Мем-стории от Сергея Трымбача

Последнюю свою мем-сторию, о писателях, я заканчивал наблюдением о том, что хороший писатель, как правило, это и хороший артист. В качестве примера приводил Григора Тютюнника, который свои сельские рассказы сначала представлял в виде таких себе моноспектаклей в собственном исполнении.

ЦЮЦЯ!

К примеру, одна из описанных и показанных Тютюнником историй. Привычная для тогдашних времен картинка посещений колхоза делегацией писателей. Среди них и Иван Цюпа. Председатель колхоза старается дать ему слово.

— А теперь слово предоставляется всеми нами любимому, читаемому и уважаемому... Ивану... Ивану... Цюце!

Председателю подсказывают, что не Цюця он, а Цюпа. Он продолжает:

— Так я же и говорю, что слово предоставляется всеми нами уважаемому и знаменитому, читаю его и учусь на его книгах каждый вечер, слово Ивану... Ивану... Ивану Цюце!!

Опять подсказывают: не так, ошибся... И по новому кругу объявление... Это было очень смешно. Вот это переходное состояние человека из народа, пытающегося влезть в официозный словесный костюм.

Очень смешно умел рассказывать и Николай Винграновский. Он как раз и был артистом, когда-то сыграл главную роль в фильме по сценарию своего учителя Александра Довженко «Повесть пламенных лет». Во ВГИКе учился, у того же Довженко. Хотя говорил: «Вы думаете, Александр Петрович нам о режиссуре рассказывал? Да нет, он говорил о коммунизме».

Я собственно и познакомился с Николаем Степановичем во время работы в юбилейном комитете, который готовил столетние Довженковские торжества в 1994 году. Винграновский особенно настаивал на необходимости выполнить завещание своего учителя — быть похороненным на Днепровских склонах в Киеве. Не сложилось тогда по ряду причин, которые до сих пор имеют место, к сожалению.

По распределению комитетских ролей он должен был ехать в Яреськи, полтавское село, где Довженко «Землю» снимал, да и эпизоды других лент. А меня «расписали» в Сосницу, на родину классика. Винграновский агитировал поехать с ним. «Представьте себе — ночь, мы едем с вами «Рафиком», сидим напротив и смотрим друг другу в глаза. И молчим... Вокруг темнота, звезды, глобальные мысли...» Я не поехал. И до сих пор жалею, что не состоялось. Иногда как полусон — мчится авто сквозь вселенскую тьму, подсвеченную небесными светилами. А напротив такой же небесный блеск в глазах Винграновского.

Он так вдохновенно рассказывал о том, как приехал в Киев после ВГИКа. «Я две недели не мог прийти в себя. Сколько девушек, женщин неописуемо обольстительных. Я обалдел! Думал, сойду с ума»... Я недоверчиво переспрашивал: «А что, в Москве красивых женщин не было»? В ответ страстно: «Нет, не такие! Не та-акие!»

В памяти картинка. Сентябрьский вечер, дождик небольшой, мы с Винграновским спрятались под деревом. Сверху струится, сквозь зелень, колдовской свет. Николай Степанович неожиданно: «Сергей, я уже старый и мне уже ничего не нужно. Мне нужно только, чтобы меня любили женщины, и чтобы было десять костюмов». Я, озадаченно: «С женщинами понятно. Но чему именно десять костюмов? Не пять, не двадцать»? В ответ: «Мой дорогой друг, Сергей! Почему-то именно эта цифра позволяет мне (на этих словах вся его фигура начинает двигаться вверх, туда же вздымаются руки) уютно чувствовать себя на этом белом, на этом прекрасном свете»! Так и сидит во мне этот кадр: Поэт выражает любовь свою к миру, в котором так много чудес и вещей, которые не любить нельзя. Даже костюмы...

ОГРАНКА ВИНГРАНОВСКОГО

Однажды Винграновский расспрашивал меня о родителях. Говорю, что отец мой из села Песчаный Брод, на Кировоградщине. «О, так я там бываю три-четыре раза в год»! Я теряю дар речи. Чтобы он так часто бывал там и ни разу мне об этом никто не говорил? Например, поэт Иосиф Бухбиндер (в начале 1950-х был арестован и отсидел в лагерях за «еврейский национализм») только однажды побывал в Песчаном, так потом несколько лет подряд муж моей тети Иван Андреевич каждый раз спрашивал меня о нем. Аж пока я не привез поэтический сборник того Бухбиндера в подарок. Во время следующего визита дядя отдал мне ту книжечку назад: «Забери. Почитали мы. Паршивенько пишет...» Так то Бухбиндер, а здесь громогласный и великий Винграновский!

Осторожно продолжаю разговор. Как это он приезжал в Песчаное? Оказывается, просто: берет себе лошадку, телегу, садится и путешествует по селам. Песчаный Брод — обязательный пункт посещений. А еще называются села и городки. И здесь до меня доходит, что речь идет о родной для Винграновского Николаевщине. Где, конечно же, тоже есть Песчаный Брод. Там, где река, там и брод ищут, желательно песчаный...

Одна из последних встреч (было их немного, и все в памяти) с Николаем Степановичем — у него дома, на  улице Гончара. Он показывает машинопись прозаического произведения, рассказывает, как трудно писать эту прозу — по несколько раз приходится переписывать. Говорю: зачем же вы так мучаетесь с этой машинкой, переходите на компьютер. Рассказываю о его преимуществах. Винграновский, торжественно: «Лина говорила то же самое!» Лина — это, конечно, Лина Васильевна Костенко, которая с компьютером давно «на вы». И действительно, соглашается, уже нет сил — нужно купить тот компьютер.

Дальше выслушиваю рассказ о финансовой начинке будущей покупки. Было намерение, реализованное только отчасти, снять серию документальных фильмов о гетманских столицах. Чтобы собрать деньги на проект, открыл счет в банке и разослал повсюду письма — в украинскую патриотическую диаспору. Думал: сколько миллионов вложит — два, три или больше? Ужаснуло. От какой-то бабуленции из Австралии 500 долларов, от двух дедков из Америки по сто, и еще что-то. Словом, девятьсот «зеленых» растут на банковской грядке и вот, теперь только подумалось, на что же их пустить. На компьютер!

Николай Степанович просто сиял от такой придумки. В знак благодарности за такую хорошую идею принялся варить мне кофе. Топал-топал возле плиты, таки приготовил. Я отхлебнул и глаза отвел: что-то оно не то... Тут появилась жена Николая Степановича и сразу обнаружила существенные проколы в технологии приготовления напитка. Винграновский мягко и виновато улыбался: бывает, хоть это и не так сложно, как компьютер...

Уже и не знаю точно, но, кажется, он ту машину компьютерную таки купил. Только достаточно быстро накатилась на него болезнь, которая и свела со света. Остались стихотворения — для меня и многих украинцев просто волшебные и бессмертные. И все чаще вспоминается автомобиль, ночь, я сижу напротив Николая Винграновского, и он просто смотрит мне в глаза. Не было такой поездки, а образ ее остался навсегда. Иногда в памяти сильнее работает то, что не сбылось.