«Киев 1910—30-х годов был Меккой «левых художников»

В июле в чикагском Центре искусств и в нью-йоркском Украинском музее пройдет выставка картин Малевича, Богомазова, Ермилова, Бурлюка, Максимовича и многих других известных украинских художников. Проект «Украинский Модернизм. 1910—1930 годы» состоится благодаря инициативе члена Совета директоров «Международного фонда искусства и просвещения» (Вашингтон) князя Никиты Лобанова- Ростовского, при активном участии и сотрудничестве профессора искусствоведения Дмитрия Горбачева, при содействии Министерства культуры и туризма Украины, а также Национального художественного музея. Наша беседа с Дмитрием Емельяновичем не только о предстоящей выставке, ее уникальных экспонатах, но и о проблеме, которая не решается уже много лет — будут ли возвращены работы легендарных украинских мастеров из частных коллекций на родину...

— Недавно в Украину приезжал известный коллекционер и меценат, консультировавший аукционные дома «Кристис» и «Сотбис», Никита Лобанов-Ростовский, — рассказал «Дню» Дмитрий Горбачев. — Мы объездили с ним в разные регионы нашей страны в поисках шедевров. А началось все с того, что однажды Н. Лобанов-Ростовский увидел работы художников мирового уровня в Киевском музее театрального искусства, который находится на территории Печерской лавры. Он восторгался картинами, но в то же время был поражен, насколько бедны и плохо оборудованы украинские музеи. Потрясающие картины пылились в закрытых «фондовых» помещениях. Уникальная сценография начала века — это неповторимое явление. Нигде в мире театральные художники не делали станковых работ. Западные мастера, как правило, готовят рабочие эскизы для нужд театра (кстати, Пикассо, Брак и Шагал этим тоже в свое время занимались). У нас же художники, начиная с Бакста, делали два варианта, первый — рабочий, собственно для сцены, и второй — это уже независимая, полноценная станковая работа, например как у Петрицкого. Это говорит о том, что наши художники делали не только вещь на заказ, но еще и вариант просто «для себя», ради искусства...

Никита Лобанов-Ростовский давно следит за художественной жизнью в нашей стране, ему пришла идея провести выставку украинского модернизма на Западе. В Вашингтоне есть Фонд искусства и просвещения, который способен посодействовать в организации и оплатить аренду залов: так появилась идея показать в США украинский авангард. Кстати, было одно условие: чтобы все работы были большого формата. Потому что у американского зрителя своеобразная оптика — они просто не видят маленьких работ. А вот японцы наоборот любят только мини-картины, предпочитая их долго рассматривать... В Киеве и в других украинских городах мы нашли немного первоклассных вещей, и Н. Лобанов-Ростовский расстроился, так как не было «критической массы» для настоящей выставки. Поэтому он предложил расширить выставку по тематике и назвать ее «Украинский модернизм» — то есть модерн плюс авангард. Кстати, в стиле модерн, помимо талантливого Новаковского, работал еще один гениальный украинский художник Максимович, который прожил очень короткую жизнь (в 20 лет он покончил с собой, но оставил после себя интересные картины). Князь считает, что Максимович — это художник №1 «украинской сессии». Хотя у нас, по инерции советского мышления, продолжают считать Максимовича дилетантом.

В течении шести лет шла подготовка выставки, и за этот период мы с Н. Лобановым-Ростовским стали настоящими специалистами по украинским частным и музейным коллекциям. Нашли около 100 произведений, которые будут показаны в Центре искусств в Чикаго, а также в новом здании Украинского музея в Нью-Йорке. Этот творческий проект нам удалось осуществить благодаря личной поддержке Президента Украины Виктора Ющенко.

Кстати, Никита Лобанов-Ростовский не впервые берется за благотворительные инициативы. Украинским музеям он хорошо известен как меценат-коллекционер. Например, Национальному художественному музею Украины он подарил 15 театральных эскизов Сони Терк-Делоне и этюд Ильи Репина «Запорожец», а Музею Т. Шевченко — акварельный пейзаж, принадлежащий кисти Кобзаря. В личной коллекции Н. Лобанова- Ростовского есть работы украинских мастеров А. Петрицкого, К. Малевича, А. Хвостенко-Хвостова, В. Татлина, И. Рабиновича, А. Тышлера, А. Богомазова и других талантливых художников.

СОКРОВИЩА ИЗ «СПЕЦФОНДА»

Как известно, подавляющее большинство картин украинских представителей авангарда и модерна были уничтожены. А что стало с их авторами? В сохранившихся инвентарных списках напротив названий работ читаем: «Автора розстріляно, картину знищено». Дмитрию Горбачеву удалось обработать лишь часть коллекции, а из найденных картин создать фундаментальное исследование «Украинский авангард 1919—1930 гг.».

— Вы изучили, заново открыли и вернули в экспозицию Национального музея работы запрещенных в советские годы художников. Сейчас имена Малевича, Петрицкого, Экстер, Богомазова и других мастеров составляют золотой фонд музея. Расскажите о своей работе «Украинский авангард». Как она родилась?

