Ильенков миф Украины

Новая кинолента Михаила Ильенко является, по моему мнению, его главным произведением, таким себе конденсатом  творческих и мировоззренческих установок художника. В титрах также отмечено то, что картина дополнена необнародованными художественными идеями Юрия Ильенко и Ивана Миколайчука. И, конечно, Тараса Шевченко, чье стихотворение «У тієї Катерини хата на помості...» лег в основу фильма.

ХАТА КАК СИМВОЛ НЕЗНИЩЕННОСТИ

Однако, по моему мнению, нужно  говорить не только о названных именах.  В первую очередь о Николае Гоголе и Александре Довженко. Одна только, для начала, деталь: Катерина в «Толоке» проходит сквозь века, неизменной, это вечная Женщина, вечная украинская бессмертная душа. Понятное дело, это отсылка к образу Вечного Деда из Довженковой «Звенигоры», да и общей структуры выдающейся ленты украинского классика.

Кроме того, именно Довженко предложил украинскому кино адекватные измерения Гоголевской поэтики, настроенной на открытие духовных залежей украинства («Что-то Гоголевское», — сказал когда-то Сергей Эйзенштейн, посмотрев «Звенигору»). Гоголевский дух живет и во многих фильмах Михаила Ильенко — не только в непосредственной экранизации («Миргород и его обитатели»), но и в, скажем, «Фучжоу».

По Гоголю и Шевченко надлежит вспомнить народную культуру, фольклор, без знания которого ни Гоголь, ни Шевченко просто немыслимы. Как и Михаил Ильенко, как и другой Ильенко — Юрий (достаточно вспомнить «Вечер на Ивана Купала», который в самих титрах определенно:  «Вариации на темы рассказов Николая Гоголя  и украинских народных сказок»). В «Толоке» режиссер опирается на разные слои фольклорно-мифологической, обрядовой поэтики — ярче всего это показывается в песни «Чорні очка, як терен...», с ее лейтмотивом: хата не должна  быть чужой, «Чужа хата не своя...».

ХАТА — центральный хронотоп фильма Михаила Ильенко, центральный его образ. Образ неистребимого украинства, который ближе к финалу существенным образом трансформируется: один из персонажей фильма утверждает, что именно в хате — корень исторических бед украинцев. Так как слишком нестабильное и шаткое жилье, которое разрушается вдруг и так же быстро обновляется— отстраивается, в кратчайший срок: сошлись вместе на толоку и вот она, хата.

 Иначе говоря, украинцы напоминают здесь японцев: постоянная угроза землетрясений  (у украинцев — враждебных разрушительных нашествий) предопределяет и легкость конструкции жилья, хаты. Нужно поменять парадигму, и тогда включится другая психология: надежную Хату захочется защищать. Например, хату, построенную из кирпича, такой себе дом-крепость.

А традиционная хата-мазанка — нет, никакая не крепость, никаких укреплений.  Такой здесь хронотоп заложен — даже визуально: Хата находится между двух казацких могил. То есть  она априори — на кладбище. В начале фильма звучит сентенция: «Возраст хаты короток — од войны до войны», или от одной могилы до другой. И хата обычно является одиночкой, такой себе хутор, ничем не защищенный.

Даже больше — история хаты нередко разыгрывается в вертепе, народном кукольном театре. Хаты театральные, декоративные, кукольные. В финале мы видим их, сброшенных в такой себе внесценическое, внеэкранное пространство.  Потому что это реквизит, инструмент самопознания. Вот, познали, наконец: нужно строить свою жизнь более фундаментально. А так хата и ее обитатели  напоминает больше театральную труппу, которая посреди спектакля бросается убегать, увидев очередную атаку агрессивных соседей.

ЗАДАЧА — ПОМЕНЯТЬ ФИЛОСОФИЮ ЖИЗНИ УКРАИНЦЕВ

Соседи — крымские татары прежде всего — в предфинальных эпизодах они тоже обретут стационарное существование. Жизнь — это театр, театр двух разновидностей: передвижной и стационарный. Так вот,  стационарность является залогом мирного сосуществования.

В Шевченковом мифе есть (как показала Оксана Забужко)  бинарная оппозиция Украина -империя. В один из исторических моментов, отраженных в фильме Михаила Ильенко, Украина стремится, подключившись в Шведскую Европу, противостоять Российской империи. Как именно?

Гетман Иван Мазепа заносит в хату роскошное зеркало, потом декоративные театральные хаты, спрятанные друг в друга по принципу матрешки, другие дела. Выглядит так, что он предлагает новую модель, новое обустройство украинской жизни. Где зеркало является в то же время и спасительными дверями, куда невозможно проникнуть российскому самодержцу.

Однако же сатанинский огонь, который раздувается Петром Первым (тот, который «распинал»), уничтожает «новую историческую целостность» шведов и украинцев. Хотя зернышко новой жизни все же брошено — и швед Фердинанд начинает новую ветвь украинской жизни.

Да, украинская хата находится между двух могил, хотя визуальная картина может быть прочитанной и по-другому — это женская грудь, проявление женской природы украинского Космоса. Какие бы беды не падали на головы украинцев, однако женщина приведет на свет новых детей, и роду не будет переводу. Это один из заглавных мотивов «Толоки», в котором беременная женщина, женщина, которая вынашивает и рожает ребенка, — один из сквозных образов. Есть в этом и проявление гротескового реализма, который идет, в частности, от Гоголевской концепции человеческого тела, которое надежно вписанное в космическую целостность бытия. Хотя оно и помещено в раму из двух могил, двух смертей. Итак, получается: новый жизненный цикл начинается со смерти и ею же заканчивается.

