Миколайчук. Праздник. Послесловие к юбилею

На родине художника был организован действительно народный праздник! Тысячи людей вышли на улицы и площади. Когда мы, гости, участники юбилейного действа, шли к Музею-усадьбе Миколайчука в его родном селе Черторыя, стоящие вдоль улицы дети, юноши, люди старшего возраста держали соединенные рушники. Километры рушников... И все присутствующие в вышиванках — от губернатора Черновицкой области Михаила Папиева до самого маленького ребенка. Музыканты наигрывали мелодии, знакомые по фильмам с участием Миколайчука. Если бы и не знал, что это и откуда, понял бы: вот из этого поля, из этого социокультурного лона явился художник. В Киеве все было замкнуто в пространстве Дома кино, кинотеатра «Жовтень», где состоялась и еще будет продолжаться ретроспектива фильмов, и театра им. Ивана Франко. Миколайчука в столице немного, хоть и есть.

Ну есть, да. Однако на Буковине Миколайчук — свой, он гений этого места, он народный герой и проявление народного духа. В Киеве же художник является олицетворением кино для избранных, для посвященных. Символ экранного искусства, кажущегося иногда, в отчаянии, красивой легендой о временах, когда креативность украинцев в кинокультуре опять, после Довженко и Кавалеридзе, взорвалась на целый мир. И потом угасла. Для широких зрительских масс. Для высокого начальства. Тотальное отсутствие высокопоставленных чиновников на юбилейном вечере в театре им. Франко — красноречивое тому подтверждение. Не нужны им ни кино, ни культура, говорящие на языке народа. Ведь по их убеждению (никогда, конечно, в этом не признаются, упаси Господи), никакого народа в Украине давно уже нет. Есть управляемый посредством СМИ электорат, которому можно «втюхивать» что угодно, любую муть. Раньше коммунистическую, теперь необуржуйскую. И ведется на это народ, ой ведется...

Почему-то вспомнились похороны писателя Григора Тютюнника в марте 1980-го, на Байковом кладбище в Киеве. Григир ушел из жизни сам, написав в предсмертной записке: «Домучивайте кого-то другого, а все мое, что у меня есть, сожгите». Я стоял возле Ивана Миколайчука и видел, как безудержно и страшно он плакал. Уже потом вспомнилось: не самого ли себя заодно оплакивал?

За шесть лет до того в Москве хоронили Василия Шукшина. Тютюнник ездил на похороны и написал о том, что поразило больше всего: «З виразу облич, по калині, по тиші я побачив, як народ уміє шанувати свого письменника. Бачив, як несли йому калину, він увесь лежав у калині, а якийсь хлопець тримав цілий калиновий кущ — як знамено (...) Либонь, я вперше відчув, хто такий народ — без буденних дріб’язків, а народ як сім«ю, що ховає свого сина». Статья «Светлая душа» заканчивалась словами: «З любові й муки народжується письменник — іншого шляху в нього немає».

По-видимому, тогда, в Москве, Тютюнник не мог не подумать о собственной смерти и собственных похоронах. Писатель в России — не то, что в Украине. Выбирая языком своего писательства украинский, ты отрекаешься от настоящего успеха у массового читателя. Так было и так есть до сих пор. Не только в литературе, но и в кино или на телевидении. Разве что притворишься «дурковатым хохлом» и не заговоришь на «человєческом суржикє»... Кстати, Григир начинал писать на русском. Старший брат, Григорий, который уже набирал силу и авторитет в литературе, познакомившись с русскоязычным рассказом Григора, сказал: «От ти пишеш по-російськи... Ну що ж, як воно вже так склалося, пиши. Тільки знай, братику, мова — душа народу. Як же ти писатимеш про українців не їхньою мовою, як виразиш їхню душу не через їхню мову, сиріч душу?». И уже сам Григир о своих героях, которых писал, что называется, с натуры: «Але не всі відкриті, не всі виростають у честь, поезію і славу народу. Бо щоб вирости їм у поему краси, поему щастя і горя, радості і смутку, треба, щоб почалися вони із серця доброго, люблячого, самовідданого. Мало — бачити. Мало — розуміти. Треба любить». Простая вещь — надо любить свой народ. Легко сказать, а как любить людей, которые так не уважают, не изредка, самих себя? Сколько стонов и мук в словах украинских проводников — от Тараса Шевченко, Василя Стефаника, Александра Довженко: народ, пробудись! А в ответ молчание — «бо благоденствує» этот народ под лукавым присмотром царедворцев всех мастей. Или, что точнее, научился «изображать» то, что нужно. Хохла-простачка, которому все «без разницы». Нужен ключ к не изредка наглухо закрытой, замурованной народной душе. Наученной горьким опытом многолетнего рабства и холопского пренебрежения.