— Приблизительно в 30-х и 40 х годах все произведения формалистического толка — так называемые антисоветские картины, были списаны. В музее существовало специальное помещение, куда снесли все картины, снятые с подрамников и смотанные в рулоны. Их должны были сжечь. Но так как картины были разноформатные (большие и маленькие), то для них нужны были специальные фургоны. Картины свалим и ждали оказии уничтожить, а потом, видимо, забыли. Так они дошли до наших дней... Хотя некоторым авторам не повезло. Изображение с некоторых полотен счищали или резали холсты на куски... В те годы живопись, запрещенная властью, воспринималась как творчество «врагов народа». Например, с портретами кисти Петрицкого была целая эпопея. В ту пору, как только арестовывали писателей, которых он написал (Любченко или Хвылевого), то сразу же сжигали их портреты. Но порой музейщики прятали в запасниках работы, сворачивая их в рулоны... Когда я стал работать главным хранителем музея, мне предложили принять картины заочно, пересчитать сколько есть штук и расписаться...

Кстати, в начале 60-х в Киеве проходила выставка художника Саенко, и искусствовед Ворона сказал на открытии, что сегодня мы расхваливаем Саенко, а ведь он учился у Бойчука! Давайте вернемся к работам Бойчука и посмотрим, может быть, мы его неверно оценили? Эти слова спровоцировали противников Бойчука, которые в 1937 г. резали его картины, написать жалобу в ЦК. Через несколько дней мне дали указание «сверху»: найти оставшиеся работы Бойчука и рассмотреть их заново, дав заключение о том, что же это за живопись. Я помню, как вывесил в подвале на стенке сморщенные, покалеченные картины. Там же, рядом с рулонами Бойчука, я наткнулся на работы Пальмова и Богомазова. Их живопись меня поразила... Бойчукисты были приверженцами новаторства, оригинальности. Даже сейчас западные искусствоведы при первом взгляде на их работы не всегда могут оценить их надлежащим образом, т.к. критерии для Бойчука и его школы найти непросто. Я считаю, что работы Пальмова, Ермилова, Петрицкого, Богомазова по своему художественному языку «западные», но в то же время и очень «свои» для украинской культуры...

В запасниках я нашел и работы запрещенного в ту пору Максимовича, о котором, как и о Шехтмане, комиссия из ЦК говорила, что эта живопись несовместима с образом советского человека и ее нельзя допускать в экспозицию. Например, был очень агрессивно настроенный товарищ Скоба, который рассматривал картины и говорил: «Это — контрреволюция!» Хотя были там, между прочим, и портреты Ленина, Сталина, но такое было время. Тогдашний министр культуры Бабийчук тоже устраивал «погромы» — не пускал бойчукистов в экспозицию, а в противовес им ставил в пример реалистов: «Вот Пимоненко — это наш художник!» А ведь искусствоведы знают, что наш супрематист Малевич как раз учился у Пимоненко, и, естественно, что-то вобрал от него... Только через много лет работы бойчукистов вернули в экспозицию музея.

Вы знаете, когда я стал исследовать холсты из фондов, мне стало ясно, что на Украине в 20-х годах была собственная, неповторимая и очень талантливая школа. Наш Киевский художественный институт того времени — это своего рода Баухаус, а сам Киев в течение ряда лет был Меккой «левых» художников. В то время в нашей столице работал Татлин и Малевич, Петрицкий и Архипенко, а кинорежиссер Довженко снимал свою «Землю». В Киеве был единственный во всем мире профессиональный театр абсурда под названием «СоЗ» — «Соціалістичне змагання». Здесь во всем чувствовалось новое дыхание, выход на мировой уровень, а потом еще «поднялась» и подключилась диаспора. Между прочим, в Ленинграде представители творческой интеллигенции родом из Украины гордо именовались украинцами. Это было престижно. Кстати, парижские украинцы — Радько, Бабий, Бурлюк — пишут о себе, как о верных сыновьях Украины. Многие россияне специально приезжали в Киев, потому что в тот период могли делать здесь то, что им не давала возможность делать Москва. Кстати, Дзиго Вертов в Киеве создал первый документальный фильм «Человек с киноаппаратом». Теперь это золотой фонд кинематографа. В 30 — 40-х годах Д. Вертова видели в России — он работал простым монтажером на «Мосфильме», и никому там не был нужен. Он был напуган и подавлен. А выехать за границу во времена железного занавеса было невозможно.