Что может радикально изменить жизнь украинцев? Один из ответов уже отмечен выше: поменять саму философию жизни. Не толокой единой, не хатой-мазанкой (ее стоит наконец похоронить, что и происходит в одном из эпизодов, индивидуальной капитальной застройкой, рассчитанной на десятилетия...)  Только же для этого нужно иметь материальный капитал, ресурс, а где его взять?

Тарас Шевченко видел его в «Розритій могилі», «начетверо розкопаній». «Ех, якби-то найшли те, що там схоронили,  Не плакали б діти, мати не журилась».

ПАРАЛЛЕЛИЗМ ЭПОХ

В известной книге Григория Грабовича «Поет як міфотворець»  проанализирована  мифологическая парадигма скрытого сокровища, Украины как могилы, которую еще надлежит разрыть, чтобы появилась покойница во всей красоте своей. Кроме того, определенно, что Шевченко творит исторические фазы национального бытия: допороговая, пороговая, постпороговая стадии четырехсложной временной схемы, или, говоря иначе — далекое прошлое, недавнее прошлое, нынешнее и будущее.

В Довженковой «Звенигоре», а в настоящее время в «Толоке»  очевидно замечено именно такую, четырехчленную, структуру построения времени и пространства (или хронотопа). Такое себе сосуществование исторических эпох. В «Толоке»  женщина, Катерина, — как это и выписано в фабуле стихотворения Шевченко «У тієї Катерини хата на помості...», —  имеет грех, заказывая казакам освободить своего брата из татарской неволи. А освобожденный брат в действительности оказывается милым и желанным мужчиной, мужем. Запорожцы, очень далеки от современных гендерных представлений, жестко мстят за неправду.

Этот цикл таки перервется, когда страшный ветер-ураган перемелет всю окружающую жизнь (почти цитата из «Фучжоу») и  Катерина поведет за собой аж двенадцать детей (подобная «двенадцатка» уже возникала в картине), из них только одна девочка. Как спасти их, как сохранить? Ведь до этого вот сей открытый на все стороны украинский мир никоим образом не гарантировал дожить до более-менее зрелого возраста. И пулевая молния символизирует обезумевшее от космической деструкции обустройство Вселенной.

СПАСТИСЬ НАИМЕНОВАНИЕМ

В эпизоде Полтавской битвы уже программируется осложнение структурного строения Хаты и семейного обустройства. Другой метод является сугубо мифологическим: постоянное название детей по именам: Иван, Петр, Оверко. Это их собственные имена, а не какие-то общие — и именно через персонификацию приходит спасение. Через, повторяю, самость можно найти себя в патриархальном коллективе, ориентированном на усмирение личного. Что и происходит.

В развитие этого мотива — написание меморандума (так отмечен в фильме этот жанр), описания, которое магическим образом переформатирует структуру личности одного из сквозных персонажей, Семена Босого. Именно так — установку убивать легко изменить, просто переназвав ее. Комичное переосмысление украинского, и не только, утопизма, просто назвав черное белым. То, на что так велся Александр Довженко, —  эпизод праздника в Каховке по поводу открытия канала, который  будет давать воду Крыму, очевидно легкое издевательство в его сторону. Сдвиг смеха, когда от «Реве та стогне Дніпр широкий» Шевченко переходят к патетическому «Украинскою струею жажду брата утолим» (так как «Крым умирает», целиком современный, как видим, мотив).

И будет Голодомор, и война, и Чернобыль. Единственное средство отвести беду — вот сие название и само название людей, предметов, явлений. Их ловить нужно — даже без шансов поймать. И себя так же — в ловушку имени, самоназвания. Он же Ломако вышел из психической больницы, потому что переформатировал, перекроил себя и свои взгляды на мир. Даже происхождение собственное уточнил — он из самой Испании, он Ламанческий, такая себе незлобивая реинкарнация Дон-Кихота; в доказательство чего утонченный испанский и гроссмейстерский танец с Катериной. И новое издание Семена Голого  Ломако-Винни-Пух Ламанческий так же редактирует, выдавая ему правильную справку —  и тот покидает зону безумства. Временно, правда, потому что «справка» теряется куда-то.

А финал — яркая, эмоционально суперпозитивная Толока на новый лад. С той же бессмертной «Чорні очка як терен...» (усовершенствованной и развитой текстом самого Михаила Ильенко) сегодняшние волонтеры везут вещи и продукты в Донбасс. Та же Толока, та же коллективная, всенародная солидарность. Нет, связь и поток  времен и эпох таки непрерывный. Так как так: «Или толока, или ссора».

P.S. Новый фильм Михаила Ильенко — это настоящая энциклопедия мотивов, которые творили, творят и будут творить  мифологию украинства.  В этом не главная ли сложность восприятия фильма, который требует  адекватного прочтения и реагирования.

Хотя в целом «Толока» не является такой уж сложной по своему киноязыку. Четкая фабула, четко выписанные персонажи, которые приобретают символическую длительность своего экранного существования. А главное — наличие полностью конкретной хронотопичности, временно-пространственных мифологических конструкций.