Когда паспорт не является определяющим

Автор известного романа «Французское завещание», который награжден Гонкуровской и премией Медичи, получил приглашение встретиться с киевлянами во время недели французского языка и франкофонии. Для того чтобы мероприятие состоялось, усилия объединили издательство «Дух і літера», Посольство Франции в Украине, Французский институт и Национальный университет «Киево-Могилянская академия».

Прозаик и филолог по образованию, сначала рассказывая о себе, периодически бросает восхищенный взгляд на фреску на потолке Музея украинской доблести — он умеет ценить вечные вещи. Андре родился в Красноярске, а когда в 1987-м ему исполнились тридцать, во время поездки во Францию попросил политическое убежище. С тех пор уже 25 лет живет там. Он не называет себя писателем, а тем, кто пишет (это игра слов во французском). Господин Макин непринужденно цитирует Пруста, Платона, Сартра, Спинозу и Бальзака (что не удивительно, ведь на французском он говорит с детства, с тех пор как научила бабушка-эмигрантка). На несколько вопросов из зала механически начинает отвечать по-русски, но мгновенно переходит на французский: «Я, знаете, слышал, что в Киеве не очень лояльно относятся к русскому». В конце концов, по словам Андре Макина, приоритетным для него является поэтический язык.

Вашему вниманию предлагаем отрывок беседы.

— В какой мере оценена культурная и историческая идентичность в постсоветских странах?

— Империя взорвалась, образовались новые независимые страны. В советское время существовал мессианский подход к человеку: новая жизнь, новое время. Это рухнуло все. Теперь каждый пытается найти собственную малую идентичность. Общественную и историческую ищут на этническом фоне. Следует различать идеологическую и культурную идентификацию. Первой часто пользуется правительство — оно умело играет на национальных чувствах и искусственно разделяет страну на лучших и худших. Поэтому, я считаю, нет ничего лучше души своего собственного вечера.

— Как повлиял СССР на литературный процесс?

— Во времена «железного занавеса» существовало два запада — экономический (США) и культурный (Франция). Россия все же была открыта миру. Например, Федор Достоевский и Лев Толстой беспрепятственно путешествовали и осмысливали увиденное. Известно, что автор «Войны и мира» специально поехал во Францию, чтобы описать гильотину. Поэтому в советский период встал вопрос, переживет ли страна подобную интеллектуальную изоляцию. Убежден, что да. Мы убеждаемся в этом, читая Шаламова, Солженицына, Пастернака, Ахматову, Довлатова. Все зависит от человека. Кто-то мог создавать сильные вещи, сидя закрытым в тесной камере, а у современных писателей есть возможность увидеть мир, побывать в разных уголках, но при этом они пишут поверхностные книги.

— Как вы формулируете для себя понятие «красота»? И в чем вы видите трагедию красоты во Франции?

— Красоту как идею можно не только пропустить через себя, но и ощутить ее. Чувственное определение красоты отражается в платоновской идее — падение души в грешное тело. Творческая работа является таким падением. Есть и творческая трагедия — искусство «безобразия». Навязывается идеология уродства. Красота для своего создания требует огромных усилий. Для восприятия ее нужна культура, понимание того, в каком историческом контексте она была создана. А это уродство в современном искусстве — опущение вкусов и культивирование потребительства. Для творческой личности, понимающей красоту, это нашествие — настоящая трагедия.