Мир без любви

Александр Гляделов угощается яблоком и, аппетитно захрустев им, глядит в окно. За окном — восьмой год Независимости; с три десятка похожих, как заборы, и гнусных, как вечные на тех заборах надписи, партий; олигархи на мерседесах, бандиты на джипах, безработные в трамваях; экскременты ротвейлеров без намордников на каждом шагу; преждевременно созревшие девушки, осчастливленные знанием разницы между «Тампаксом» и «Олвейз» с крылышками и без; вымирающая страна; беззубые рты бомжей; жестянки из-под «Coca-Сola»; стук шахтерских касок о гранит и беспутных физиономий об милицейский асфальт; густая вонь фальсифицированной водки; беспризорные дети...

За окном — мы. Эйфорически бодрые и смертельно усталые, хорохорящиеся и затурканные, нетерпимые и продажные, заносчивые и тусклые, энергичные и отчаявшиеся...

Мы несемся по улицам и переходам между станциями метро, по лестницам многоэтажек и эскалаторам, к открытию распродажи и закрытию магазина, натыкаясь на солнечные лучи и прошмыгивая между каплями дождя — наудачу и за удачей, наобум, на авось, с тупым остервенением вечного опоздания и потери.

Александр Гляделов благодарит за предложенный кофе и, аккуратно прихлебывая его, глядит в окно.

Там кипит целеустремленная и идиотская жизнь, рушатся карьеры и провозглашаются доктрины, лоснятся от самодовольства рожи чиновников и пищат задиристые фальцеты доморощенных поп-идолов. Там пахнет прелыми листьями и протухшими надеждами, проститутки нащупывают жалом шприца голубую жилку на животе, а брошенные ими дети окунают дрожащие ноздри в полиэтиленовые пакеты с клеем ПВА. Там сусально сияют воздвигнутые безбожниками храмы и степенной саранчой двигаются по мощеному импортной плиткой Крещатику охотники за опорожненными пивными бутылками.

Это наш мир, который в умиротворенной и давно неподвижной Швейцарии, где Гляделов представлял свою многократно описанную и, похоже, так и не ужаснувшую нас серию «Лишние» (о детях — улицы? подвала? апатии? бессовестности?), вызвал не шок, но вздох: «Страшно».

А ведь страшно даже не то, что, как стращают некоторые журналисты, из беспризорных детей рекрутируется потенциальный криминал. Не то, что из их среды яростно выплевывается на наши намарафеченные центральные магистрали туберкулез и сифилис.

Кошмарнее — мы. Суетливо семенящие мимо, с лестницы — на лестницу, из конторы — к магазину, из забегаловки — к инфаркту, из настоящего — в дикое, варварское лицемерное прошлое, от чужой боли — к телесериалу.

Куда и зачем несемся мы мимо наших детей? Без нежности и сострадания? Без веры и милосердия? Без любви...