Неистовая Молостова

Людей такой неуемной энергии и колоссального темперамента вообще немного. Один мой старший товарищ любит шутить, что, дескать, если после сорока утром у тебя ничего не болит, проверь, жив ли ты. Молостова, полемичная, шумная, резкая, ураганная (что особенно заметно на фоне ее мужа — замечательного постановщика танцев, спокойного и меланхоличного Бориса Каменьковича), вообще-то говоря, заставляет позабыть о любых немочах и вялости. Одно ее присутствие рядом требует подтянуться: во-первых, стыдно рядом с этим сгустком энергии выглядеть этаким тюфяком, во-вторых, приходится все время быть настороже, чтобы не растеряться, когда она огорошит тебя каким-нибудь дерзким соображением или упреком, мол, опять вы, критики, обделались, несете околесицу, дилетантствуете, ребята.

Кого-кого, а Молостову в непрофессионализме не упрекнешь. Так что и судит она других, может быть, и категорично, но по праву. Она вообще, видимо, требовательный человек. Лично я не хотел бы у нее репетировать. Ей от этого, безусловно, ни холодно, ни жарко: найдутся другие, поталантливее меня, по крайней мере в артистизме. Актеры же ее любят, и правильно делают. Она прочная и честная. И спектакли у нее такие же — основательные, терпкие, внятные. Говорят, что режиссура — не женская профессия. Я в юности, признаться, тоже так считал, встречая мужеподобных девиц-режиссерш с вечной сигаретой в зубах и полным ртом матерщины, в брюках и с хулиганскими замашками. Молостова меня обломила, доказав, что даже железная воля — этот шамберьер в дрессуре актеров — вовсе не исключает деликатного ума и трепетной лирики. Именно она поставила, как теперь ясно, легендарный «Вишневый сад» в фантастической декорации Данилы Лидера в Киевской русской драме, сочинила «Мастера и Маргариту» в театре имени Франко (помню, я морщился, мол, слишком социально, а поди ж ты, не только разухабистая компания Воланда в нем не стареет, но и коротышка во френчике продолжает караулить свое время не напрасно), и там же, в украинском, — сочный и трогательный «Талан» с удивительной интермедией-сюитой, посвященной театральным кулисам и волшебному сору, из которого рождаются театральные чудеса.

Вообще, если постараться быть банальным, то нужно обязательно сказать, что драматические спектакли Молостовой — музыкальны, точнее, партитурны и отлично психологически оркестрованы. А оперные, наоборот, драматичны. У Молостовой редко бывает, что спектакль становится демонстрацией поз и голосов прим и премьеров. Она настырно прививает монументальным солистам мысль и движение. И возможно, этим, кроме, естественно, строптивого нрава и нелицеприятной прямоты, не слишком мила местным рутинерам. Все-таки в нашей Национальной опере ставит Ирина Александровна непростительно мало. У Гергиева в Мариинке она желанный гость, в Израиль ее приглашают, вот в Большой позвали... Да ладно, не надо о грустном. Сама-то Молостова никогда не позволяет себе хныкать. Может быть, потому так жадно и шумно живет?