О власти «троечников» и театре...

Имя Роберта Стуруа не нуждается в дополнительных регалиях. Это шикарный театральный бренд — умного, философского, обладающего ярко индивидуальным языком театра. Он никогда не заигрывает со зрителем, не адаптирует свои поиски на злобу дня. Театр Стуруа, имеющий в прошлом трагическую историю потерь, ищет ответ на главные вопросы: что такое власть, присутствует ли в ее природе гуманистическое начало, как меняется личность человека, вожделея ее и обладая ею.

Спектакли, показанные на этот раз киевскому зрителю, вызвали отчаянные споры. Печально известная комедия Лаши Бугадзе «Солдат. Любовь. Охранник и... Президент», которая стоила постановщику увольнения из созданного им театра, при всей филигранности театральности несколько разочаровала меня. Простоватым показался текст пьесы. И еще я укрепилась в мысли, что пока происходящее не пережито, не проанализировано глубоко, пока кипят страсти и выброс желчи зашкаливает, чувство меры может предательски изменить.

А вот свежее дыхание «Сезона охоты» Тамаза Чиладзе завораживает. Он для меня невероятно созвучен с сегодняшним днем, ведь многие из нас живут, словно пребывая в призрачном мире некой условной игры. Живут, будто на черновик, в ожидании чистых прописей, где каллиграфически все, наконец-то, будет написано набело. Роберту Стуруа удалось превратить фантасмагорию в высокую трагедию. Сценография Темура Нинуа, музыка Гии Канчели, с органически вплетенными в нее фрагментами И. С. Баха, О. Черчилля, С. Стогарта и Г. Руба, стилистически подкрепляли режиссерский рисунок. А блестяще воплощали все это актеры. Все они работают ювелирно-тонко, но исполнители главных ролей — Ия Сухишвили и Зука Папуашвили — особенно.

Остается лишь сказать, что приезд театра им. Шота Руставели, равно как и возможность встречи с истинным Местером — Робертом Стуруа, уже в который раз безусловная заслуга Посольства Грузии в Украине, которое во главе с господином Послом Григолом Катамадзе, очень много делает для популяризации грузинской культуры.

— Роберт Робертович, рада снова приветствовать вас в Киеве, который для вас всегда был практически второй родиной. Первый вопрос касается, к сожалению, не театра. Недавно прочла высказывание глубоко уважаемого мною Фазиля Искандера, где он говорит в общем-то чудовищную для меня мысль, что быть честным и жить честно, как это ни странно, было легче при Советском Союзе. Мы все стали самостоятельными государствами, пережили непростое двадцатилетие, постоянно поглядываем друг на друга: как там, получается? Многие в Украине с надеждой смотрели на перемены, происходящие в Грузии. В то же время из-за политических дрязг по приказу свыше вы уходите из театра им. Ш. Руставели, теряете работу всей жизни. Сейчас пришло новое правительство, вы вернулись, так как вам вернули театр. Каковы впечатления от реформ, которые происходили, происходят и, на ваш взгляд, будут происходить?

— Ну, эта фраза Фазиля, думаю, в какой-то мере, может быть правдой. Допустим, в геометрии есть постулаты, на которых строятся учения Эвклида или Лобачевского, также они должны быть у всякого нормального человека. Сейчас настолько зло и добро перемешалось, что нам становится сложно, сложнее понимать, что происходит, трудно определить врага, причины происходящего. Порой нам кажется, что это уже какие-то другие силы действуют, не люди, что от нас, людей, ничего не зависит. Несколько депрессивное состояние в обществе таки присутствует. Что же касается политики, реформ — сложно сказать, чем завершится эксперимент, но, как видно, это семя — Сталина и Берии, вообще зла — оно меняется, модифицируется, мимикрирует. Это всегда опасно. А добро всегда остается добром, это неизменно.

— Оно менее заметно?

