«Колоссальное, всеобъемлющее око Украины»

Конечно же, все эти старосветские батюшки и матушки, Кайдаши, бабы Параски и бабы Палажки не соответствовали эстетическим канонам, которые диктовал водоворот революционной перестройки. Блестящий поэт и литературовед Микола Зеров ставил вопрос ребром: состоял ли писатель в кружках или организациях; растрогали ли его первые после разгрома 1847 года шаги украинской литературной жизни; откликнулся ли он живыми заявлениями по поводу популярных тогда мыслей и идей; в конечном счете, обвинял многих его героев в старосветской «перманентности», психической застойности. В «Підручнику з історії українскої літератури» О. Дорошкевича Нечуй-Левицкий предстает человеком, лишенным вкуса к политической деятельности, мало чувствительным и не очень талантливым, эдаким украинским культурником 70-х годов. Доставалось ему и от идеолога украинского национализма Дмитрия Донцова, считавшего, что отсутствие рыцарского духа, героичности в произведениях классика нивелируют все его творчество. «Реабилитировала» Нечуя-Левицкого — «соцреалистическая эпоха», в которой он представал едва ли не соразмерным таким классикам, как Гоголь, Бальзак и Золя.

Где-то в этом же ключе можно было бы и далее плести кружева юбилейных рассуждений и таким образом дойти до вполне вероятного обвинения нынешней эпохи, которая обошлась с Нечуем-Левицким, наверное, даже жестоко, нежели уже упомянутая эпоха украинского «ренессанса». Ведь всенародно любимый и самый читабельный в нашем веке классик на протяжении последних лет «мозолил» око читателя единственной да еще и убого изданной брошюрой о древних верованиях украинцев.

Чем же он интересен нам, современникам, в кутерьме новейшего переустройства жизни и сознания постепенно теряющим вкус к чтению? Разве же не до сих пор мы представляем этого писателя затерянным среди материка сельского бытия, среди тех его «рустикальных» героев, эдаким интеллигентным, но все же патриархальным дедушкой из школьного учебника? Здесь пользуясь случаем хотел бы возвратиться к началу 80-х, когда готовилась книга моей «экспериментальной» прозы. Мой редактор удивился, что я, не прочитав в то время ни Пруста, ни Джойса, применяю в своей прозе «поток сознания». Путешествуя от кофе до кофе по Крещатику, мы завели разговор о традиционной украинской стилистике, и, почувствовав нескрываемую иронию со стороны редактора, я посоветовал ему прочитать, то есть «перечитать» Нечуевых — «Не можна бабі Парасці вдержатися на селі» и «Благословіть бабі Палажці скоропостижно вмерти». Каково же было мое удивление, когда мой редактор впоследствии подтвердил, что монологи Нечуевых баб действительно являются образцом «потока сознания», конечно же, в национальном этнопсихологическом смысле.

Нечуй-Левицкий, как никто из украинских классиков, побуждает к спорам о тематике, стилистике, также стиле жизни в нынешнем литературном бытии. Его смело можно считать непризнанным отцом украинского постмодернизма, если принять во внимание, что современный постмодернизм в лучших своих образцах возвращает литературе правдивое, реалистичное видение жизни. В этом «великом эпике», «колоссальном, всеобъемлющем оке Украины», как писал о нем И. Франко, завораживает не только стремление охватить целый космос национальной жизни в живых и колоритных типажах крестьян, наемных рабочих, интеллигенции, духовенства, артистической богемы и людей городского «дна», но и профессиональная неуступчивость в разрешении литературно-эстетической, философской проблематики своего времени. Эта неуступчивость иногда приобретала едва ли не комичные, на наш взгляд, черты. Ведь когда у редактора моей книги зародилось ненавязчивое желание продолжить распитие кофе посреди вечернего города, я напомнил, что где-то здесь, на Крещатике, в 1904 году в помещении Литературно-артистического общества торжественно отмечался 35-летний юбилей литературной деятельности Ивана Семеновича, и классик, после первых приветственных речей, глянув на часы, встал и покинул юбилейное собрание: даже ради торжественного случая он не сделал исключения в своих профессиональных привычках. Поэтому примеры из жизни классиков тоже бывают не лишними.

Разговоры об Иване Семеновиче почему-то легче всего совмещаются с путешествием по Киеву, хотя не лишне отправиться на Надросье, по тем селам, где до сих пор можно встретить, как пишут исследователи, Нечуевых типажей. Но ограничимся пока что нашей столицей, ведь именно она была свидетелем апогея его славы и его трагической кончины. Вы ошибетесь, если будете считать, что мы с редактором только и путешествовали по местам той славы и забвения. Классики открываются полнотой своей значимости только в уединенном приобщении к тайнам их творчества и жизни. Тем больше тайн, по многим причинам теряющих ту же значимость для нашего цивилизованного понимания. И если вы даже не озабоченный нынешним крахом литературной жизни писатель, а просто киевский обыватель, который любит в одиночестве путешествовать по малолюдным улицам и закоулкам любимого города, если вам по душе шляпа и длинное пальто, зонтик с длинной рукоятью, блуждание под киевским дождиком по асфальту и мостовым, устланным разноцветной и еще сочной каштановой листвой, то вас непременно постигнет ассоциация с атмосферой города где-то середины ХIХ или начала ХХ века. Вам даже покажется, что вы владелец гостиницы или дома терпимости на нынешней Богдана Хмельницкого, или фабрикант, издатель, или даже писатель. И не стесняйтесь представить себя в образе Ивана Нечуя-Левицкого. Ведь его же присутствием здесь освящены многие улицы и дома, здесь он учился в духовной семинарии, а впоследствии и в духовной академии, здесь поселился и постоянно жил с 1885 года. Об этом городе он писал в романе «Хмари»: «За Дніпром з’явилася чарівнича, невимовно чудова панорама Києва...» Здесь он проживал в разное время: на Новоелизаветинской (нынешняя Пушкинская), Большой Подвальной (Ярославов вал), Владимирской, Львовской (Артема). Он был блестящим стилистом, языковедом, литературным критиком. Ему принадлежит, в соавторстве с П. Кулишем и И. Пулюем, первый украинский перевод «Библии», а именно четвертой ее части.

Тема «Нечуй-Левицкий и Киев» — бесконечна. И если вы действительно с охотой путешествуете по любимому городу, если влюблены в его архитектуру, в его исторический дух, то по окончании путешествия вас охватит глубокая и несказанная грусть от мысли, что этот затворник, всецело преданный литературному труду человек, когда кайзеровские войска вступили в Украину, да и во время Первой мировой войны, жил впроголодь, а очевидцы вспоминают, как он хвастался, словно ребенок, сколько яичек и пирожков ему досталось на обед.

Но даже если это путешествие вас не взволнует, не вызовет интерес к чтению и перечитыванию Нечуевых произведений, а из украинской классики вас больше всего потешает «За двома зайцями», то и этого достаточно, даже если вы не будете знать, что эта бессмертная пьеса была переделана Михаилом Старицким для сцены из Нечуевой комедии «На Кожум’яках». Наслаждайтесь, помня, что он все-таки был радостным трагиком, а не паясничающим юмористом.

Умер Иван Семенович Нечуй-Левицкий в 1918-м году в Дегтяревской богадельне, что на нынешней улице Дегтяревской (Пархоменко), на Лукьяновке.