Горячие темы:

Нана Джорджадзе: Вопрос национальности для меня — последний

09 сентября, 19:20

Одна из самых ярких пар современного мирового кино — Нана Джорджадзе и Ираклий Квирикадзе. Он — большой, красивый, молчаливый философ. Она — яркая, с копной рыжих волос, вечно юная хиппи. Ее кино — необыкновенно точное, адресно направленное к сердцу зрителя, — завораживает. Они очень много работают, а в перерывах «кочуют» по фестивалям. Не тусовки для, а познания ради. Много и доброжелательно смотрят чужое кино и впитывают новые впечатления.

В ранней юности девушка из хорошей семьи, Нана, сбегала из дому, чтобы вольно кочевать по просторам тогда громадной страны — СССР. Ездила автостопом, «зайцем» на поездах, ночевала на вокзалах, знакомилась и общалась с самыми разными людьми. Одетая в яркие одежды, руки, как и сегодня, унизаны простыми разноцветными браслетами, она выглядела экзотической птахой на фоне советской действительности, где хиппи было словом ругательным. И, Бог миловал, кроме воспоминаний о разных городах и весях и знакомств с хорошими людьми, — никаких эксцессов. Бедные родители! Но какие мудрые!

Воспоминания и новые впечатления она всю жизнь делегирует в свое кино — тонкое, умное, талантливое и обязательно с юмором.

В ближайшее время Нана Джорджадзе «дебютирует» как режиссер телесериала. Она стала постановщиком фильма «Голоса», который зрители вскоре увидят на канале ОРТ.

— Нана, вы с вашим мужем, Ираклием Квирикадзе, что называется, — люди мира. Вы не привязаны ни к географии, ни к псевдонациональным проявлениям. При этом в каждом вашем фильме, в каждом высказывании — настоящая, неподдельная, глубокая любовь к Грузии. И ваши картины говорят на языке, понятном каждому мыслящему человеку, при этом в них — невероятный, кружащий голову аромат Грузии. Может, это и есть понятие — национальное кино?

— Я ощущаю и всегда чувствовала себя «абсолютной» грузинкой, где бы я ни была. Но вопрос о национальности для меня — последний, когда я общаюсь с людьми. Это может быть интересно для меня в том плане, на каком языке говорят люди — это всегда особая музыка, — меня интересуют костюмы, ритуалы — это помогает понять способ мышления собеседника. Все остальное — безразлично. Я или общаюсь с человеком, потому что он мне интересен, или — нет. Выросла в такой среде, никогда не знала, кто со мной рядом во дворе играет — тбилисские дворы были интернациональны, там были ВСЕ! И происходило все лишь на человеческом уровне — любовь, измены, драки, свадьбы, секреты, друзья и враги. То же — и в школе, и в институте, и в семье. Это культурный уровень общения, который был принят у нас.

— Что же с нами всеми произошло, что люди пытаются доказать свою национальную идентичность, причем часто — чудовищными способами?

— Я не аналитик, живу в основном эмоциями. Весь ужас в том, что это больше политические игры. Политикам почему-то выгодно заставлять людей задумываться о подобных вещах, потому что им, политикам, нужны провокации. Но, поверьте, не все, слава Богу, «ведутся» на это — у меня в Грузии семья, родственники, которые живут по тем законам этики, морали и культуры, которые передавались из поколения в поколение, и где во главе угла лишь одно — хороший ты человек или сволочь. Что же касается «горячих» точек, то там прослеживается одна и та же драматургия. А в «подогретой» атмосфере не все люди выдерживают.

— От чего же зависит мера выдержки?

— Думаю, от уровня культуры, который, к сожалению, в последнем столетии особенно понижается. Иногда нужно сбрить волосы, чтобы выросли новые, крепкие. А у нас сбривают, а вырасти-то не дают, снова — под ноль. С каждым поколением что-то происходит. Нестабильность ведет к миграции, которая тоже не способствует сохранению лучших человеческих качеств. Костяк, который был лицом страны (не говорю — нации), мерилом ее ума, совести, таланта, — стал растворяться в «мировом океане». Но могу привести и другой пример, я очень горжусь этим. Грузинские евреи, которые уехали в Израиль, привезли с собой и сохранили такую любовь к Грузии: они назвали улицы так, как назывались те, на которых они жили. Они учат детей грузинскому языку, песням и танцам. Они просто уехали на свою родину, но увезли с собой не ненависть, а настоящую любовь, которая выразилась, например, в прекрасном фильме, снятом в Израиле и обошедшем весь мир с огромным успехом, — «Моя грузинская свадьба».