Миколайчук не просто любил народ, его слово и его искусство. Он жил им. Он слышал его, умел выходить на контакт. Не ссорить, не давать нагоняй, заняв достаточно традиционную для украинских интеллектуалов позу миссионера, а то и мессии. В своем режиссерском дебюте, «Вавилоне ХХ», столкнул в диалоге коммунистическую утопию и взгляд на нее собственно народа. И утопия сделалась смешной и диковатой. Сейчас компартийные бонзы опять рассказывают нам о «светлых далях», на языке демонстративно не украинском, не народном. Потому что ментальность у них такая — видеть в народе только биомассу, пластилин, из которого они лепят «нужных партии» идеологических монстриков.

Вспоминается, как Юрий Ильенко рассказывал об Ивановой кинопробе на роль в «Тенях забытых предков». «Він не хрестився, він — молився! Одразу стало зрозумілим, що він із того культурного, світоглядного шару, про який мали знімати фільм». В том-то и дело: чтобы это снять, мало кинокамеры и хороших актеров. Надо, чтобы люди говорили на том же языке, на котором общаются их герои в жизни, в реальности. Иначе на пленке останется только поверхность явления, хоть бы и блестящая, даже красивая.

Юбилей Миколайчука на Буковине доказал: и у нас возможен вариант, когда народ относится к художнику по-семейному — как к сыну своему, как к брату, родному, близкому человеку. Так и хотелось повторить те же слова: «Либонь, я вперше відчув, хто такий народ...». «Поразительно, — сказал режиссер Роман Балаян, — Ивана здесь любят все». Действительно, все — от губернатора до самых маленьких буковинцев. Это не сымитируешь, не сыграешь. Об этом же говорили побратимы Ивана Миколайчука — и кинооператор Юрий Гармаш, и художник Анатолий Мамонтов, и композитор Владимир Губа, и актеры Михаил Голубович и Федор Стригун... Они ездили на встречи со зрителями по всей Буковине — и везде их ожидало огромное количество людей, проявляющих удивительный и до сих пор неутолимый интерес к Миколайчуку и его творчеству. Украинского кинохудожника, такого обделенного вниманием и уважением в настоящее время, это пробирает до слез. И к простой мысли: вот же он, источник новых творений, новых путешествий в глубины загадочной народной души. Которая здесь, в Буковине, открыта миру, как нигде, может, в Украине.

И выставка художников в Черновцах засвидетельствовала ту же любовь к Миколайчуку. И фестиваль любительского кино. И, конечно же, грандиозная акция «На гостину до Івана» — от Черновцов до Черторыи сплошное марево народной любви. И рукотворного уважения и почета — в рушниках, в изделиях бытовых, в одежде. Мир буковинского села или городка едва ли не барокковый — такая здесь насыщенность пластичной информацией. Не случайно художник так много думал о барокко в сугубо народном его проявлении — все это отсюда. Когда диковатый партийный чиновник в 1971 году говорил о «Белой птице с черной отметиной», что это, мол, «бандеровцы» в кадре — вернулись из Сибири, из ссылки, с деньжатами, да и понастраивали дворцов, он просто не знал, что на Буковине почти все хаты расписаны, разрисованы, как куклы. И ходят люди так, и поют, и танцуют. И обряды совершают. Их язык Миколайчук постигал с детства. И не уставал делать это до смерти. Народ, оказывается, это видел и понимал. И оценил должным образом.

