ДЖАМАЛА: «Надеюсь, мой слушатель будет расти вместе со мной»

Наверное, многие, как и мы, впервые увидев и услышав Джамалу несколько лет назад, ощутили свежий бриз на каком-то глубинном уровне, отвечающем за музыкальное восприятие. Безусловно, Джамала олицетворяет новое качество украинской популярной музыки — вне зависимости от того, готова певица брать на себя такую ответственность или нет. Это уже свершившийся факт. И хотя музыка — это, судя по всему, главная составляющая жизни нашей героини, однако не только в вокальном измерении сосредоточены достоинства певицы. Кроме всего прочего, Джамала — Сусанна Джамаладинова — обладает замечательными человеческими качествами. Собственно, это мы могли смело утверждать еще год назад, когда «Дню» удалось пообщаться с родителями певицы — Алимом Айяровичем Джамаладиновым и Галиной Михайловной Тумасовой (см. «День» № 64 от 12 апреля 2011 года). А недавно, как мы уже сообщали нашим читателям, гостем «Дня» стала сама Джамала.

Прежде чем перейти непосредственно к нашему общению, сообщим всем тем, кто так же, как мы, мечтает увидеть Сусанну Джамаладинову на оперной сцене: надежда есть! А пока планируется большой концерт Джамалы в сопровождении бенда. 29 марта в Октябрьском дворце столицы певица представит новую программу.

— Джамала, в прошлом году состоялся ваш первый масштабный тур по украинским городам. Какой вы увидели страну?

— Я благодарна своей профессии за возможность видеть не только другие страны, но и свою собственную — разные города, в разных залах и ситуациях. Например, Севастополь. Перед концертом организаторы настраивали меня, что, мол, очень плохо продаются билеты, люди не хотят идти на концерт, потому что я крымская татарка... Но, несмотря на смутные прогнозы, Севастополь меня удивил одним из теплейших концертов в туре.

Мне кажется, музыка меняет людей. Я часто вижу эту трансформацию зала в течение своего двухчасового выступления. Не буду брать на себя слишком много, говорить, что мне удается достучаться до людей, изменить их жизнь, но я отчетливо вижу, как что-то меняется в их взгляде, как они начинают улыбаться...

Очень теплый концерт был во Львове. Я от умиления почти все время рыдала. Я — человек очень ранимый, до сих пор, только вспомню Львов, — мурашки по коже...

Днепропетровск. Совершенно иная публика! Атмосфера напомнила мне выступления в Москве. Такое ощущение, что приходится пробиваться сквозь какую-то стену, доказывать, что ты чего-то стоишь. А вообще, не надо делить нашу страну. Хотелось бы чувствовать, что у нас есть общий стержень — понимание того, что мы — украинцы. Вот приезжаешь, например, в Стамбул, а там из каждого окна выглядывает флаг, в каждой машине — флаг, для них все турецкое — лучшее! У нас этого, к сожалению, нет. Мы не гордимся своими людьми. Сколько оперных певиц из Украины буквально «разрывают» европейскую сцену! Недавно встретила в аэропорту Оксану Дыку, она летела в Нью-Йорк выступать в Метрополитен-Опера. А здесь ее не оценили по достоинству...

— Джамала, многие ваши фаны мечтают увидеть вас на оперной сцене. Возможно ли это?

— После окончания консерватории я мечтала петь только оперу, поражать публику техникой, ведь классическое пение — это, прежде всего, техника. Почему не оперная сцена? Это сложный вопрос. Я думала над тем, чтобы поехать в «Ла Скала», пройти стажировку в студии при этой знаменитой опере. И предложения соответствующие были. Но, считаю, не случайно меня судьба повернула именно на эту дорогу, и нисколько об этом не жалею. Я продолжаю постоянно заниматься вокалом. Классическое образование пытаюсь реализовать в своей музыке. Мне хочется, чтобы она была непроходящей. Прежде всего я — вокалистка. Это я в себе культивирую. И это роднит меня с оперой.

Кстати, если говорить об академическом пении, — я приняла участие в шоу «Звезды в опере». Буквально несколько дней назад показали финальный гала-концерт-шоу, и мы с Владом Павлюком, моим замечательным партнером по дуэту, победили, если это слово вообще применимо к музыке. Еще было предложение исполнить партию Травиаты в одноименной опере Дж. Верди на сцене Национальной оперы. Но дело в том, что я человек очень ответственный и не могу петь «почти оперу», «почти джаз» или «почти поп». Если соглашусь на участие в этом спектакле, то мне придется отказаться, например, от очередного тура или отложить запись следующего альбома.

