Несколько уточнений о «Донбассе»

Чаще всего режисера обвиняют  в тендециозности как в трактовке персонажей, так и в развитии событий. Мол, в кадре одни боевики, лгуны и головорезы, обычных, нормальных, не говоря уже — проукраински настроенных людей практически нет, атмосфера слишком гротескная, с одной стороны, и безнадежная, с другой.

Мне кажется, что подобные претензии исходят из непонимания задач, которые поставил перед собой режиссер и, со всей очевидностью, — выполнил.

Следовательно, попытаюсь напомнить вполне очевидные, по моему мнению, вещи.

1 МЕСТО

Из 13 эпизодов картины только один не происходит на оккупированных территориях. Декорации для остальных — это кровавые будни «Новороссии» в условном восточноукраинском городе (съемки шли в Кривом Роге).  Эти обстоятельства определяют сюжет: фильм не просто об устройстве «русского мира», а о его главном оружии: пропаганде, механизмы которой Лозница анализирует с присущей ему безжалостностью.

2 МАНИПУЛЯЦИИ

Ложь начинается с первого кадра. В трейлере съемочной группы дородная разговорчивая артистка (Тамара ЯЦЕНКО) спорит с гримером. В следующей сцене ей и ее коллегам-артистам, замаскированным под случайных прохожих и выведенным на улицу, придется выступать «очевидцами» вражеского обстрела на фоне заранее подорванного троллейбуса.

Забегая наперед, отмечу: Лозниця не обошел вниманием ни одну из господствующих «русскомирных» идеологем — культ победы («победобесие»), великий СССР, православие, борьба с абсолютно выдуманным «фашизмом», политическая паранойя. Реальность подгоняется под лозунги, время и пространство теряют целостность, отдельные жизни служат расходным материалом, героя заменяет вождь или начальник, поэтому ни одна история не может завершиться   — «Донбасс» структурирован фрагментарно.

3 ШОУ

С каждым новым эпизодом манипуляции становятся и более наглыми, и более виртуозными. В роддоме разговорчивый Михалыч (Борис КАМОРЗИН) устраивает для молчаливой масовки женщин в белых халатах шоу с демонстрацией продуктов и лекарств, спрятанных в кабинете воровитого директора, — последний спокойно отсиживается в соседней комнате и потом отблагодарит шоумена конвертом необходимой толщины. Группа военных с монголоиднимы чертами утверждает немецкому журналисту, что они «местные», но не млгут уточнить, как называется их поселок. Украинского военнопленного выводят к столбу около автобусной остановки с табличкой на груди «каратель» для дальнейшего линчевания. Маршрутку напоказ разрывают российские «Грады», после чего сопровождающую их машину сепаратистов на ночной дороге расстреливает из засады группа ликвидации. Труппу из пролога превращают в настоящих «двухсотых» ради очередного репортажа под заключительные титры на статическом общем плане: ложь кусает себя за хвост.

4 ЛИТЕРАТУРЩИНА

Российская пропаганда обозначена в силу еще советских традиций особым градусом литературности. В этом смысле показательны три эпизода, касающиеся руководящих каст «Новороссии».

К начальнику — серьезному мужчине с выразительно блатными повадками и фурией-секретаршей — приходят просители, которые привезли мощи «Феодосия Херсонского» и чудотворную икону «Чурилы Пленковича.» Эти святые — режиссерская выдумка, которая заявляет гоголевский мотив невероятных имен, который в одном из следующих эпизодов со свадьбой сепаратистов вырастает до почти полных тесок персонажей комедии Гоголя «Женитьба»: Иван Павлович Яичница и Анжела Тихоновна Купердягина создают «супружескую пару Яичниц», а поздравляет молодых депутат «Новороссии» Оксана Поцик.

Сатира с религиозными гастролерами, сама по себе выдержанная в духе «Ревизора», сменяется поркой мародера из «казаков» своими же товарищами под удары церковных колоколов. Явная аллюзия на рассказ Льва Толстого «После бала», где наказание солдата шпицрутенами происходит в Прощенное воскресенье. Но, в отличие от первоисточника, здесь нет рефлексирующего расказчика, потому что сопереживать некому: палачи бичуют себя.

Все «новороссийское» такое же литературное, как и ритуальное: поклонение мощам, проход сквозь строй, свадьба. Подчинение жизни предварительно составленному сюжету (протоколу) — неотъемлемое свойство диктатуры: индивидуальность несущественна, незаменимых людей нет, жертвой можно стать по прихоти начальника. Так что своевольной власти противопоставляются не бойцы и не даже не паяцы, а лица страдающие.

5 ВТОРОСТЕПЕННЫЕ ЛЮДИ

Это горожане, которые прячутся от обстрелов в подвале, среди влажности, темноты и грибка. Пассажиры автобуса, остановленного на блокпосту сепаратистов. Простодушный бизнесмен Сеня, который пришел забирать свою украденнйю машину у боевиков. Бабушка, которая на месте пыток украинского пленного, вместо того чтобы напасть на «карателя», мягко интересуется, когда будет автобус, потому что к дочери нужно.

Почти всем достается своя порция унижений. В подвал врывается агрессивная блондинка — та самая секретарша из эпизода с мощами,  — чтобы забрать свою мать в комфортный дом, полученный от бандитов; подземных жителей она осыпает грубыми ругательствами. Из автобуса выводят мужчин, обыскивают, заставляют раздеваться — все под руководством злобной командирши, которая извергает поток сознания о «родине в опасности». У Сени машину отбирают окончательно, еще и облагают данью в 150 тысяч долларов.

Во всех случаях народ не молчит, но и не оказывает сопротивления. Сдержанность реакций особенно контрастирует с театральным причитанием на месте инсценированных атак, равно как и с буйным весельем новороссийской толпы, буквально отраженными в сцене свадьбы и в истерическом хохоте во фрагменте с пленным.  Литературный мотив в фильме развивается последовательно: до хрестоматийного и логического, почти как в «Шинели», сочувствие маленьким людям — и признание за ними собственного достоинства. Поэтому призраками в итоге кажутся не они — а те, кто ими правит.

6 АНАТОМИЯ

Материалом для сценария «Донбасса» служили видеосюжеты из канала youtube.com и из «Фейсбука». Размещение репортажной съемки в интернете — деяние скорее информационное, чем режиссерское. Соответственно, выдающийся оператор Олег МУТУ, работающий с Лозницей в игровых картинах, свой индивидуальный стиль подчиняет драматургии. Перевоплощается в прыгающую  телекамеру в бомбоубежище, в телефон в руках юного водителя на обстреливающейся дороге, в неподвижного наблюдателя на общих планах. Подобное самоустранение не исключает этически четкую авторскую позицию —  просто только так и можно подтвердить то, что избегает подтверждения, сделать реальной фабрику ирреальности.

Не документ, не драма, а безжалостная анатомическая острота — другой оптики для бесчеловечного царства пропаганды, вероятно, быть не может.

До сих пор такого взгляда не предлагал никто — что и позволяет назвать «Донбасс» событием больше чем кинематографического масштаба.