Миколайчук слышал в себе великую традицию национальной культуры, национального миропонимания. Не случайно же начал из роли Тараса Шевченко во «Сне» Владимира Денисенко. И одновременно Иван Палийчук в «Тенях...». Их феноменальность в том, что заговорил до того безъязыкий народ. На языке обрядов, ритуальных действ, ярмарочных трагифарсов. Позже, в «Пропавшей грамоте» по Гоголю, сделанной Борисом Ивченко при активном участии Миколайчука-актера и Миколайчука-концептуалиста, удастся выразить именно тот ярмарочный смех, который покрывал всю плоскость жизни Российской империи, — от народного низа до имперского верха. Это и не понравилось, фильм в Украине не показывали до 1987 года. Кого-кого, а императорских высочеств из имперских кабинетов «трогать не моги» — и по сей день так.

Миколайчук и в самом деле «народный гений», как сказал о нем Сергей Параджанов. Поставив в один ряд с Довженко, который когда-то, в «Звенигоре», первым в отечественном кино, сумел зафиксировать и выразить богатство народной души, историю народного мироощущения. Кстати, и Параджанов так же выставлялся в роли ученика Довженко (многое, по обыкновению, выдумывая, фантазируя). От Миколайчука слышал как-то историю, как смолоду он все хотел познакомиться с Довженко. Наконец собрался, поехал в Киев. С вокзала пешком на киностудию. А там объявление: «Вчера в Москве умер Александр Довженко». Чистая выдумка... Миколайчуку было тогда, в 56-ом, только 15 лет, и вряд ли он даже слышал о Довженко. В школе его не изучали, в печати не пропагандировали. Это из разряда автобиографичных мифов, которые художники охотно составляют о себе. Нормальное, естественное дело. Важно другое — и Параджанов, и Миколайчук приклонялись к могучей тени Довженко, для них он был образцом проникновения в глубины народной культуры, народного сознания.

Миколайчук любил не только родную Буковину, но и Киев. Как-то я спросил у него, не хотел бы он перебраться из Березняков на правый берег, в старый город. «Что вы, — воскликнул он. — Ни за что не променяю! Каждый вечер я любуюсь на Лавру, на золотой, божественный блеск церковных куполов!». Вместе с тем киностудийный фабричный конвейер угнетал его. Может, потому мечтал в один прекрасный день оставить кино и отдаться чистой литературе. Почти созвучно Шевченковому идеалу: «поставлю хату і кімнату, садок-райочок посаджу...». И в том раю творить в режиме свободной птицы. Не сбылось. Хотя необходимость личностной свободы и является основным посланием художника нам, ныне сущим...

А Киев таки кое-что сделал. И книгу «Іван Миколайчук. Магія любові» (составитель Мария Миколайчук, подбор и подготовка текстов Ларисы Брюховецкой, к изданию приобщились Государственное агентство Украины по вопросам кино, Национальная киностудия имени Довженко, редакция журнала «Международный туризм»). И другую книгу, переводную — польской исследовательницы Йованны Левицкой «Повернення до коріння. Українське поетичне кіно» (усилиями той же Л. Брюховецкой). И комплект из восьми фильмов Миколайчука на DVD — отреставрированных, с комментариями...

В Черновцах губернатор Папиев всерьез говорил о возможности создания культурного центра имени Миколайчука и о создании памятника. Несколько проектов уже есть, страдают они от тотального игнорирования места, где быть памятнику. Я же подал руководителям Буковины давнюю идею Юрия Ильенко — фестиваль Поэтического кино. В потенции международный. Слышите? Такой, где на экране будет происходить диалог народов, народного искусства. Того же, который и творился Иваном Миколайчуком.