— Мне рассказывали, как однажды перед концертом, когда вас гримировали (а исполнители, как правило, очень ревностно к этому относятся), вы постоянно говорили: «Быстрее-быстрее, я еще должна с голосом поработать!». Лично для меня это было свидетельством того, насколько важна для вас профессия. Это заметно и на сцене, и в ваших интервью, и в личном общении с вами. Наверное, это в том числе заслуга ваших родителей-музыкантов? На какой музыке вы воспитывались? Откуда у вас это ощущение европейской музыки и европейского качества?

— Мои родители — это мое все! Я благодарна им на всю жизнь! Это — люди, которые вкладывали, вкладывают и, думаю, будут вкладывать в меня как в человека, в мое развитие, образование. Я не могу сказать, что у нас дома была пропаганда западной культуры. Нет. Мой папа — крымскотатарский патриот, я не знаю больших фанатов своего народа, чем он. При том, что он отдает себе отчет о всех недостатках в менталитете, он остается защитником крымских татар. Поэтому мое детство — это, прежде всего, крымскотатарская музыка, крымскотатарский язык. В какой-то мере это даже можно было бы назвать пропагандой. Но мой отец осознавал значение такого воспитания, потому что человек без корней — как дерево без почвы. Ты должен понимать, кто ты и откуда. Когда мне говорят, мол, ты ведь родилась в Киргизии, я всегда вспоминаю пословицу, которую любит повторять мой отец: «Если собака родила щенков в хлеве, это еще не значит, что эти щенки — лошади». Во мне действительно намешано много кровей. Моя бабушка по маминой линии наполовину украинка, наполовину — русская. Отец моей мамы — чистокровный армянин. Мой отец — крымский татарин. Соответственно, я не воспитывалась исключительно на европейской музыке, у нас в доме была и крымскотатарская, и армянская, и украинская, и русская, и азербайджанская, и иранская, и турецкая (отец очень любит восточную музыку), и, конечно же, классика. Наверное, даже в первую очередь — классика, ведь мои родители получили высшее классическое музыкальное образование. Поэтому в нашем доме звучали Бах, Рахманинов... Думаю, именно они послужили основой моего музыкального развития.

Позже, когда мне было лет девять, я увлекалась также поп-, соулмузыкой — Уитни Хьюстон, Мэрайя Кэрри. Слава Богу, в нашей фонотеке был джаз — Элла Фицджеральд, Билли Холлидей, Джеймс Браун. Позже уже сама пришла к Стиви Вандеру, Нине Симон, постепенно приучала себя к более сложному джазу — инструментальному — Майлзу Дэвису, Джону Колтрейну, Биллу Эвансу...

— У него, кстати, украинские корни — его мама была из Закарпатья.

— Правда? Интересно... Так вот, у моего музыкального воспитания много разных источников, но, прежде всего, это семья. Кстати, знаете, для родителей тут главное — не переборщить, чтобы хорошая музыка у ребенка, в конце концов, не начала вызывать отвращения. А такие случаи я наблюдала. Я еще — не мама, но когда буду ей, мне кажется, очень важно направить, объяснить, а не перегрузить сознание ребенка. Кстати, это интервью совпало с каким-то моим специфическим состоянием — «вопросительным», по ощущениям, напоминающим состояние пятилетнего ребенка. У меня очень много вопросов к миру, ко всему, что меня окружает. Смерть любимых певиц — Эми Уайнхаус, Этты Джеймс, Уитни Хьюстон — почему? Почему с такими гениальными людьми в критический для них момент никого не оказывается рядом? Почему они одиноки? Это их выбор? Или популярность, успех в карьере означает полный провал в семье? Рано или поздно передо мной также может встать выбор...

Возвращаясь к вашему вопросу, моя семья жила в соответствии с исламскими традициями, хотя мама была и остается христианкой. Я воспитывалась в очень строгих правилах. Не знала, что такое дискотека. И даже потом, когда в 14 лет поступила в училище в Симферополе и у меня появилась полная свобода, эти установки продолжали действовать, я не изменила своего образа жизни. В конце концов, я понимала, что хочу заниматься музыкой, но не хочу быть просто очередной певицей. Если петь — значит, это должно быть искусство «от и до»! Мотивация стать профессиональной певицей была сильнее, чем жажда «напиться и забыться». В тот момент я уже понимала, что жить жизнью обычной мусульманской крымскотатарской девушки я не буду. И сейчас для своего народа я в определенном понимании — герой. Когда приезжаю в Крым, меня очень тепло встречают. А я всячески пытаюсь вкраплять в свою музыку украинские и крымскотатарские мотивы. Конечно, гораздо проще было бы записать целый альбом этнической крымскотатарской музыки, но я выпустила англоязычный альбом авторской музыки, где на более тонком уровне использовала крымскотатарский мелос. А это — намного сложнее. Но зато так с культурой моего народа смогут познакомиться не только крымские татары.

