывает на внесение в список врагов украинских националистов, и никто в этом контексте о националистах и ​​не вспоминает, хотя, рассуждая логически, написав о составлении списка националистами, должны были бы. Большинство из отобранных к расстрелу профессоров были политически нейтральными, а те, которые проявляли активность, равномерно распределялись среди умеренно либеральных, центристских и правых организаций. В список попал и профессор немецкого происхождения Ф. Гроер (отпущен перед казнью) и 82-летний украинец А. Соловий. Криминалист Дитер Шенк, автор книги, в которой версия «Лемберг» изложена полно, утверждает, что к расстрелу отобраны ценные для Рейха специалисты: медики и техники. Почему националисты сделали такой странный отбор — не объясняется.

Бессмысленность отбора очевидна. Однако она вытекает из утверждения о составлении списка националистами. Логика гласит, что в действительности само утверждение бессмысленно. Логичным представляется, что перед немецко-советской войной сотрудники краковской службы безопасности получили задание составить список львовских профессоров к расстрелу. Задание тайное, потому что это — уголовное преступление, да и в то время действовал договор о ненападении с СССР. Они либо составили список сами с помощью справочников (как увидим ниже, многие из них знали польский) или нашли исполнителей. Национальности исполнителей не знаем. Это могли быть как украинцы или поляки, так и немцы или фольксдойче. Конечно, нацисты не выдали государственную тайну. Они сообщили что-то вроде: немецкое правительство хочет сотрудничать с львовскими профессорами лично. Составьте нам список с адресами. Вот исполнители и отобрали самых ценных. Давно замечен факт, что в списке практически не было евреев, то же согласуется с нашей гипотезой. Тот, кто отбирал, знал: с евреями нацисты не будут сотрудничать....

Еще Беляев отметил, что подавляющее большинство казненных жили неподалеку от бывшей Школы советской милиции, куда свозили задержанных, и утверждал, что это произошло «по странному стечению обстоятельств». Отобрано было относительно мало профессоров и казнены также некоторые члены семей и квартиранты. По нашему мнению, это имеет естественное объяснение. Возможно, планировалось уничтожить больше профессоров. Но оказалось, что за выделенное время (ночь) имеющимся транспортом охватить все квартиры не удастся. Кроме того, некоторых из внесенных в список профессоров уже не было на свете (в справочниках они были!). Поэтому решили сократить список профессоров, вместо этого добавив родных и квартирантов, и выполнить план.

Переводчики

Героями многих публикаций являются украинские переводчики, причем сам термин не определен. Это могут быть профессиональные переводчики, обычные военные, которые при необходимости могли объясниться на определенном языке или вольнонаемные гражданские, которые знали соответствующие языки. Сообщение прокуратур, свидетелей и исследователей относительно переводчиков нечеткие. Попробуем их классифицировать. Это сообщение о:

- украинских полицаях, включенных в «Лемберг» в Генерал-Губернаторстве (далее ГГ)

- националистах, добавленных к «Лембергу» в Кракове и/или Львове;

- членах украинской милиции, привлеченных во Львове к переводу при задержании.

Естественно возникают вопросы:

Зачем переводчики вообще нужны при аресте профессора? Ведь те разговаривали на немецком. Они, как правило, родились в Австро-Венгрии и окончили там гимназию и университет. Языком науки в то время и в той части света был немецкий. Многие профессора ездили в Австрию и Германию, а некоторые долго там работали. В других подобных случаях, как, например, при задержании краковских профессоров, никакие переводчики не фигурировали.

Почему нацисты использовали украинцев как немецко-польских переводчиков? Неужели у них не было в распоряжении немцев, знающих польский, или поляков, знающих немецкий?

Зачем «Лембергу» вообще были нужны переводчики? Не было ли в его составе достаточного количества лиц, знающи польский?

