Дмитрий Гнатюк: Кроме Украины, нигде больше жить не могу!

Более шестидесяти лет отдал Дмитрий Михайлович сцене, создал ряд неповторимых вокальных образов в национальной и мировой опере, его камерный репертуар славился непревзойденной вокальной культурой. Гнатюк — блестящий исполнитель украинских народных песен и солопений украинских композиторов. Он даровал радость знакомства с нашей национальной музыкальной культурой в странах Европы, Америки, Азии, Австралии... Зарубежная критика признала певца одним из наилучших баритонов мира. Последние три десятилетия Дмитрий Михайлович с успехом выступает как режиссер-постановщик, в послужном списке которого такие этапные для Национальной оперы спектакли, как «Князь Игорь», «Тарас Бульба», «Запорожец за Дунаем», «Наталка Полтавка», «Захар Беркут», «Мазепа», «Пиковая дама», «Травиата», «Аида», «Война и мир», «Тоска», «Сорочинская ярмарка», «Борис Годунов» и многие другие.

— Искусство требует высокой дисциплины, — считает Дмитрий ГНАТЮК. — Я бы ничего не добился, если бы зря расточал время. Ведь оно слишком дорого. Если ты сегодня что-то не сделаешь, завтра уже может быть поздно, — признается мастер.

Для общения с «Днем» время накануне юбилея Дмитрий Михайлович нашел. И поделился своими размышлениями об искусстве и жизни.

О ЧИСТОМ «ЛЯ»

— Артист должен иметь не только голос, но и владеть сценическим мастерством и сценической культурой, чтобы правдиво создавать образ персонажа. Кроме того, следует иметь достаточно физической энергии, воодушевление, чтобы выдерживать голосовую нагрузку на протяжении всего спектакля. Кстати, это вовсе не второстепенный фактор. И хорошо, когда физическая закалка начиналась с детских лет. У меня как раз так и произошло. Мои детство и юность прошли в прикарпатском селе Мамаевцы, на Буковине. Это не только замечательная природа, но и ежедневный, не всегда легкий труд на поле, по хозяйству. Хождение босиком по стерне, холодной росе тоже закаляли. Земля давала мне силы. Мамаевцы находятся в 10 километрах от Черновцов, города-красавца, который называли «маленьким Парижем», — это моя колыбель. Самый светлый, милый, очаровательный, самый прекрасный город для меня. Благодарю судьбу, что с юности не расставался с пением. С семи лет пел в церковном хоре. Мне на моем жизненном пути довольно рано встретился очень талантливый учитель — священник, работавший в нашей сельской церкви. При церкви он создал кружок, где мы обучались пению и нотной грамоте. То овладение азами искусства дало мне толчок на всю жизнь. Ведь с малых лет я мог прочесть любые ноты.

В Черновцах я начинал свою творческую деятельность. Когда демобилизовался из армии, не сразу поехал учиться в консерваторию, а поступил в Музыкально-драматический театр им. Ольги Кобылянской и проработал там 9 месяцев... Мог выдерживать чрезвычайно большие нагрузки. И это качество сохранилось на всю жизнь. Особенно это почувствовал, когда пел по 20 —30 сольных концертов в месяц на гастролях, где всегда более плотный график, и выходил в опере (в течение месяца) в 20 спектаклях, таких как, например, «Риголетто» Верди.

Это чрезвычайно сложный образ. К тому же с моим телосложением было тяжело играть невысокого ростом, горбатого, кривого Риголетто. Но сколько в нем души, любви к дочке, сарказма, ненависти к окружению! Желания отомстить за своего ребенка, отчаяния, когда не достигает цели, и совсем парадоксальное решение в финале... Последнюю фразу «Вот, где старого проклятье...» нужно так пропеть, чтобы волосы у зрителей встали дыбом, а также взять самую высокую ноту для баритона — чистое «ля». А это очень сложно, хоть у меня и получалось.

