«Искусство должно вселять надежду»

Как устроен парижский Артмир? Каких украинских художников во Франции уже знают? И что значит выражение «по палитре видим художника»? Об этих и других вопросах поговорим с Михаилом Сидоренко. Он стал первым украинским художником, который имеет выставку в престижном Культурном фонде «Эрмитаж» (Франция). К тому же недавно в парижском издательстве вышла монография о его творчестве.

«ВОЗМОЖНОСТЬ ОВЛАДЕТЬ ВРЕМЕНЕМ»

— Вы первый украинец, который прошел конкурсный отбор на право выставляться в фонде. Что именно предусматривал этот отбор?

— Сначала художник должен представить свое досье (в нем содержатся фото картин, биография, концепция творчества). Следующий шаг — необходимо предложить и представить свой проект. К нему существует условие, что он должен быть связан с фондом. Потом президент и вице-президент решают, подходит ли им этот проект, и принимают решения. На самом деле это долгий путь, поскольку конкурс претендентов достаточно большой.

— Могли бы вы подробнее рассказать об этой выставке, подготовка к которой длилась чуть меньше года.

— Я подготовил выставку под названием «Les chants des Vallons» («Песни Валена»). Это серия лирических пейзажей, мифологических сцен и интерьеров. Целью было воспроизвести поэтико-философскую идею временной протяженности через призму мифологии и в привязке к пейзажным характеристикам парижского пригорода. Эта идея появилась постепенно. Начинал я с садовых пейзажей, потом начал вводить персонажей, например, нимф вокруг бассейна. И тогда пришла в голову мифология, ибо весь западный мир происходит из нее. Эта идея укрепилась, когда увидел в Фонде статую богини Персефоны. Так появился замысел взять конкретное место, сад, и оттуда переместиться в глубь веков — к мифологическим сценам. Для меня это было возможностью овладеть временем, посмотреть с очень глубокой, далекой перспективы.

В одном из своих текстов искусствовед Дора Роган характеризует меня как художника-поэта, и мне понравилось, как она увидела эту лирику, поэзию, настроение в моем творчестве.

«БІЛИЙ ЧОВЕН»

— Читая материалы о фонде, становится понятно, что для президента очень важно сохранить преемственность поколений...

— Эта тема очень важна и для Украины, потому что наше государство перемежовано войнами, у нас нарушена эта связь. У нас, например, не все знают свое родовое древо дальше третьего поколения. А президент фонда знает большинство своих предков и родовую историю. И я очень ценю эту традиционность французов, например, и в архитектуре. Париж есть Париж: никто не имеет права застеклить балкон или даже изменить цвет дверей или окон, потому что это запрещено.

— На этой выставке также была презентована монография о вас...

— Это двуязычное (французско-английское) издание — первая книга обо мне такого масштаба. Ее подготовка длилась больше года. Мне очень приятно, что авторами монографии являются историк искусства и автор многочисленных книг Кристиан Норберген и лауреат звания рыцаря искусств и литературы Мартин Буляр, которая также является автором многих трудов. Монография содержит картины за последние четыре года, два искусствоведческих текста, мое интервью и мысли об искусстве. Попутно я хочу поблагодарить всех, кто приобщился к поддержке издания.

«АЛЕГОРІЯ ОСЕНІ»

«ПАРИЖСКИЙ АРТМИР СИСТЕМНЫЙ И СТРУКТУРИРОВАННЫЙ»

— Могли бы вы подробнее рассказать, как устроена «парижская художественная экосистема»?

— Прежде всего следует отметить, что парижский Артмир системный и структурированный. Французы сразу раскладывают ваше творчество по полочкам. Сначала было немного странно и интересно, когда к тебе подходят на салоне в Grand Palais, смотрят на твою картину и по визуальным признакам начинают разбирать, что ты любишь. И эти выводы довольно точны. Будучи более масштабным и разнообразным, чем украинский, парижский Артмир не поддается классификации в рамках одной модной тенденции. Это позволяет профессиональному художнику найти свою нишу и своего коллекционера. В Париже художественная критика и пресса отстаивают взгляды художника и критикуют его слабые стороны, если, конечно, вообще найдут нужным о нем писать. Все компоненты этого Артмира взаимосвязаны. Кроме того, важна и историческая составляющая. В частности, салон «Figuration critique», в котором я буду выставляться в октябре, имеет свою традицию фигуратива, которая существует уже много лет.

Работая в жанре фигуратива и отстаивая эти взгляды уже много лет, я недавно был приглашен в новую группу Кароль Мельмо «Ut pictura poesis» престижного салона «Comparaisons» («Сравнение»), который проходит в контексте мирового артфейр «Art Capital в Grand Palais» . Замечу, что у «Comparaisons» можно попасть только по приглашению, художник не может подавать кандидатуру самостоятельно. Нужно понимать, что этот салон имеет 29 групп. Известные французские художники организуют группы и сами набирают членов по стилям, направлениям и духу.