Первый вопрос риторический. Относительно второго, прежде всего отметим, что в начале Великой Отечественной войны нацисты имели недостаточно украинцев и русских в своем распоряжении. Им не хватало немецко-украинских (и германо-русских) переводчиков для работы за Збручем, где польского не знали. Воспоминания украинских селян однозначны: немцы хотели «яйка» и «млека». Наши подсчеты дают сотни тысяч человек, которые знали и немецкий, и польский языки. Использование украинцев-переводчиков в городах Галичины, где практически все знали польский, а многие не знали украинского, нерационально. Кроме того, в немецкой армии польский, как и русский, служил основным языком перевода, а украинский — вспомогательным. То есть, немецко-польских переводчиков готовилось гораздо больше, чем немецко-украинских. Да и было из кого.

Что касается полицаев, то на декабрь 1940 года польская полиция порядка ГГ насчитывала 10 289 рядовых и 201 офицера; украинская — 242 рядовых и 3 офицера. На июль 1940 года польская уголовная полиция ГГ насчитывала 1302 человека, украинская — 140. Украинские полицаи происходили из сельской местности юго-запада ГГ. Откуда бы они знали немецкий? Само наличие в «Лемберге» украинских полицаев ничем не подтверждено.

«Добавленные» переводчики. Едва ли не первое утверждение об украинских переводчиках «Лемберга» содержится в упомянутой статье Левицкого: «Согласно показаниям непосредственных свидетелей, среди них была группа фольксдойче и украинцев, добавленных в качестве переводчиков». Утверждение некорректное по нескольким причинам, в частности не видно, на основании чего анонимные свидетели утверждают существование переводчиков. Кроме того, фраза содержит терминологическую неопределенность: «фольксдойче и украинцев». Сопоставляются различные категории. Термин «фольксдойче» не указывает на национальность, а обозначает людей разных национальностей, которые доказали определенную близость к немецкой нации. Было целых 4 категории фольксдойче. Украинцы, как и поляки, чтобы стать служащими органов безопасности, должны были получить статус фольксдойча. Термин «добавленные» не объясняет статуса.

В третьей статье Левицкий детализирует предыдущее утверждение. «Реконструируя факты и сопоставляя полученные сообщения, могу утверждать, что в команду были добавлены в качестве переводчиков и вспомогательной силы пятеро украинцев, сотрудничавших с гестапо в Кракове еще перед взрывом немецко-советской войны. Две фамилии среди пятерых мне поданы как вполне точные: бывший адъютант полковника [Абвера] Бизанца, какой-то Мороз и
инж. Б. Чучкевич ... Чучкевич живет в эмиграции, и ответственные украинские круги должны на него повлиять, чтобы, как лучше проинформированный, прояснил дело. Тем более что Чучкевич, наверное, никого не убивал, а только был свидетелем».

Как и в других статьях, Левицкий не указывает ни фамилии свидетелей, ни источники «полученных сообщений», ни методов реконструкции. Однако известные факты о сотрудничестве украинцев с немецкой службой безопасности летом 1941 года во Львове позволяют интерпретировать приведенный фрагмент в достаточно правдоподобном виде. Итак, Осип Чучкевич прибыл во Львов с айнзацгруппой Раша, то есть не с «Лембергом», и приступил к работе в отделе украинских дел львовской службы безопасности (имел статус фольксдойча). В частности, участвует в аресте премьера украинского правительства, Ярослава Стецько. С «каким-то Морозом», который, согласно сообщению Левицкого, сначала вообще принадлежал к Абверу, а по сообщению Евгения Стахива, прибыл во Львов вместе с Чучкевичем, ситуация очень темная. Этот человек время от времени встречается в неопределенных публикациях. В частности, в 1947 году СБ ОУН предотвратила покушение на Бандеру со стороны Ярослава Мороза, завербованного «МГБ Украины». По сообщению Стахива, в этой же колонне ехал известный историк Николай Андрусяк, но тот к «Лембергу» вообще никакого отношения не имел.

