Где были Киса и Ося?

Так назвал режиссер Дмитрий Чирипюк свою постановку «Двенадцати стульев» Ильфа и Петрова. Премьерный состав был блестящим: Анатолий Гнатюк (Остап Бендер), Лесь Заднепровский (Воробьянинов), Станислав Станкевич (театральный сторож), Елена Хохлаткина (мадам Петухова), Алексей Зубков (режиссер театра «Колумб»), отец Федор (Александр Печерица) и другие.

Приходится изо всех сил сдерживаться от одного простого вопроса: почему Чирипюк инсценировал именно роман об Остапе Бендере? Ведь у нас есть роман Олега Чорногуза «Аристократ из Вапнярки», герой которого, Евграф Сидалковский — собственно, тот же тип симпатичного проходимца, что и Остап, только принадлежат не к раннесоветской, а к позднесоветской эпохе. Напрасно спорить, кто из них лучший — Остап или Евграф, оба хороши. Да и вопрос, почему режиссер выбрал того, а не другого — не очень корректный. Ну, кого захотел — того и выбрал. В конечном итоге, Сидалковский менее известен, а Остап Бендер —  очень раскрученный советским кинематографом, а раскрученность стоит учитывать, если хочешь, чтобы широкую публику заинтересовала твоя постановка.

С другой стороны, именно та «раскрученность» делает персонажа проблематичным для сценического воплощения. Ведь трудно представить Остапа без капитанского белого картуза и шарфа вокруг шеи. Если этих аксессуаров не будет — Великого Комбинатора «не узнают». Публике больше ничего и не нужно для узнавания. В этой ситуации актер обречен быть ходячей декорацией — подобно тому, как вот на Сорочинской ярмарке полтавский артист изображает Гоголя — главное, чтобы был длинный нос и известная прическа. В конечном итоге, у артиста Анатолия Гнатюка Остап Бендер именно такой, ожидаемый — и картуз, и шарф, и пластика. Он узнается, еще не сказав ни слова. Но «узнается» — как кто? Или — как что? К сожалению, опознается он только как одно из известных клише советской массовой культуры. Он — ниоткуда. Он не из Одессы родом, как Ильф и Петров. Он не из Старгорода — то есть реального Старобельска на Луганщине, где разворачивается действие романа. Он вообще не привязан к определенной географии или истории, он привязан только к определенным, слишком укоренившимся приблизительностям нашего культурного самоосознания. Он весь, по крайней мере, в первом действии — не оригинальный, а «переведенный». Следовательно — вторичный, на что обречен любой перевод, а тем более — когда он слишком буквальный. Идет речь не только о переводе с одного языка на другой (кстати, неизвестно, кем сделанный). И здесь не спасают отдельные импровизации «от себя». Впрочем, есть одна красноречивая реплика у Гнатюка-Остапа: «Вот что бывает, когда плохо знаешь родной язык!»... 

Очевидно, что лучше, чем кто-либо из критиков, все это чувствовал Дмитрий Чирипюк: он понимал, что персонажи, после того, как их опознают, должны куда-то двигаться, а не только произносить известные афоризмы наподобие «лед тронулся, господа присяжные заседатели!» И второй акт спектакля — довольно успешная попытка решить эту проблему. Здесь режиссер переносит действие преимущественно в театр «Колумб», в который занесло Остапа и Ипполита Матвеевича в поисках гамбсовских стульев. И здесь вдруг будто открывается вход в другое — не романное, а сугубо театральное пространство. В театре «Колумб» ставят Гоголевского «Ревизора» и даже, чего не могло быть в романе, инсценируют Булгаковского «Мастера и Маргариту». Публика легко вспоминает, что оба эти спектакля еще не так давно ставили франковцы на этой самой сцене. И это неожиданно закрепляет «Великих комбинаторов» в определенной освоенной нами среде — не растиражированной массовой культурой, а как раз интимно обжитой. Даже подумалось, что было бы хорошо, если бы они буквально показали эпизод из легендарного теперь уже спектакля, где Воланда играл Анатолий Хостикоев! Вот где-то в этот момент в «Великих комбинаторах» появляется собственный смысл — кроме того, который известен нам из романа и «из телевизора». И даже не показалось бы невероятным, если бы Остап и Киса где-то за кулисами «Колумба» встретили своих родственников-авантюристов — Герасима Калитку и Бонавентуру-копача. Нет, этого не случилось. Но предположение, что такая встреча вполне возможна, вовсе не случайно возникает именно в этом спектакле. И за «переведенными» персонажами Ильфа и Петрова в трактовке франковцев таки начинает мерцать их культурная родина, обозначенная не только одолженным капитанским картузом и шарфом.

В заключение отметим, что Дмитрий Чирипюк удачно обошел все искушения, которые случаются при инсценировке прозы и избежал излишка и затянутости. У него получился компактно-элегантный эскиз на тему романа, эскиз, в котором большее сочувствия и печали, чем насмешки. Дело довершили актеры, любимцы публики.