— Скажите, а вы чувствуете себя украинкой? Кстати, не так давно во Владимирском соборе состоялся молебен, посвященный годовщине смерти Петра Григоренко, великого украинца, боровшегося за права крымских татар. На этом молебне присутствовали также мусульмане. Мы в «Дне» назвали это событие одним из важнейших за последнее время. Как его воспринимаете вы?

— В моей семье часто поднимается вопрос толерантности, веротерпимости. Я восхищаюсь подобными событиями. Они являются свидетельством того, что, если каждый из нас будет толерантен, нам все удастся. Знаю, что есть памятник Петру Григоренко, что одна из улиц названа его именем. Таких людей, конечно же, нужно любить и ценить. Не только за то, что они помогают другим людям, а прежде всего — за то, что они были очень смелыми. Поднимать те вопросы в такие времена! Даже сейчас на это мало кто способен, хотя у нас вроде бы демократия...

Что касается меня, то я — гражданка Украины на сто процентов но — крымско-татарского происхождения. Это свое мироощущение несу всюду, где бы я ни была. Кстати, не так давно я выступала в Берлине. Меня пригласили спеть на мероприятии, посвященном 70-летию Холокоста. Вдруг кто-то там упомянул, что мол, крымские татары сотрудничали с фашистами. Удивительно, что сталинская пропаганда до сих пор работает! Некоторые и сегодня верят в то, что было придумано как официальное оправдание за депортацию целых народов, не только крымских татар! Мне было очень приятно, что представители и еврейской, и украинской общин были возмущены этими высказываниями, можно сказать, встали за меня горой.

— Мне показалось очень интересным то, что вы постоянно задаетесь глубокими вопросами. В то время как наши политики очень редко задают себе вопросы, они предпочитают приходить с готовыми ответами. Как бы нам пробить в этой «бетонной стене» дыру, чтобы что-то свежее, живое, ищущее ответы вышло на поверхность?

— Может быть, стоит действительно чаще задавать вопросы — себе, окружающим нас людям. Тогда мы сможем быстрее найти ответы.

— В одном из интервью вы говорили, что большие надежды возлагаете на нынешнее молодое поколение, что они не унаследуют негатива от старшего поколения, будут открытыми, будут любить хорошие фильмы, слушать качественную музыку. Откуда такой оптимизм? Ведь вокруг нас — засилье совершенно противоположного ...

— Наверное, в этом оптимизме — вся я. Я верю в лучшее, в том числе — и в музыке. Верю: что-то должно произойти... Раз уж вы об этом заговорили, не могу не поделиться своим недавним впечатлением. Я редко смотрю телевизор, но недавно наткнулась в эфире на группу «ТіК». Сразу прошу прощения, если кто-то является поклонником этой группы... У них в репертуаре есть песня «Сірожине пірожине», а в этот раз я услышала вроде как продолжение — песню «Заморожине пірожине». Откровенно говоря, мне стало страшно... Зачем? Ведь вас слушают дети! Зачем делать из них, простите, дебилов? Это деградация языка — и русского, и украинского, и это меня очень пугает. Здесь ключевая роль принадлежит родителям. Ведь дети, так или иначе, будут слышать низкопробную музыку: в маршрутке, кафе, но вопрос в том, что их ждет дома, — папа включит «Сірожине пірожине» или все-таки классику? Сегодня не обязательно профессионально заниматься музыкой, чтобы быть музыкально образованным. Ведь музыка — это неотъемлемая часть развития любой личности. Сейчас детей активно приобщают к танцам, физической культуре, но хорошая музыка тоже крайне необходима, ведь она — физкультура для мозгов и души.

— Мы в газете пропагандируем девиз: «Ни одного шанса деградации!». На всех фронтах! Я думаю, особо одаренным и чувствительным нашим соотечественникам стоит объединиться и создать что-нибудь для наших юных соотечественников, которые очень страдают от этого жестокого мира. Виталий и Владимир Кличко, Олег Скрипка, Энвер Измайлов, вы. Что-то нужно сделать вместе...