В настоящее время кое-что девальвировалось на сцене. Причем это происходило постепенно. Ценности начали теряться в начале 1960-х. Нас учили, что даже знаменитые вокалисты должны быть прежде всего актерами. Чтобы основной целью было не взять ноту «до», а вложить в нее кульминацию образа. Я склоняюсь перед знаменитым тенором Лучано Паваротти. Но мог его только слушать — не видел в нем ни Альфреда, ни Радамеса. Он не убеждал меня на сцене, хотя пел чрезвычайно красиво. Я любил итальянского тенора Марио Дель Монако. В его выступлениях всегда была гармония, сочетание уникального голоса со сценическим мастерством. Раньше зрители ходили на конкретных певцов, а оперные представления часто транслировали по радио и телевидению. В настоящее время только канал «Культура» этим занимается — так и теряем массовую публику.

О ЧУВСТВЕ МЕРЫ

Хотя я и против модерна, но и против статики на сцене. В настоящий момент молодых режиссеров тянет на модерн и эксперименты. Но все нужно делать с чувством меры, потому что из-за модных новаций мы можем утратить классику. Например, у нас в театре тоже есть современная постановка «Фауста» (ее поставил итальянский режиссер Марио Корради в 2005 году). Мое естество это не воспринимает, потому что настроено на уважительное отношение к классике. Я многое видел на своем веку, встречался с разными мастерами: режиссерами, певцами, художниками... Считаю, что только сообща дирижер, режиссер и хормейстер могут поставить полноценную оперу, а певцы и музыканты дают жизнь спектаклю... Главная задача для режиссера — раскрыть музыкальную драматургию оперы на сцене. При этом важно не копировать постановки других режиссеров. Для меня главное — в каждой постановке достичь правдивости раскрытия действия, поведения и характерных черт действующих лиц средствами актерского мастерства, музыкальной драматургии. У нас в театре был прекрасный актер и режиссер Крушельницкий. Помню, как он ставил «Богдана Хмельницкого». Он не только объяснял партию, но и окунал актера с головой в историю.

Об успехе, случае и генсеках

Никогда не хвастался своими успехами, хоть они и были, и их было очень много. Интересен первый случай. Еще в студенческие годы пропел на сцене Киевского оперного театра партию Николая, когда все корифеи заболели. За это выступление в 1948 году получил подарок от театра — клавир оперы с надписью: «За блестящее исполнение партии Николая в «Наталке Полтавке» (его в настоящее время забрали в музей).

Большую роль сыграл случай. Еще студентом консерватории в 1949 году попал в Москву с хором Григория Beревки. Мы прибыли на юбилей Сталина. Выступали в Большом театре. Помню ложу, в которой сидели Сталин и Мао Цзэдун. Выступление хора было очень удачным. По окончании концерта за кулисы зашел какой-то чиновник и спросил у Веревки, нет ли у него солиста, который бы спел для вождя пару украинских песен. Веревка назвал меня. На второй день к гостинице, где остановился хор, подъехала машина и меня забрали с собой, ничего не объясняя. Повезли в Кремль. Здесь я все понял. Разволновался ужасно. Провели через длинные коридоры, какие-то комнаты и остановились у одной двери. Ждали пару часов. Дальше сказали, что когда зайду в зал, сразу идти к роялю и петь «Дивлюсь я на небо». А если Сталин захочет еще — то песню «Если на празднике нашем встречаются несколько старых друзей». Когда я зашел в зал (это был Георгиевский зал), увидел за столами знакомые лица тогдашних членов Политбюро и среди них Сталина. Очень волновался, но спел очень удачно. Сталин захотел еще песен. Когда пропел вторую, Сталин позвал меня к себе и спросил, где я работаю. Я ответил, что еще учусь. На вопрос — у кого, ответил, что у Паторжинского. «Славный певец, поклон от меня ему передай», — сказал Сталин, а затем пригласил к столу, где были уже другие певцы. Потом прошло лет десять. Я уже пел в театре ведущие баритоновые партии, был заслуженным артистом УССР. Страной руководил генсек Хрущев. Я с театром поехал на Декаду украинского искусства и литературы в Москву. Участвовал в спектаклях и концертах. На одном из них Хрущев заказывает свою любимую песню «Рушник». А у меня же вечером спектакль! Но я тогда был молод, и сил хватало, поэтому спел во весь голос. Хрущев сказал: «В 1949 году ты был студентом. И тогда не мог получить звания народного артиста. Но в настоящее время можешь. Завтра будет указ о присвоении». Так я стал народным артистом СССР.