Когда ты приезжаешь в другую страну, то подбираешь код, поскольку не можешь существовать изолированно. Поэтому когда тебе звонят и приглашают в художественную группу, то это положительная новость. Но дело не только в этом. Я вообще смотрю на это шире: искусство по своей природе переходит барьеры. Тем более что я говорю на живописном языке, который проникает человеку прямо в сердце.

— Как влияют современные тенденции, в частности диджитализация, на восприятие искусства в Украине и Франции? Есть ли разница?

— Диджитализация — довольно стремительный процесс. Есть много интересного в видеоарте и в медийных инсталляциях. И одновременно не думаю, что влияние диджитализации на человека и на искусство полностью положительно. Клиповое мышление является фрагментарным по своей природе, а недостаток концентрации внимания стимулирует поверхностность. В потоке настоящего у нас просто нет времени задуматься. В этом, я думаю, Украина и Франция подобны.

«НІМФИ ВАЛЬОНУ»

ВЫСТАВКА СКУЛЬПТУР ПИНЗЕЛЯ КАК ОТКРЫТИЕ ДЛЯ ПАРИЖА

— Несмотря на отсутствие собственного государства, украинские художники были и есть в западном контексте. Можно вспомнить того же Архипенко, несколько лет назад в Киеве была выставка работ Сони Делоне. Насколько такой образ украинцев, по вашему мнению, известен во Франции? И (что, возможно, даже более весомо) насколько этот мировой контекст украинского искусства известен для самих украинцев?

— Такой образ украинца и также «выходца из Восточной Европы» известен в западном мире. Есть целый ряд имен, которые написали свою собственную историю в Париже. Знают Малевича, Архипенко, Делоне, не менее известны Башкирцева, Хмелюк и Грищенко... В Украине, в соответствующих кругах, конечно, известно о включенности украинского искусства в европейский контекст. В то же время искусство, как бы мы ни старались, остается, как и другие интеллектуальные сферы, для тех, кто его понимает.

— Произведения каких украинских художников-классиков, по вашему мнению, имеют шансы получить мировую известность?

— Железный занавес, который разделил мир после Второй мировой, имел отрицательное значение для Украины и всего региона. Мы можем видеть, что падение Берлинской стены было беспрецедентным событием, ведь культура это взаимообмен. Несомненно, произведения Мурашко, Пимоненко, Рокачевского и многих других украинских художников могут быть интересными на Западе. Примером такого открытия для Парижа является выставка скульптур Иоганна-Георга Пинзеля в Лувре. Хочу добавить, что между западным искусством и искусством восточной Европы есть ощутимая разница. И несомненно, мы можем принести свою открытость, эмоциональность, интуитивность в искусство Европы. Иногда как раз на границе столкновений рождается что-то интересное, это как искра от кремния.

СОХРАНЕННАЯ СВЯЗЬ С ЕВРОПОЙ

— Расскажите, пожалуйста, о своих учителях. Это от них у вас такая интегрированность, ощущение мировых тенденций? Или это появилось уже после обучения в США?

— Хочу вспомнить об известном графике Богдане Сороке и живописце Карле Звиринском. Оба по типу мышления были людьми Запада. Особенно Звиринский и его круг, которые творили мир андеграундного искусства во Львове. Львов, который утратил официальную связь с Европой во время Второй мировой, сохранил эту связь в неформальном общении в мастерских художников советской эпохи. В эпоху, когда искусство было поставлено на службу тоталитарному режиму, эта связь была глотком свежего воздуха.

Нужно упомянуть и о Романе Сельском, который, учась в Краковской академии искусств, проходил практику в Париже. Там он и встретил свою будущую жену Маргит Райх, которая училась в студии Фернана Леже. Благодаря таким людям украинская живопись относится к западной школе, поскольку остальная часть Украины отмечена влиянием императорской академии Петербурга.

В то же время путешествия в США принесли свое. В те времена это было для меня большим открытием. Школа реки Хадсон, калифорнийский импрессионизм и колоризм, послевоенные художественные течения, в своей связи с капиталом изменили ход истории искусства. Америка очень изменила мое мировосприятие.

«СОВЕРШЕНСТВО, КОТОРОЕ ИСЦЕЛЯЕТ СЕРДЦЕ И УЧИТ НАДЕЯТЬСЯ»

— Какие идейные постулаты вы считаете основополагающими в своем творчестве? Менялись ли они при поиске своего живописного стиля?