«Украинские дела» проясняют суть дела. По нашему мнению, «полученные сообщения» Левицкого исходят от Стахива, только Левицкий перепутал группу Раша с «Лембергом». С провозглашением бандеровцами 30 июня Акта Независимости для нацистов стало ясно, что конфликт, в той или иной форме, неизбежен. Поэтому был создан отдел «украинских дел» службы безопасности. Для выявления бандеровцев оказались полезными лица, знавшие их лично. Естественными кандидатами стали «конкуренты» — мельниковцы. Эти не столько переводили, сколько узнавали бандеровцев при арестах, или работали с польскими и советскими документами, касающимися националистов. Предположение Левицкого, что Чучкевич никого не убивал, мы толкуем как «никого из профессоров не убивал». Поскольку работал с украинскими делами. Однако, работая в службе безопасности и контактируя с членами «Лемберга», должен был бы что-нибудь слышать. Так пусть расскажет. Итак, во львовской службе безопасности работала группа мельниковцев, занимаясь украинскими делами. Об их связи с «Лембергом» и убийством профессоров никаких данных нет.

Милиционеры. Сразу отметим, что ни одного свидетельства о переводчиках-милиционерах не существует. Наши подсчеты показывают, что если добавить всех переводчиков «Лемберга», которые встречаются в литературе, то их окажется больше, чем бойцов целого отряда (и это не шутка).

Для них нет места в автомобилях. Если вспомнить, что все профессора владели немецким, то зачем для ареста брать еще и неизвестных милиционеров? Зачем нацистам лишние сомнительные свидетели уголовного преступления? То есть неизвестные гражданские ненемецкой национальности, без немецкого гражданства, без фамилий, без удостоверений, без формы, без зарплаты, которые не приносили Рейху никакой присяги, в частности присягу не разглашать тайны? В то время милиция только организовалась и была подчинена немецким структурам безопасности лишь 2 июля. Идейное руководство милицией осуществляли бандеровцы, к которым нацисты после провозглашения независимости относились прохладно.

«Лемберг». Это командо было сформировано из разных функционеров на территории Польши. Доступные материалы дают около 10 членов «Лемберга», которые знали и немецкий, и польский языки. Никаких указаний на украинскую национальность одного из известных членов «Лемберга» нет. Существование или отсутствие в «Лемберге» переводчиков (или просто людей) украинской национальности мог бы подтвердить список его членов. Насколько мы понимаем, такой список в немецких и польских архивах существует. Если бы там попался хоть один украинец, нам бы немедленно сообщили.

Задержание

Практически единственным источником информации о задержании являются семьи арестованных, арестованные, избежавшие расстрела, и соседи. Немецкие показания Гамбургской прокуратуре об участии украинцев в задержаниях не вспоминают. Поэтому вопрос об участии украинцев некорректен. Корректными будут такие вопросы.

Наблюдали ли очевидцы факта проведения и перевода?

Видели ли форму украинской полиции?

Видели ли гражданских с повязками (милиция)?

Какие языки слышали свидетели? Казались ли они родными для того, кто говорил?

Как уже отмечалось, самым полным сборником сведений о задержание является книга Альберта. Из нее следует, что Альберт задавал очевидцам конкретные вопросы о месте, времени, количестве, одежде, языке. Ни одной формы украинского полицая и ни одной сине-желтой повязки милиционера очевидцы не видели. Разные лица видели немного отличающуюся немецкую военную форму. Впрочем, со временем сложно вспомнить, кто в чем был одет. Хорошо запомнились детали, чем-то поразившие, например, знаки черепов на фуражках, которые до этого не видели. Что касается языка, то все говорили по-немецки. Иногда кто-то что-то говорил по-польски, на что на польском же получал ответ. Так, по воспоминаниям уцелевшей служанки, на возглас жены проф. Островского «бандиты» та немедленно услышала stul pysk (закрой пасть). Эта деталь придает воспоминаниям достоверности. Изысканная польская брань в устах немецкого офицера поразила служанку и надолго запомнилась. Подсчет свидетельств об арестах на 25 профессорских квартирах дает 1 свидетельство об английском языке задерживающих, 8 — о польском и 1 — об украинском. Нет свидетельств о том, что польский язык был для тех, кто на нем говорил, неродным. Приводятся конкретные польские фразы. В английском и украинском языках есть только утверждение о владении, без подачи фраз на этих языках. В свидетельстве жены профессора Вайгеля украинским владеет гестаповец в фуражке с черепом. Не рядовой, ведь те носили пилотки. Впрочем, гестаповец мог сказать что-то на львовском (батярском) наречии, ведь мог же быть и фольксдойче львовского происхождения. Жена Вайгеля не поняла и подумала, что он сказал на украинском. Странно, почему гестаповец говорит на языке, которого никто не понимает, хотя сам знает немецкий и наверное же польский. Факт перевода на квартире Вайгеля, как и вообще нигде, не зафиксирован.