— А я хочу поговорить о вашем кино, которое очень люблю. С одной стороны, оно невероятно эмоционально, с другой — очень четко выстроено и структурировано. Последнее идет от вашего первого образования — архитектурного факультета?

— Архитектура мне очень многое дала. Это универсальная профессия, не только потому, что очень ее люблю и продолжаю ею заниматься. По профессии я градостроитель, и хотя города не строю, но продолжаю делать интерьеры домов, кафе, ресторанов — между фильмами, которые снимаю. Конечно, архитектура мне помогает. Работая в кино, всегда сую свой нос в «чужие» дела, извиняясь перед художниками, бутафорами, костюмерами. Все должна делать своими руками — поставить, повесить, поправить. Тащу из дома костюмы и реквизит, даже дети мои «ругают» меня за это. И Ираклий ругает — где бы мы ни жили, моментально устраиваю из дома «запасники», а потом все тащу на съемочную площадку. А что касается структурирования: ведь я в основном снимаю по сценариям Ираклия, а он — человек непредсказуемый, но «моего мира». Мне очень близко состояние, когда стираются границы между реальностью и фантазией, очень важно чувство юмора Его сценарии дают мне возможность импровизировать, очень вольно чувствовать себя. Он всегда говорит, что порчу его сценарии, но я могу идти в любую сторону, а он потом, когда смотрит фильм, принимает мое видение.

— Ведь Ираклий — великий мастер монтажа, он помогает вам в этот период?

— Сначала я монтирую сама, потом он приходит и начинает «пить мою кровь». Если мы монтируем в «приличной» стране, — Германии, например, где тишина, слышно, как муха летит, — а из нашей монтажной дикие крики и оры несутся, то те, кто слышат это впервые — в шоке. Не знают, как быть, может, полицию вызывать или пожарных?! Потом привыкают, видя нас в перерывах мирно пьющими кофе. А когда после смены, ночью, охрипшие, мы возвращаемся домой, он обнимает меня и говорит: «Подумай, как здорово: 35 лет живем — и ни одного конфликта!».

— А как все начиналось?

— Он был моим педагогом, то есть я вышла замуж за своего учителя. 2 октября начались занятия, а 27-го мы уже поженились. Наш бурный роман длился 25 дней и продолжается уже 35 лет. Муж очень многому меня научил. Потрясающий сценарист, великий монтажер — «вытаскивал» очень много картин, многих великих режиссеров. Фильмы эти получали и «Оскаров», и призы самых престижных фестивалей. Ираклий обладает уникальным даром — монтируя, он по ходу может кардинально изменить драматургию, находит неожиданные ходы, переставляя сцены. Поверьте, я многим обязана нашей счастливой встрече!

— В свое время хиппи, которых во всем мире называли «дети цветов», у нас были босяками. Тем не менее вы, девочка из приличной семьи, бросились в нашей ханжеской стране именно таким образом познавать мир. Ваши истории родом оттуда?

— Даже не знаю, наверное, и оттуда. История начинает во мне «выбраживать», я рассказываю ее Ираклию, потом что-то пишу в меру собственных возможностей. Я, в отличие от нормальных сценаристов и писателей, не умею писать большие вещи, не могу долго сидеть за столом. Когда начинаю чем-то интересоваться, что-то бурлит во мне, не то, что хочется сесть и написать, а сорваться, бежать, двигаться надо. Больше люблю рассказывать истории, чем писать. Вот Ираклий — пишет.

— Но в кино-то вы умеете и рассказать, и показать историю?

— Знаете, я ведь не даю своим актерам читать сценарий. Перед съемкой рассказываю ситуацию и дам прочитать те слова, которых эта ситуация требует, ведь в жизни никто из нас не знает, что будет после, и не всегда вспоминает, что было до. И выходит более правильный тон, чистый глаз, искра высекается, понимаете? Первые растерянность и непонимание для меня бывают очень ценными, очень важными и гораздо более искренними, чем проигранные с накопленным профессиональным багажом ситуации.

— А как это воспринимают актеры?