— Поскольку я родился в художественной семье, искусство во всех его формах окружало меня с детства. Естественно получилось, что я не отделяю творчество от жизни. Кроме того, моя семья передала мне широту мышления, не дала мне стать закрытым. Это, кстати, важно и для Украины: нельзя быть в изоляции, надо стать частью европейской семьи, сохраняя при этом свою идентичность. Хоть я и нахожусь во Франции, меня все равно называют украинским художником: я не утратил своего лица, но модифицировался. Как я считаю, принимая от них лучшее, я сам становлюсь лучше. Для меня жизнь — это своеобразная мозаика. Мне очень нравится выражение Ницше: «Окружайте себя красивыми, совершенными вещами. Их совершенство исцеляет сердце и учит надеяться».

Моя живопись менялась вместе со мной годами. И меня уже не удивляет, что вещи, на которые я раньше не обратил бы внимания, внезапно становятся источником вдохновения. Прежде всего, для меня интересно искусство, которое воспевает ценность жизни. Особенно в наше время, эпоху антропоцена, когда человек исчерпывает ресурсы планеты и, засоряя ее, захватывает космос. Ведь, уничтожая планету, человек уничтожает дом, в котором живет. Искусство так или иначе должно показывать светлую и темную стороны нашего существования. От искусства можно ожидать, что оно изменит мир к лучшему при условии, если оно не просто констатирует, каким мир есть. Искусство предназначено для человека, и картины, оставляя мастерскую художника, становятся частью жизни других. Поэтому важно, какой месседж они несут.

«С ПАЛИТРЫ ДЛЯ ЖИВОПИСЦА НАЧИНАЕТСЯ ВСЕ»

— Есть такое выражение «По палитре видим художника». Что именно имеется в виду? И менялась ли «ваша палитра»?

— Это очень точное выражение. С палитры для живописца начинается все. Палитра — это своеобразное поле боя. Далее, уже на холсте, решение обретает в форму. Я очень люблю живописный процесс: почти бесконечно могу привносить изменения в свои полотна. Добавляя слой за слоем, элемент за элементом, я постадийно приближаюсь к результату. И так час за часом, день за днем. Наслоения этих моментов и создают симфонию полотна. Я обожаю архитектуру и природный пейзаж, работаю в области портрета, фигурной композиции и ню. Однако в конечном счете, вне сюжета картины, поиск света в прямом и переносном смысле остается для меня ключевым. Тот момент, когда фигуратив приобретает абстрактные черты, особенно ценен. Поскольку более отчетливо начинает говорить настроение, мелодия картины. Следуя за внутренней потребностью полностью не отделять мелодику от сюжета, я остаюсь в поле фигуратива. Настроение, эмоция, атмосфера картины — это главное.

Да, палитра менялась, как и техника, ведь я люблю экспериментировать. Часто палитра меняется в зависимости от света: в Венеции она совсем инае, чем в Париже. Вообще, для живописца, который создает на полотне «поэтическое настроение», палитра является важным инструментом наряду с другими визуальными средствами. Я стараюсь не законсервировать себя в догме. Творческий процесс для меня — это выход за пределы уже найденного. Я не очень люблю, когда художник просто повторяет себя. Для меня это своеобразная стерилизация творческого процесса, превращение творчества в производство продукта. В Париже все чаще говорят о «l’art postcontemporain». Другими словами — искусство свободное от догм. И это положительная тенденция.

— Как изменилась жизнь художников во время пандемии? И изменилась ли роль искусства?

— С одной стороны, пандемия предоставила время для большей сосредоточенности, погруженности в самого себя, концентрации на своем задании. С другой стороны, она увеличила расстояние до публики, так как из-за аннулирования выставок и закрытия галерей художники временно утратили возможность представить свое творчество зрителю. Убытки артмира в результате пандемии значительны.

Кроме того, я видел по коллегам, что временами пандемия модифицирует их стиль. В частности, в произведениях одного французского художника-абстракциониста присутствовало настроение катастрофы. Однако, как он сам говорил, во время пандемии он уже не мог продолжать работать в этом ключе. Зато его творчество приблизилось к фигуративу и стало более позитивным по своему настроению.

Мы, художники, наивно надеялись, что пандемия изменит мир. Не знаю, остановится ли тепловой эффект и будет ли меньше мусора. И вообще, не известно, насколько пандемии могут изменить человека. Однако что интересно: есть и другой момент. Когда я делаю то, во что верю, то таким образом — да, мир меняется. Это действует как эстафета. В таком плане искусство меняет жизнь и меняет мир.

— В одном из интервью вы сказали, что «искусство должно давать надежду». усилила ли пандемия это ваше убеждение и повлияло ли это на стиль?

— Да, искусство должно вселять надежду, утверждать ценность жизни. Искать ответы на вечные вопросы «Кто мы?», «Откуда?», «Куда идем?». Пандемия обнажила экзистенциальные вопросы человека. И можно так сказать — очистила мой стиль.