О КИЕВЕ

— Моя любовь к столице началась после войны. Тогда я приехал сдавать экзамены в Киевскую консерваторию. У меня не было в городе ни родственников, ни знакомых. Киев тогда лежал в руинах. Я пришел на Владимирскую горку, в беседку над Днепром. Ночевал там четыре ночи. И до сих пор помню, как появлялось из-за горизонта солнце. Сначала показывался небольшой рожок, потом он увеличивался... И Владимир Креститель смотрел на все это вместе со мной. Я полюбил Киев навеки.

О «ВОЙНЕ И МИРЕ» И «МАЗЕПЕ»

— В Национальной опере я сделал свыше 20 постановок, первой из которых была опера «Князь Игорь» Бородина в 1975 году. Оперы разные, в каждой своя специфика и все, что касается эпохи, страны, народных обычаев, объема самого воспроизводимого «материала». Знаковой в моей судьбе была опера «Война и мир» Прокофьева, очень сложная для постановки. Знаете, не так много коллективов, не только украинских, но и ведущих оперных театров мира сегодня могут похвастаться, что в их репертуаре есть эта опера. Прежде всего — из-за непростого музыкально-драматического материала; огромные творческие и технические трудности, связанные с воплощением на сцене этой масштабной постановки. Одних солистов только 43! Прибавьте к этому развернутые хоровые сцены, динамическую партитуру с элементами симфонизма, аутентичные прозаичные тексты из одноименного романа Льва Толстого, хореографические номера. Всего в представлении занято 140 артистов. Костюмов сшили 400 штук. Кстати, полная авторская редакция «Войны и мира» рассчитана на исполнение спектакля в течение двух вечеров! У нас же он длится четыре часа. В 13 картинах уложился известный сюжет. Опера рождалась в сжатые сроки — за 1,5 месяца. Это был спецзаказ фирмы «Ландграф» и швейцарских партнеров нашего театра — в марте 2003 года «Войной и миром» мы открыли гастроли в Винтертуре.

Сложной была и работа над постановкой оперы Чайковского «Мазепа». Из-за идеологического фактора. Ведь по сей день к этой нерядовой исторической личности отношение неоднозначное. Патриот своей земли, высокообразованный, эрудированный человек, строитель храмов, школ до сих пор поддается анафеме в русских церквях. А со стороны патриотических сил Украины —борец за независимость. Кстати, этого не пропускают ни Пушкин, ни Чайковский. В сцене, когда Мазепа открывает свои планы Марии, получение независимости он формулирует как желание «здобути трон своїй землі». Чтобы подчеркнуть патриотические настроения Мазепы, в своей постановке я ввел эпизод (который не является вмешательством ни в текст либретто, ни в музыку, но передает основную мысль). Сказав «здобути трон своїй землі», Мазепа берет сине-желтое полотнище и целует его. Это очень красноречивый жест. А в его кабинете, где стены увешены знаками гетманской власти, оружием, где находится гетманский штандарт, такое полотнище было уместным, оно лежало переброшенным через стол. Оперу «Мазепа» наш театр в 1990-х возил и в Париж, где состоялось десять ее представлений при аншлагах!

Кроме постановок опер в качестве режиссера, работаю над поддержкой соответствующей формы тех спектаклей, которые уже годами «идут» на нашей сцене. В настоящий момент такая работа осуществляется над операми «Наталка Полтавка», «Тарас Бульба» Лысенко, «Запорожец за Дунаем» Гулака-Артемовского.