Гражданских при арестах нет. Есть только одно свидетельство Гроера о нескольких гражданских вблизи автомобилей при задержании и нескольких во дворе помещения, куда свозили задержанных. Последние стояли в стороне и разговаривали как на украинском, так и польском языках. По нашему мнению, они могли принадлежать к обслуживающему персоналу бывшей Школы советской милиции: дворник, электрик, сантехник ... Смешанный украинско-польский язык попадалась среди такой категории жителей Львова.

Проводников никто не видел. Отметим, что членом «Лемберга» был голландский бизнесмен и коллекционер художественных ценностей Питер Ментен. Он долго жил во Львове, знал многих профессоров лично и бывал в их домах.

Свидетельства из других источников крайне несерьезные. Вот типичное: Член Польской комиссии по расследованию убийства профессоров П. Лисаковский передает декларацию неизвестного человека: «Роман Ветуляни и Марек ... сослались на послевоенные факты, установленные его отцом Янушем, который от дворника дома, где жил профессор Казимеж Ветуляни, узнал, что профессора задержали украинцы, расспрашивая о нем ранее и пользуясь списком. Выводя из помещения, они его били и унижали ... [пропуски Лисаковского] ». Давайте сравним этот фрагмент со свидетельством соседки, Лидии Шаргуловой, из сборника Альберта: «Тогда я была ребенком и жила с мамой и семьей на ул. Обертинская, 31. В том же доме на 3 этаже жил проф. К. Ветуляни. Мы были почти непосредственными свидетелями его задержания гестапо в ту памятную июльскую ночь. Итак, в ту ночь нас разбудили очень сильное хлопанье и удары в ворота (закрывались) и крики на немецком языке. Одновременно (мы занимали квартиру на первом этаже) квартиру осветили насквозь через все окна очень сильные фонари. Мы замерли от страха на кроватях. Затем послышался звон разбитого стекла. Часть гестаповцев выбила окно другой квартиры на первом этаже (которую тогда еще занимала квартирантка — еврейка) и зашли через нее на лестничную клетку, а другие в конце выбили ворота ... Послышался топот сапог на лестнице, потом громкие голоса на 3-м этаже, стук в двери проф . Ветуляни, потом топот сапог в квартире. Через минуту (стала с мамой у двери и заглядывала в форточку) спускались по лестнице вниз гестаповцы и проф. Ветуляни, фигуру которого можно было распознать в темноте. Профессор тихо и легкомысленно посвистывал, этого никогда не забуду». Это и есть разница между неоднократным переводом басни неизвестного и свидетельством, которое можно представлять в суде.

Аресты и казнь (Оберлендер)

Хотя версия казни батальоном «Нахтигаль» под опекой, тогда сотрудника Абвера, Т. Оберлендера не является основным предметом этой статьи, мы коротко рассмотрим один ее аспект. А именно, рассмотрим кампанию против Оберлендера и «Нахтигаль» в Польше. Он позволит вблизи познакомиться с методикой получения польских показаний и заключений.

Кампания носила масштабный характер. В сентябре 1959 года расследование деятельности Оберлендера начало Западное пресс-агентство («Познань»). Его результатом стала книга [A. Drożdżyński, J. Zaborowski. Oberländer przez Ostforschung, wywiad i NSDAP do rządu NRF, Poznań-Warszawa, 1960]. Основой книги стал тезис о полной ответственности Вермахта (к которому принадлежал «Нахтигаль») за казнь профессоров и о непричастности к ней СС и службы безопасности.

