Импровизации — как акции капризной эстетической формы

Среди достаточно большого количества разновидностей современной художественной деятельности, о которых не каждый специалист скажет что-то определенное и убедительное, перфоманс, шагающий по свету свыше полувека. Между тем, одной из первых перформерш в истории человечества была падчерица деспотичного Ирода, языческая царевна Саломея, которая, чтобы получить голову Иоанна Крестителя, станцевала эротически-вызывающий танец. Своего она добилась — голову Иоанна девушке подали на подносе. Однако, кроме сомнительной славы, которую обрела Саломея, потому что от количества посвященных ей художественных произведений захватывает дух, успешность древнего действа заложила еще и код идеального перфоманса — художественной акции, которая производит непосредственный общественный резонанс, и чей создатель сам превращается в арт-обьект.

В настоящее время перфоманс уже стал полностью законным ребенком украинского культурного пространства, хотя о своих правах в мировой арт-среде он начал заявлять где-то в середине ХХ века. Тогда художественные деятели Запада осознали, что никаким интеллектуализмом обывателей не возьмешь и умными словами ничего не докажешь. Грубое, откровенное эпатирование публика через разбрызгивание красок, воды и всего, что только есть под рукой, запугивание и издевательство над толпой любопытных, обманки и фокусы, вызывающие раздражение и дискомфорт, — такими агрессивно-активными формами перфоманс в подростковом возрасте побеждал другие виды искусства, вынуждая осознавать, что жизнь таки стоящее испытание при помощи того же искусства.

Этот подростковый период наконец наступил и для перфоманса в Украине. Точнее, сам он не наступал, его таки заставили дорасти до этого сами художники, приблизительно так, как родители вынуждают сына-невежду дотянуться до конца средней школы и показать родственникам полученный аттестат. Соответственно, чем-то вроде демонстрирования аттестата зрелости стали и сентябрьские «Дни искусства — перфоманс во Львове» — единственный фестиваль перфоманса в Украине, состоявшийся по программе подготовки биенале «Неделя актуального искусства», кураторами которой выступили Тамар Рабан (Израиль), Януш Балдыга (Польша), Владимир Кауфман (Украина).

Не первый и не второй нынешний львовский перфоманс-фестиваль получил от организаторов подзаголовок «Лаборатория междисциплинарного перфоманса», поскольку свои права на этот вид творчества одновременно заявили и театр, и визуальное искусство, и танец, и музыка — словом все, что невозможно без непосредственного исполнительства. В конечном итоге и сами перфомеры, что, как правило, лишь намекают на свое происхождение из той или иной художественной среды, о себе точно не говорят, кто они: музыканты, танцовщики, художники или литераторы. Главное заключается в том, что эти деятели, импровизируя, публично осуществляют акцию капризной эстетической формы и социально-насыщенной содержательности.

Давайте, поменьше с этим, понятно, что даже изобретенная разработчиками художественной идеи абсолютная формула не даст гарантий позитивного результата. И прагматично настроенные перформеры, все больше маркируя территорий для собственных высказываний, устроили во Львове, кроме показов интернациональных достижений, своеобразное повышение квалификации для начинающих.

Следовательно, школа, дебютное выступление, признанная публичная акция — такой, предложенный перформерами цикл должен сработать на будущее, в котором, как им мечтается, будет больше людей раскованных и самодовлеющих. Ведь настоящий перформер, в отличие от позиционирующих себя как деятель в политике, социуме или даже науке, отличается исключительной самостоятельностью творческого мышления, и сам выбирает для себя пространство, принудительно превращаемое в пространство искусства. В этом году организаторы фестиваля предложили перформерам несколько мест для реализации идей — помещения галереи «Дзиґа», внутренний дворик и малую сцену львовского Театра юного зрителя. Но и этого перформерам оказалось маловато. Кое-кто пожелал взобраться на аварийный чердак театра, из чего вышел пшик, и пошли волны раздражений от женщин на каблуках. Кому-то понадобились улицы города, балконы, стены здания, как вот польскому перформеру Губерту Винчику.

Привязав проводами к рукам огромный кусок железа, Винчик пугая и развлекая прохожих и, даже, останавливая поток авто, гремя, потянул его из уютного дворика через проспект Свободы в дебри старого города. Ирония относительно этого дикарско-детского похода сменилась стеснением, когда в темноте галерейного грота, после раздражающих настроек Губертом микрофонов и усилителей, послышалось что-то вроде сердцебиения. Не музыкальные, а медицинские звуки стали основой этой второй трагической части действа, визуальный ряд которой — суета запыхавшегося человека между несколькими микрофонами, и его же попытки запустить на поверхности железяки маленькие железные волчки.

Предчувствие, что сердечный насос вот-вот не выдержит беготню и таки остановится, сбывается. Раскрученные волчки помалу замедляются, все замирает, ничего не гремит, сердце не бьется и полная темнота покрывает нас. От услышанного, как будто приходит чья-то смерть, становится жутко. Но то, что смерть не эта случайна, не «абстрактна», и наползала она в долгом мученичестве и трепетном уходе тела из физического измерения в другое, притянутая, как будто магнитом, железом, пронесенным городом мимо поглядывающие смешливые и злостные глаза, делает увиденное емкой метафорой.

Для большинства метафора страднического пути и мученической смерти, которой оказывается перфоманс Губерта Винчика, соотносится с путем на Голгофу. А неумышленное участие и созерцание за этими событиями волей перформера превращает зрителей в ответственных за то, что происходит. И это пока что, вне возможностей всех других художественных действ.

Впрочем, и самих перформенсов, являющихся такими целостными и меткими высказываниями, не слишком много. Обычно их послания выглядят или слишком буквально, как это вышло у Анны Кальвайтис из Польши, или очень капризно-зашифровано. По крайней мере, похожий на магическое ритуальное действо и японский танец буто, ужасающий перфоманс Бенаса Шарки из Литвы, во время которого острые пила и серп все время угрожали публике, не дал понимания, что эта жуткость должна была сигнализировать. Загадочной осталась и сама исключительная техника существования этого перформера, который публично по-мазохистски истощал собственное тело, уподобляясь доисторической птице.

Иное дело, полноценно сюжетный, подобный маленькому спектаклю перфоменс украинца Владимира Топия. Выбранная им несколько лет назад тема Первой мировой войны, из звонкой абстракции о чем-то победоносном столетней давности, буквально на глазах, благодаря предметно-бытовым реалиям, набирала конкретные очертания. Как бывалый антиквар Топчий медленно раскладывал всевозможные старые мелочи, вымачивал в ванне и вывешивал на просушку, будто фотографии доцифровой эры, огромные портреты военных, и так из случайных вещей, гнездящихся на колекционерских свалках, постепенно составлял мозаичную историю человеческого раздора.

Когда пишется история на свой страх и риск из мундиров, пуговиц, фляжек, стихотворений, перформер демонстрировал любопытным как он может, хотя бы не надолго, овладеть нашим воображением. Постепенно его мир становился нашим миром, но в этом не было ни агрессии и политического наступления. Искусство оберегало реальность и только предлагало присмотреться пристальнее к действительности.