— Нужны фестивали! Вам известен хоть один фестиваль оперной музыки в нашей стране? Давайте с этого начнем. У нас один-единственный джазовый фестиваль, который длится три дня и о котором практически никто не знает.

— Мы в этом отношении внесли свою лепту — вернули Стравинского украинскому народу через публикации на наших сайтах и в газете писали об Устилуге — городе на западной границе Украины, где Стравинский жил и работал. Мир знает о том, что Стравинского любила Шанель. А где жил Стравинский? А жил он в Устилуге! Нужны промоутеры, новые лица, нужна энергия для больших украинских дел!

— Пусть страна и мир узнают о Стравинском и его музыке благодаря кино. Или благодаря тому, что его любила Шанель. Не только поп-музыка ищет хитовости. Возьмем классику или джаз. Вот Фицджеральд (поет). Вот Пуччини (поет). Поп? Классический поп! В каждой музыке есть своя хитовость. Только она бывает разного качества. И до молодого поколения можно достучаться зачастую благодаря именно качественной поп-музыке. Это — всего-навсего путь. Smile — это не та песня, которая отображает мое творчество, в моем репертуаре она самая простая, но она как раз и воплощает тот самый путь. Благодаря Smile многие узнали, что у меня в репертуаре есть также песни Find Me, Alas, которые более сложны аранжировочно и мелодически. Когда вышел клип Find Me, я получила огромное количество отзывов. И для меня это показатель. Я очень боялась за эту песню, потому что она не совсем стандартная. Но наш слушатель уже способен воспринимать такую музыку. Более того, сейчас я работаю над вторым альбомом. Раньше мне говорили на радиостанциях, мол, о’кей, мы возьмем эту песню, только вы вырежьте этот бридж, потому что он очень, джазовый, ну, слишком уж инструментальный. А для второго альбома я вообще записала полный симфонический оркестр... Интересно, как к этому отнесутся программные директора?

— Мне кажется, что в какой-то мере вы принимаете удар на себя. Потому что одно дело быть классическим музыкантом и органически вписываться в свою классическую среду и совсем другое — оставаться качественным, работая в поп-сегменте. Мне кажется, что вы являетесь воплощением нового качества — в украинском мейнстриме. Ведь ваша музыка звучит на канале М-1 и на популярных радиостанциях. Вы видите качественную эволюцию общества?

— Мне бы не хотелось сейчас на себя слишком много брать. Я делаю то, что люблю, то, что у меня получается и в результативности чего я уверена.

В День Соборности я пела на Майдане. Меня слушали люди, большинство из которых — это было очевидно — не могли понять, куда они попали, — на джаз-фестиваль, что ли? И я их понимаю. Они пришли пива попить. Холодно, минус 10, а я тут заливаюсь соловьем. Но если бы хоть один из них хотя бы голову повернул ко мне, значит, все это не напрасно. Путь к признанию, популярности можно было бы, конечно, пройти быстрее, но легких путей я не ищу, они мне не подходят.

— Почти сразу же после громкой победы на «Новой волне» вы разошлись с продюсером Еленой Коляденко, потому что перед вами поставили условия: переход на попсу и выход на российский рынок. Вы отказались. Надо понимать, что вы в своей музыке все-таки ориентированы на Запад? Насколько это реально для украинского исполнителя — попасть на западный музыкальный рынок? И насколько реально, чтобы на концерты наших исполнителей приходила не только диаспора, но и местные меломаны?

— Это может решить только музыка, ее качество, написана ли она на международном языке. И больше никто ничего спрашивать не будет. На британской, американской поп-сценах вы почти не встретите чистокровных англичан и американцев. Там очень много приезжих.

А конфликт c Леной произошел только потому, что она как продюсер, как business-woman хотела моего быстрого взлета. Вот пою «Калинку-малинку», и все — я на вершине! Ей надо отдать должное — она рассуждала прагматично. Приблизительно в тот период я прочитала книгу Стива Джобса. Он писал: «Хороший художник создает, великий — крадет, а настоящий — выполняет заказ вовремя». Лена хотела, наверное, чтобы я сразу была великой: чтобы могла украсть какой-то ход, на какой-то известной песне быстро подняться... А мне хотелось быть хорошей, мне хотелось создавать. И сейчас это не проходит... Это, пожалуй, было главной причиной, почему мы разошлись и почему я стала работать с другим продюсером — Игорем Тарнопольским — и с новой командой.

