Что объединяет Тису с Темзой?

Жизнь над Тисой, несмотря на рекордное для Украины количество спутниковых антенн на крышах, и сегодня пребывает в полном согласии с наблюдением австро-венгерского классика: «Богом и людьми забытый край». Взрослое население перебивается заработками в Чехии и развлекается самогоном или плаванием по реке на надувных камерах от тракторных колес (остатки колхозного строя). Подростки и юношество рыскают околицами с дребезжащими кассетниками в руках. Отовсюду несется русская попса. Словом — песенный край «завзяття и труда», как красочно высказался другой классик, не австро-венгерский.

Странная все-таки эта Европа с такой периферией в самом центре! Пылища, грязь, вечно испорченные телефоны, вечно разомлевшие и заторможенные аборигены — и головокружительный дух разнотравья, речек, субальпийских вершин. Иное измерение, иное время. В конечном счете, здесь и при генсеках неофициально господствовало Иное время — так называемое «местное», собственно, среднеевропейское, неопровержимое свидетельство принадлежности этих мест к иному, несоветскому, материку. «Местное» время на два часа отличалось от московского. Сегодня роль Москвы в сознании здешнего люда уже частично выполняет Киев. А следовательно — «местное» время и нынче на два часа отличается от столичного, однако теперь уже от киевского. Какие там Вена, Прага, Париж? Лондон, господа, лондонское время — и никак не меньше! Это грустная сказка о том, как навеки объединились Тиса с Темзой.

А вообще, горная местность — это действительно ловушка времени, как заметила поэтесса. Иногда время просто останавливается и никуда не идет. Чтобы убедиться, можно взойти на один из карпатских «почти двухтысячников» — Поп Иван, он же Черногора. В свое время я обстоятельно описал эту руину, эту тщеславную обсерваторию, памятник межвоенных времен, обломок другого мира, это причудливое жилище, откуда когда-то велись наблюдения за ходом небесных тел, нынче настежь открытую всем ветрам. Я писал об этом месте, тогда еще его не видев. Я пытался угадывать — и угадывал, но, конечно, телепатия здесь ни к чему. Просто я слишком хорошо знаю, как выглядят у нас руины, любые руины. Слишком все это знакомо — дыры вместо окон, ржавые коммуникации, разворованный паркет и библиотечные стеллажи, развалившаяся котельная, невыветриваемый запах экскрементов. Все эти «революционные превращения» — вырванная с мясом жизнь.

Это место фантастически красивое и трагическое. С него видно полмира, хотя горы отовсюду, но это особая перспектива видения. Ветер срывает головы с плеч, доносит крики ястребов и горных воронов. Пахнет жерепом, можжевельником, другими растениями. По очертаниям и расположению пытаешься распознать хоть некоторые вершины: Говерла, Петрос, Туркул, Поп Иван (еще один, на котором румынская граница).

Говорят, якобы поляки предлагали нашим что-то вместе делать с этим «объектом», как-то вернуть в него тепло. Энергетика места ужасно привлекает и обязывает — этот космически-экологически-ноосферный узел нынче криком напоминает о своих возможностях (деньги лопатами грести!), а вместе с тем — о вечной необходимости противостояния культуры энтропийным разрывам хаоса. Пока же это только очередное поражение — культуры, Европы и всех нас, живущих здесь и не собирающихся отсюда убегать в какой-нибудь Лондон.