В настоящее время хотел бы поработать над оперой Римского-Корсакова «Майская ночь». Во-первых, в основе оперы лежит произведение Гоголя. Во-вторых, — украинская тематика. В-третьих, — чудесная музыка. И, наконец, — дивный украинский язык. Я уже ставил раньше этот спектакль в оперной студии — но, увы, денег у дирекции театра нет. Но хочется работать, работать, работать...

О ГАСТРОЛЯХ И «ПОЛИТИЧЕСКОМ УБЕЖИЩЕ»

— Я с гастролями объездил весь мир. Бывал в странах с неописуемо красивой природой, в богатых городах-мегаполисах, в странах с замечательным климатом, но вывез оттуда две непреложные истины: я больше всего люблю свою страну, ее просторы, ее людей, родной язык. Украина — это моя жизнь! Понял, что, кроме Украины, нигде больше жить не могу! И второе — люди во всем мире, к какой бы расе они ни принадлежали, любят пение и музыку. Следовательно, моя профессия — общечеловеческая. В поездках бывали различные случаи. Незабываемыми были гастроли в Африке. Там я принимал участие в охоте на бегемотов! Кстати, большинство концертов нашей группы артистов из СССР проходили под открытым небом. Наши выступления африканцам очень нравились. Но свое одобрение и восторг они выражали не так, как у нас, — аплодисментами — их не было совсем. Когда певец брал высокую ноту или форте, поднимался шум — зрители громко реагировали, кричали...

В Соединенных Штатах Америки я тоже бывал часто. Раз, наверное, 10—11. Ездил туда, как в настоящее время едут в Польшу. Однажды пел «Князя Игоря». Вернулся в Киев довольный. Вдруг присылают из посольства бывшего СССР в Америке в Киевскую оперу депешу: «Почему не следите за репертуаром? Вы хотя бы знаете, что поют ваши артисты за рубежом? Солист Дмитрий Гнатюк на всю Америку просил: «О дайте, дайте мне свободу!» Что подумают американцы? Что у нас не свободная страна?» Они определено решили, что я политического убежища прошу таким образом. В театре прочитали и еще долго смеялись: «Это же эпоха Древней Руси. Не Гнатюк у Америки свободы просит, а князь Игорь в плену Кончака»! А я переживал, потому что тогда все близко принимал к сердцу. К тому же еще и нагрузка была страшной. Ведь тогда актеры, возвращаясь из зарубежных гастролей, должны были сразу же петь в театре, иначе не получили бы характеристики на следующий выезд.

О СИЛЕ, КОТОРАЯ УБЕЖДАЕТ

— Преподаю режиссуру в оперной студии. Учу, как себя вести на сцене, да и в жизни —тоже. Требую, чтобы не потеряли свои голоса из-за курения и употребления алкоголя. Знаете, многие певцы ушли из жизни молодыми именно по причине выпивки. В оперной студии у меня идут четыре спектакля: «Наталка Полтавка», «Запорожец за Дунаем», «Севильский цирюльник» и «Фауст». Все партии актеры исполняют на украинском языке. Считаю, что студентов нужно сначала научить петь на родном языке, языке матери, а уже потом — на языке оригинала. В настоящее время в Национальной опере певцы исполняют партии на языке оригинала. Я считаю, что это не всегда хорошо. Ведь некоторые актеры, выучив автоматически текст, даже не понимают, о чем поют. И если в классической постановке это не всегда заметно, то в осовремененной случаются языковые казусы.

Люблю Чайковского, Лысенко, Россини, Пуччини, Верди. Кстати, считаю, что Верди по музыкальной драматургии можно сравнить разве что с Шекспиром в его литературной драматургии. У этих композиторов имеется сила, которая убеждает. А режиссеру нужно только подключиться к информационному полю композитора, раскрыть то, что заложил автор произведения, и объяснить все певцу.