Заинтересовавшись киевской школой начала XX века, я открыл для себя Богомазова. У его вдовы мы увидели потрясающие работы, сейчас они разошлись по всему миру и стоят сумасшедших денег. В архиве произведений Богомазова я нашел очень своеобразную для него работу — портрет Карла Маркса. Я принес эту гравюру директору нашего музея, но он воспротивился ее экспонировать, т.к. Богомазов — формалист. Пришлось пойти на хитрость. Приближалась юбилейная дата — 100-летие Интернационала. Музей готовил тематическую выставку. А в нашей экспозиции не нашлось ни одного портрета К. Маркса, и я убедил начальство выставить портрет, написанный Богомазовым. Картину большими буквами подписали «Карл Маркс», и мелким шрифтом имя автора — Богомазов. Так мы впервые официально вывесили в экспозиции «формалиста». О выставке написали в СМИ — так после долгого молчания в прессе появилась фамилия Богомазова. Постепенно любители живописи стали открывать его творчество для себя. В 1966 году Павло Загребельный помог нам провести выставку работ Богомазова в Доме писателей, хотя ему пришлось выслушать немало упреков «группы возмущенных мастеров из Союза художников Украины»... Как бы там ни было, наперекор разным запретам выставка состоялась, затем появились статьи в газетах, журналах. На творчество Богомазова обратили внимание многие видные иностранные исследователи и коллекционеры. В Киев приехал князь Никита Лобанов-Ростовский, который купил и вывез работы Богомазова за границу, передав их в Музей Гуггенхейма...

Попасть за рубеж некоторые работы смогли при помощи Сергея Григорьянца — по дипломатической почте (за что С. Григорьянца позднее посадили, обвинив его в валютных операциях). Но, несмотря на препоны, произведения наших художников были показаны Западу, и, как рассказывал известный российский искусствовед Наков, реакцией на выставки был настоящий ливень восторженных рецензий. Писали преимущественно про открытие новых имен мирового уровня. Анализируя свои открытия в Украине, господин Наков писал, что здесь чрезвычайно много авангардистов — Малевич, Экстер, Тышлер, Архипенко, Богомазов. Это означает, что за таким количеством имен безусловно стоит школа!

Никита Лобанов-Ростовский позднее просил меня подготовить большую статью о школе Экстер в Киеве. Именно из этих корней впоследствии выросла вся кубофутуристическая сценография. Я с интересом занялся этим исследованием, и действительно открыл очень много неожиданных даже для себя фактов.

В 60—70-х годах в подвалы музейного запасника, где я развешивал Пальмова, Богомазова и других художников, стали приходить украинские интеллигенты. Новость об этих «вернисажах из запасников» долетела до Москвы... Потом в музей стали приходить иностранцы, и меня выгнали из музея. Поводом послужило то, что в фондовых запасниках я показывал работы официально запрещенных украинских авангардистов известному французскому искусствоведу Жану Клоду Маркадэ...

МЭТРОВ — МУЗЕЯМ

— Дмитрий Емельянович, в 2000 году в газете «День» вы поставили вопрос о судьбе коллекции князя Никиты Лобанова- Ростовского. Он предлагал прибрести ее для музея в Киеве, чтобы бесценные работы украинских мэтров остались на родине. Прошло шесть лет, но этот вопрос до сих пор остается открытым...

— Н. Лобанов-Ростовский свои картины покупал частями и коллекцию собирал много лет. Прямого наследника у князя нет. Он хочет, чтобы вся коллекция сохранилась в целости. На Западе у Н. Лобанова-Ростовского были покупатели, но они не скрывали, что будут продавать коллекцию по частям. Князь мечтает, чтобы эта коллекция хранилась в государственном музее. Кстати, мэр Москвы Юрий Лужков заинтересовался этим вопросом, но недоброжелатели сумели его убедить в том, что в коллекции есть подделки. Это неправда! Все вещи этой коллекции я прекрасно знаю. В Киеве найти заинтересованных людей оказалось тоже непросто. Я ходил на прием в мэрию. Меня внимательно выслушали и спросили: «Сколько стоит коллекция»? Я ответил, что по оценкам аукциона «Сотбис» — около трех миллионов долларов. Деньги для нашей столицы небольшие. Рассматривалось помещение под коллекцию — это могло быть здание на Московской улице (сейчас там музей «Культурного наследия»)... Даже нашелся меценат — молодой киевлянин, миллионер, который проявил интерес к княжеской коллекции. Он встретился с Н. Лобановым-Ростовским. Подписали предварительный договор, а когда дело дошло до того, чтобы перевести всю сумму на счет князя, то сделка не состоялась, т. к. бизнесмен обанкротился...

Вы понимаете, в Киеве не так уж много музеев европейского уровня. Мы исторически много претерпели — это целая цепь неблагоприятных обстоятельств. В культурном плане мы упустили много возможностей. Вся история Украины — это беспрерывная цепь упущенных шансов... А в случае с Н. Лобановым-Ростовским и его коллекцией работ театральных художников начала ХХ века мы могли бы получить престижный музей мирового уровня, который очень быстро себя окупил бы, потому что во всем мире есть огромный интерес к коллекции. Я считаю, что необходим цивилизованный подход, деятельное, искреннее понимание со стороны тех людей, от которых зависит будущее нашего культурного наследия.