Сама акция разворачивалась так. Аресты выполнила полевая полиция (Feldpolizei). Согласно воспоминаниям некоторых жен профессоров, в «гестапо» им отвечали, что аресты выполнило «фельдгестапо», которое последовало за фронтом. Авторы утверждают, что на самом деле имелась в виду «фельдполиция», то есть Вермахт. Однако свидетели почти единодушно говорили, что аресты проводило «гестапо». Авторы обращаются к одному из свидетелей расстрела, Т. Гумовскому, и получают объяснение, что в то время львовяне не разбирались в немецкой форме, но «это были лица в мундирах военного покроя». Только вот другие свидетели видели знаки черепов. Заборовский утверждает, что в информации для него Гроер меняет показания, называя прибывших не «гестапо», как раньше, а «фельдгестапо», понимая под этим «военную политическую полицию». Далее авторы изымают слово «политическую». В упомянутой информации Гроер якобы меняет еще несколько показаний. Неважно, кто отвечает, важно, кто спрашивает. Еще один аргумент базируется на одинаковости фамилий известного эсэсовца Ганса Крюгера, относительно участия которого в уничтожении профессоров действительно есть свидетельства, и капитана Вермахта Крюгера с неизвестным именем, относительно участия которого таких свидетельств нет.

Утверждение об участии Оберлендера в казни основывается на показаниях Гелены Кухар. Супруги Кухар якобы наблюдали казнь. Авторы не сообщают, как был установлен контакт между редакцией и супругами. Первое свидетельство супругов (с января 1960 года) правдоподобное. Кажется, тогда же сотрудник агентства показывал фотографию Оберлендера, на которой супруги Кухар последнего не узнали. Потом пан Кухар умирает 19 февраля, а его жена 9 марта узнает Оберлендера по фотографии в газете. Причем узнает дважды. Сначала замечает офицера, который командует экзекуцией, а через некоторое время, подходя к окну, видит человека, смотрящего именно в это окно, и узнает руководителя экзекуции. Позднее пани Кухар идентифицирует фотографию Оберлендера с человеком, который подходил к окну. Насколько нам известно, очная ставка Кухара с Оберлендером не проводилась.

Казнь (переводчики)

Неизбежно возникают вопросы: почему расстреливают переводчики? Разве это их функция? Много ли мы знаем расстрелов переводчиками, или радистами, или поварами?

Основанием для утверждения о расстреле профессоров украинскими переводчиками является фрагмент официального письма прокурору В. фон Белову из Гамбурга Г. Круковской от 2.05.1966 относительно окончания следствия. «Согласно заявлению одного свидетеля, расстреливающий отряд состоял из одного командира из СС и 5-6 вспомогательных полицаев, которые были украинцами в немецкой форме и выполняли роль переводчиков». Во многих цитированиях фраза «Согласно заявлению одного свидетеля» пропускается, а остальные представляются как заключение прокуратуры. Мы не знаем, кто это сделал первым. Интересно, что в своей статье из книги Альберт упомянутую фразу пропустил. В то же время, он оставил ее в полном тексте письма на немецком языке, помещенного в книге. Кроме того, существует вывод Гамбургской прокуратуры авторства того же Белова, на основании которого написано письмо. Не знаем текста заключения. Знаем переводы и цитаты. Наиболее полным и логически связным является перевод Желенского. Приведем часть перевода, которая нас интересует. «Сказано только, что это были [члены экзекуционного отряда] украинские фольксдойче (а следовательно, наверное польские граждане) из добровольной вспомогательной милиции, которые были переводчиками, а кроме того были обучены в Кракове для шпионской службы, в связи с чем носили фальшивые фамилии». Формально непонятно, подразумевает  ли прокурор этнических украинцев, получивших статус фольксдойча, или этнических немцев, которые происходили из Украины. Непонятно, почему они не стали шпионами. Дело в том, что Белов изображает казнь профессоров в традиционном немецком свете, как спонтанную месть за советские репрессии в отношении украинцев, в которых якобы участвовала польская интеллигенция Львова. В этом контексте украинцы, которые из мести расстреливают поляков, придают версии определенную логичность. Возможно, по этой же причине в заключении появляются несуществующие в Кракове «милиционеры».

