Дорогой Дождя

Друзья называют его «мудрым не по годам», «Мастером». Смешливый крепыш, добряк, эпикуреец — во внутреннем кармане плоская фляга, как у героя вестерна, а в ней плещется божественная белая влага. Флегматик, окруженный старинной мебелью, сотнями старинных игрушек, архангельской резьбой etc — о его «Лавке древностей» уже и в прессе писали. Наконец, Животков — одна из голов пятиглавого дракона — «Живописного Заповедника».

Перелистнем назад несколько страничек. Начало 90-х годов. Под предводительством Тиберия Сильваши возникает художественная группа, которой суждено стать — нет, не просто «заповедником» — «цитаделью» украинской нефигуративной живописи. Первая выставка нового объединения состоялась в 1992 году в зале Союза художников на Владимирской — там, где чудили на своих не менее легендарных акциях художники «Парижской Коммуны». (Увы, вскоре зал заграбастали «друзья народа», которые не замедлили его испохабить зомбическим мерцанием компьютерных экранов и телевизоров SONY).

Всего «Заповедников», с неизменно присутствовашим на них Животковым, состоялось три. Могло бы быть и больше, если бы не всяческие неожиданности. В 1993 году Градобанк решил показать коллекцию своих работ под тем же названием. Попутно привлекли несколько «блатных» художников, а те поволокли своих друзей-приятелей. В художественном мире так водилось во все времена — даже у «передвижников» и «мирискусников». Поэтому, блюдя «чистоту доктрины», наши «заповедные» отказались от своего грифа. Впрочем, как бы они не именовались, а пятерка этих преданных рыцарей чистой идеи цвета — Сильваши, Криволапа, Кривенко, Гейко и Животкова — в наших анналах навсегда останется особенной компанией. Сегодня, когда по мнению если не всех, то многих, «Живописный Заповедник» переживает «доброкачественный кризис», у художников этой группы просто настало время индивидуальных жестов. Пришла пора единоличников. И — эфемерных шальных единомышленников.

Таковые нашлись и на этот раз, в «Ателье Карася». И если Маков годами осваивает свое «Место», а Тистол, на соседней планете-спутнике, воздвигает «Памятник» (не себе, но рукотворный), то путь Животкова пролегает где-то совсем рядом. Он в «Дороге». Омываемой «Дождем».

В детстве, вспоминает наш герой, отец (художник Олег Животков, в творчестве которого настойчиво присутствуют «Озеро» и «Вечер». — Ред.), заметив наследственную тягу сына к живописи, принес ему древний китайский трактат «О воде», безымянный автор которого пытался уловить и запечатлеть структуру текучего, переходящего — и, похоже, в этом преуспел. «Мудрый знает, где берег, и в то же время дает себя увлечь течению воды», — изрек другой мудрец из Поднебесной, художник и мыслитель Ши Тао, монах по прозвищу Горькая Тыква. Ну, прямо, как про Сашу Животкова: «Идет, не заступая на обочину, не закрываясь от потоков ливня». Даже «кайф» от этого «ловит». «Мудрец не думает, мудрец живет». Это уже — Лао Цзы.

Обычная жалоба рядового художника на групповой выставке: меня плохо повесили, снова запихнули в угол. Здесь совсем не так: «сердца трех» стучат в унисон. И каждый не смущаем присутствием соседа: все равно тебя узнают. Когда «я» взращено должною мерой, забота об этикетке излишня. Так же, как и боязнь соседей. Обычно в «Ателье Карася», во время очередного двухнедельного экспонирования триады художников, авторы изолируются, прячутся в собственную комнату-зал. Нынче — иначе: все смешано в дружественную кучу. В которой все — неслиянно.

Работы Животкова — как неторопливые птицы. Стихия не отражается, она самой работой воспроизводится. Косые и горизонтально-благостные штрихи, не знают убежища в пределах одной картины, прорастают сквозь раму. Колорит — аскетичен: по направлению к светло-кофейному и под сенью серо-голубого. «Правду говорят критики, что в твоих работах до пяти слоев живописи?» — «Даже больше. Но дело не в этом. Работа пульсирует. Наслоения — это движения во времени. Слои перемешиваются. Между ними возникают особые отношения. Искусственно уничтоженные куски живописи остаются, это путь наружу... Процесс бесконечный, никогда не заканчивающийся».

Последний вопрос к Животкову — немного провокационный: «Как относишься к определению «мастер»? Не смущен нисколько: «Любимое слово — люблю людей, которые что-то хорошо делают, даже табуретку...» У художника особый счет. «Раньше мастеру верили. Сегодня — нет. И не верят, что он верит. И перепроверяют...» Животкову веришь, не проверяя.