Кстати, я ищу пути, как спеть на русском, но пока не нахожу. Меня русский немного выбивает из любви к кантилене. Я вижу, что есть огромный российский музыкальный рынок. Вопрос только, в каких событиях принимать участие? Вот недавно вернулась с джазового фестиваля «Усадьба. Jazz Зима» из Санкт-Петербурга. Принимали с первого аккорда так, как на сольном концерте в Киеве. Вот это мой российский слушатель. Меня скорее будут слушать те, кто ходит на джазовые фестивали, а не те, кто с интересом наблюдает за вручением премии «Золотой Граммофон» или «Золотая калоша». А Лена как раз видела меня там, среди российских поп-звезд на вручении «Золотого граммофона». Разница ощутима. Поэтому говорить, что я ориентируюсь только на Запад, — неверно. Я хочу петь для своего слушателя и в Украине, и в России, и на Западе. Хочу, чтобы музыка показала мне путь. Надеюсь, что мой слушатель будет расти вместе со мной и будет готов уже слушать что-то более сложное, чем мой альбом For Еvery Heart — другую музыку: классическую, народную, мою.

— У нас недавно вышло интервью с двумя известными композиторами — Грабовским и Щетинским. Кроме всего прочего, они говорили об инерции, которая существует в их среде. И о том, что если ты начинаешь выделяться, тебя недолюбливают. А как к вам относятся ваши коллеги?

— Я понимаю, что меня могут недолюбливать.

— За что? За то, что вы — другая?

— Да! Это все равно, что «гадкий утенок». Ну, в каком смысле? Вот, я принимаю участие в сборном концерте во Дворце «Украина». Поют сорок исполнителей и изначально говорят, что сегодня будет фонограмма. Я сразу выступаю против этого. Зачем обманывать людей в зале, с экрана, в конце концов, быть куклой? Тогда позовите пародийных артистов, которых сейчас огромное количество. Когда поднимаю такой вопрос, то, конечно же, становлюсь врагом. Все тридцать девять народных и заслуженных ведь молчат. А что, мол, я о себе возомнила? Естественно, будут судачить и сплетничать, но я не обращаю внимания. Может, я нахожусь в своих розовых очках, но мне это нравится. Нравится, что со своей командой держусь особняком. Мы никого никогда нигде не ругаем — за его выбор. Сегодня вот немножко. Но, ничего.

Вот еще случай. Празднуем День Соборности. Пригласили выступить на майдане Незалежности. Я только прилетела из Кубы, где было +27. А в Киеве -7. Такие резкие температурные перепады очень вредны для голоса. Встает выбор: петь 40 минут или отказаться. Если спою, а потом, не дай Бог, заболею. Это никому не нужно. Как говорил мой педагог: «Занавес откроется с тобой или без тебя». Мои папа и мама звонили: «Не смей петь вживую! Кому это надо? Все поют «под плюс» на морозе». Но мне нужен этот концерт, этот эфир — хочу, чтобы еще раз услышали мой голос. По-настоящему хочу! И я рискую! Пою вживую. Потом, когда смотрела выступление в записи, не знаю, тешила ли я свое самолюбие, но мне было приятно от того, что свою работу выполнила от души.

— Вы вспомнили об Уитни Хьюстон. Известно, что еще в детстве вы пели ее І will always love you. История этой великой певицы — печальна. Очевидно, она свидетельствует об определенных болезнях музыкального мира. А как вы это видите?

— Это — выбор. Это — выбор в детстве, о котором я уже говорила. Что на него влияет? Не знаю. Видимо, что-то происходит с этими людьми в процессе того, когда они не чувствуют грани, что наркотики, алкоголь принесут им вред. Дар, который дает Бог, имеет свой лимит. «Вот тебе не надо, — рассуждает голос, — а мне — тем более. Тебе не надо меня беречь: вовремя спать, нормально питаться, не употреблять допингов и так далее, так мне — тем более». И он их покидает. Я что проследила: примерно за год до смерти и Майкл Джексон, и Эми Уайнхаус, и Уитни Хьюстон — все были практически без голоса. Последний альбом Уитни был на грани. Ведь голос стирается. Я вам просто советую когда-нибудь сходить к фониатору и увидеть свои связки на специальном аппарате (когда училась в консерватории, тогда такого еще не было). Когда увидите свои связки, вы будете шокированы — насколько это тонкая ниточка. Можете себе представить? А они нужны певцу на всю жизнь!!! И, как говорила Элла Фицджеральд, чем старше становишься, тем больше хочется петь. Она уже сидела в инвалидном кресле, и ей еще больше хотелось петь. Это тоже трагедия! Мне почему-то кажется, что последовательность такая — вначале идут наркотики, алкоголь, нездоровый образ жизни, потом — потеря голоса, затем — трагедия из-за этой потери и возвращение к этим вещам.