— Я очень люблю артистов, очень их уважаю. Он должен себя чувствовать вольно. Должен играть в кино играючи. Зритель ни в коем случае не должен чувствовать пота и переживать кошмары, когда работа делается с трудом. Я, например, когда снимаю кино, никогда не сплю, иногда «вырубаюсь» часа на два, когда уж совсем падаю. Но это не полноценный сон, потому что постоянно ужасаюсь тому, что делаю, все время недовольна собой. И мне очень сложно смотреть свои фильмы, когда они закончены, потому что всегда нахожу что-то, что необходимо было сделать иначе. Вообще после окончания картины чувствую такое опустошение! Потому что выкладываюсь до капельки. Личная жизнь? Да ее вообще нет! Проходит неделя, начинаю спать. Через две — есть, замечать близких, и т.д. А потом начинаю хотеть снова снимать.

— Когда работаете, думаете о зрителе?

— Нет, извините, никогда. Не могу об этом думать, потому что для меня зритель — это очень конкретные лица. Это люди, которых я люблю и мнением которых дорожу. А зал — понятие абстрактное, я же не знаю, придет в зал 3 человека или 300. Но если они досидели до конца — все это мои друзья. Люди, с которыми я могу разговаривать. Для них в бессчетный раз могу на съемках что-то переставлять, перевешивать, поправлять в кадре — я очень люблю детали, — хотя этого потом можно и не заметить, ведь мгновенно промелькнет, без укрупнения, без остановки, на заднем плане. Очень важно для меня, чтобы смотрящие фильм почувствовали атмосферу. А если через день-два вспомнят о фильме — это для меня огромное счастье.

— Значит, вы можете сформулировать, что такое счастье?

— Это же секундное понятие, оно не может длиться долго. Вспыхнет и уходит. Не знаю, какие слова найти для этого: или это должна быть высокая поэзия, или надо уметь отстраниться от того, о чем ты рассказываешь, чтобы не впасть в сентиментальность и пошлость. Знаю только, что нельзя нажимать специально на болевые точки, — сама этого очень не люблю, — чтобы не выжимать специально слезу.

— Что вам интересно в сегодняшнем кинопотоке?

— Никак не могу привыкнуть к стремительной технической стороне кино. Я очень старомодна. Все эти «прибамбасы», игра игрушек часто подменяют собой, а иногда и выхолащивают трепетный смысл человеческого начала. Не люблю, когда меня пугают — не смотрю триллеры. Очень ценю юмор, импульс, эмоции, чувства.

— Что сейчас у вас в работе?

— Впервые в жизни сняла, по предложению Константина Эрнста и Дениса Евстигнеева, мини-сериал. Это история необыкновенной женщины, которая слышит голоса — 17-серийный фильм. 9 серий — мои, остальные снял Хван, т.к. это одна горизонтальная история, с многими вертикальными, каждая серия — новая вертикаль. Думаю, вы увидите эту работу в новом сезоне. Также у меня на столе три сценария: два — Ираклия, один — мой. Продюсер Андрей Разумовский, с которым мы уже работали, заинтересовался всеми тремя.

— Есть ли перспективы у украинского, грузинского, казахского кино встать с колен?

— Конечно. Если чего-то очень хочешь — исполнится. Должно проявиться новое поколение людей, которые не могут жить без кино. Но это должна быть не абстрактная любовь, а основанная на глубокой культуре и знаниях. Главное — человеческий фактор, а финансы появятся. Пример этой магии — современное румынское кино.

— Как вы, человек, в котором превалирует свободолюбие, умудрились ассимилироваться в кино — творчестве коллективном?

— Всю жизнь я работаю практически с одной командой в 18 человек. Мы понимаем друг друга с полуслова, по жесту, по взгляду. В последних моих фильмах оператором — мой сын. Его камера всегда дышит. Это человек, который больше всех ругается со мной и лучше всех понимает. Я очень люблю талантливых людей, учусь у них и счастлива, что мы вместе.

— Вы — яркая личность, а вам никогда не предлагали кресел, постов?

— Я родилась в самолете и выросла на крыше. Не могу представить себя во власти. Мне кажется, как только ты соблазнишься — все! Ты зависим! В том, что я делаю, есть, конечно, свои несвободы, но это совсем другая, моя история.

ФИЛЬМОГРАФИЯ

Актерские работы

1978 — Несколько интервью по личным вопросам

1981 — Будь здоров, дорогой

1981 — Пловец

1985 — Великий поход за невестой

1988 — Житие Дон Кихота и Санчо

Режиссерские работы

1978 — Трио

1979 — Атлант

1980 — Путешествие в Сопот

1982 — Помоги мне подняться на Эльбрус