Сравним письмо и заключение Белова со свидетельством эсэсовца Макса Драхайма, приведенным в книге Шенка: «В лице Драхайма [гамбургская] прокуратура имела ключевую фигуру. На допросе в мае 1965 года Драхайм вспомнил, что экзекуционный отряд состоял из 6-8 солдат и командира в чине унтерштурмфюрера СС. Если речь идет о лицах, которые стреляли, то это были фольксдойче из ГГ, которые носили мундиры СС и в принципе выполняли роль переводчиков». Ни один свидетель из «Лемберга» об украинцах-переводчиках не вспоминает. Существуют также воспоминания польских очевидцев, которые из своих квартир видели расстрел. Ни в одном из них форма полицая или гражданская одежда тех, кто расстреливал, не фигурирует.

Наиболее правдоподобно произошло так. Чтобы отвести подозрение от друзей-рейхсдойчей и от самого себя, Драхайм назвал фольксдойче, да еще и из ГГ, признав, что они носили мундиры СС. Драхайм пытался вызвать впечатление, что расстреливали не эсэсовцы или не совсем эсэсовцы. Имеем дело не с посторонним свидетелем, а с подозреваемым. В свидетельстве Драхайма Белов, составляя отчет, заменил фольксдойче на украинских фольксдойче, а в письме вообще на украинцев и добавил Hilfspolizisten. Мог бы написать ukrainische Hilfspolizisten. Но пишет Hilfspolizisten, die als Ukrainer, подчеркивая национальность. В заключении Белов упоминает фальшивые фамилии, возможно предвидя вопрос: «Почему в списках бойцов «Лемберга»не видно украинских фамилий»? Далее, в письме Белов заменил «форму СС» Драхайма на «немецкую форму». Так как форму СС на фольксдойче можно понять; но на украинских полицаях она выглядит странно. Командо оперировало 2 месяца. Невозможно, чтобы лицам из вспомогательной полиции выдавали мундиры СС. При этом командир остается эсэсовцем. Если в «Лемберг» существовал отряд украинских полицаев, то он должен был иметь своего командира. Наконец, Белов вычеркивает «в принципе». У Драхайма это означало, что расстреливали обычные солдаты, которые при случае могли что-то перевести. В Белова полицаи стали едва ли не штатными переводчиками. Это делает его еще более нелепым. Естественно, фольксдойче из ГГ знали и немецкий, и польский. Сомнительно, чтобы украинские полицаи знали немецкий (и польский) настолько хорошо, чтобы быть профессиональными переводчиками. Кроме того, расстрелы не входили в обязанности профессиональных переводчиков. Переводчики, да еще и полицаи, должны были иметь на вооружении только пистолеты.

Напомним, Гамбургская прокуратура начала расследование этого дела после жалобы п. Круковской. Однако выполнила его не лучшим образом. Желенский остро критикует прокуратуру: «... фон Белов, который в 1966 г. был автором скандального постановления о прекращении дела, основанного на явно фальшивых основаниях ...». «Вывод следствия ... полон поразительных замалчиваний, пропусков и ошибок». Вскоре после написания заключения Белов, замешанный в какую-то аферу, покончил с собой. Желенский указывает также на вину польской прокуратуры, которая на запросы Гамбургской прокуратуры об аресте или допросе члена «Лемберг» (обращение польской прокуратуры могло быть для этого основанием) неизменно отвечала, что дело закрыто; виновны Оберлендер с «Нахтигаль». Основательную критику Гамбургской прокуратуры содержит также цитируемая книга Шенка. Прокуратура рассматривала дело профессоров до 1994 г. В дальнейших заключениях об участии украинцев в ​​расстреле не упоминается.

Итак, тезис расстрела профессоров украинскими переводчиками-полицаями представляет собой комбинацию нескольких обманов. Драхайм задекларировал, что расстрел выполнили фольксдойче-эсэсовцы из ГГ. Прокуратура превратила их сначала (в отчете) на фольксдойче-украинцев, а затем (в письме) на украинцев-полицаев. Далее Альберт, и видимо другие исследователи, убрали из письма предостережение, что это — заявление свидетеля, превратив в заключение прокуратуры. И в конечном итоге некоторые более поздние авторы приписали «полицаев» к ОУН.