Когда я училась в консерватории, у меня однажды пропал голос. Это дисфония — несмыкание связок: когда от неправильного распевания ты в итоге перепеваешь, и связки на какое-то время перестают смыкаться. Лечится это исключительно молчанием.

— И сколько вы молчали?

— Месяц. Писала записки, запомнила это раз и навсегда. И я не пожелаю этого никому. Такое чувство, что ты никому не нужна. Жизнь закончена...

Я рыдала за Уитни, как за родственницей. 48 лет женщине... Как это могло произойти? Это страшно... Я росла на ее песнях. Это очень большой кусок моего самообразования. Я из тех певиц, кто любит изучать. Понимаете, ведь у каждого из нас разная структура: у афроамериканцев — одна, у европейцев — другая. У нас аппараты другие, и это же интересно изучать, простите, заглядывать каждому в рот; простите, почему у него такой звук получается, а у меня — нет? Понимаете, это интересно. И я это изучала. Я просто считаю эталоном тех певиц, которые поют, как по энциклопедии. И Уитни настолько правильно пела, что я училась по ее аппарату. Для меня это — утрата.

— Джамала, вы назвали немало американских и европейских имен. А из украинских исполнителей кто вам нравится?

— Я недавно была на концерте «Океану Ельзи», но, к сожалению, мне не удалось побыть до конца — просто не нравится звук во Дворце спорта. Да простит меня Слава Вакарчук, но там не звучит симфонический оркестр. Из-за этого даже на Стинга не пошла. (Еще одна проблема в нашей стране — это отсутствие нормальных залов.) Но Святослав Вакарчук — абсолютно украинский исполнитель. Более того, он сформировал такое четкое понятие, что такое «украинский рок». Для Украины, России, Польши, Казахстана, Прибалтики... У него есть песни и очень хорошие песни! Что меня поразило: он брал микрофон, начинал петь, а продолжал уже зритель. Здорово! Еще «Бумбокс» очень нравится. И, конечно, The Maneken, группа Жени Филатова, который не только замечательный музыкант, но и мой хороший друг и саундпродюсер моего дебютного альбома.

— А если не из мейнстрима?

— Понимаете, не хотела бы кого-то обидеть, не назвав, потому что я сталкиваюсь с этими людьми. Кроме того, потому что это их выбор, это их музыка, которую они любят. У Ирины Билык были песни, а сейчас? У Ани Лорак были, но, опять-таки... У Тины Кароль есть неплохие композиции и у нее получается находить серьезных слушателей в Украине. Но, наверное, я хочу по-другому. Я хочу, прежде всего, быть певицей! Хочу, чтобы меня, прежде всего, ценили за мастерство. И если я потолстею (рожу, например), хочу, чтобы на это не обращали особого внимания. От этого не изменится мое состояние: что я хочу петь, хочу вкладывать душу в свою музыку. Я делаю это искренне.

— Древние греки говорили: важней всего — жить в соответствии с собой. Что вам надо для этого? Говорят, вы на гастроли берете Коран.

— Да, я вожу Коран, но это никоим образом не является показателем для мусульманина. Уже говорила, что не буду жить жизнью обычной мусульманки. Я не читаю намаз, а это уже прямое нарушение исламской традиции. Я пою, в конце концов, что тоже нарушение традиции: женщина не может стоять одна без других женщин на сцене. Но я глубоко верю в Бога, и это меня спасает. Даже когда мне очень тяжело, это поддерживает. Не дает мне никакого права возвыситься над другим человеком, потому что все мы перед Богом равны. Не говорю, что не грешна. Очень даже. Недавно ходила в Театр им. Леси Украинки на спектакль «Циничная комедия», поставленный по шекспировской «Мера за меру». Там главная мысль, что все наши грехи относительны. То есть ты думаешь: «Нет, он самый большой грешник, он!». Потом, когда смотришь на себя, думаешь: «А сам- то?». Поэтому не главное, что вожу с собой Коран, я могу его и не брать, хотя для меня очень важна эта Священная книга. Самое главное — что в моей голове. Я молюсь всегда перед выступлением, и очень переживаю, если это не получается сделать по каким-то причинам. Потому что я всегда прошу у Господа сил и хороших глаз, хороших сердец в зале. И Он дает...