— Да. Зло же всякий раз является в ином обличии. Хотя есть клише — оно всегда приходит под личиной добра, обещает его нести всем, сладко поет о народе, но маска быстро растворяется, они сами обнажаются, срывая ее. Поэтому я потерял надежду и интерес к политике. Обратите внимание на то, что происходит в «просвещенных» странах, допустим, в Англии, Франции, Германии. Вижу, там тоже людям уже надоело, что какие-то недоучившиеся, неталантливые троечники бросаются в политику. Им только и остается — изливать на нас свою несостоятельность. Вот умерла Маргарет Тэтчер. Я очень люблю Англию, но когда вижу по телевизору, что люди вдруг в карикатурных масках начинают сжигать ее портреты и торжествовать по поводу ее смерти, меня это раздражает. Ну, как можно... Подождите, пусть похоронят, пусть пройдет какое-то время. Мне приходилось бывать в Англии, и я знаю, что она не зло принесла Англии, сделала очень много хорошего для своей страны. Но, видимо, люди стали злее, грубее. А может быть, проблема в нравственных устоях? В общем, сейчас Грузия, как ни странно, сильно меня разочаровала. ХХ век начался с убийства святого человека — Ильи Чавчавадзе, писателя, который действительно был настоящим патриотом. Его убили, и эта смерть как бы стала дырой, через которую проползла всякая сволочь... У меня нет радужных надежд, не верю, что люди, которые садятся в эти кресла, могут сохранить цели и идеалы, которые у них, может быть, и были когда-то в юности. Видимо, некие бактерии в процессе жизни их уничтожили.

— Вы сожалеете о возвращении в театр?

— Имею ли я право на сожаление? Буду продолжать, что бы там ни происходило. Я не смогу уже ничего изменить хотя бы только потому, что мои друзья потеряют надежду на многое. Сейчас становлюсь героем не по призванию, а скорее... Долг это уже. Сделанное не казалось мне героическим поступком, но уже не могу идти на компромисс.

— Вернемся к театру. Когда наступают новые времена, как правило, литературы, драматургии нет, «пишущий люд» не успевает осмыслить происходящее. Есть публицистика в основном. Грузинский театр для меня в этом плане — чуть ли не единственный, где реально существует современная драматургия. Откуда она черпает свое вдохновение?

— Когда в 1990-х у нас не было света, было холодно, меня удивляло, что зритель очень активно ходил на наши спектакли... Почему-то в это время я ставил очень длинные спектакли, люди мерзли, но сидели и заинтересованно внимали. Видимо, театр в Грузии находится не на обочине жизни, он включен как бы в саму жизнь. Ну, застолье, скажем, день рождения. В украинском народе вижу те же черты. Все очень театрализовано. И само отношение к театру не бытовое. Начнем с того, что для грузин скучать в театре — просто непристойно. Театр — праздник, театр — выпадение из скучной жизни, не обязательно ожидается веселье, пусть трагедия, но это дает какую-то правду. Поэтому и драматурги, наверное, отключаются от быта. Хотя я не совсем убежден, что все так хорошо, как вы говорите. По крайней мере, я чувствую, что театр — это не газета, не публицистика. В те годы, советские, когда мы ставили, допустим, «Ричарда» или «Лира», старались, оставаться в области искусства, потому что в Советском Союзе очень многие театры выезжали за счет «злобы дня». Когда вдруг началась перестройка, многие театры «обанкротились», чтобы выжить, отчаянно заигрывают со зрителем.

— Почему спектакль по пьесе Лаши Бугадзе «Солдат. Любовь. Охранник и... Президент» имел такие последствия? Мне странно, зная ваши постановки, что задел так глубоко именно этот спектакль, в то время как о жажде и мерзостях власти гораздо более жестко сказано и в «Ричарде», и в «Лире». Что так задело?

— Думаю, жанр. Он как бы веселый немножечко, но сильно издевательский, люди могут перенести сравнения с Ричардом, даже будучи тиранами, но пережить откровенный смех очень сложно.

— Как говорить правду самому себе?

— Своим студентам всегда говорил: обязательно перед сном говорите себе правду, сколь бы она ни была страшна.

— А как проверить, говорят ли?

— Это ощущается потом, я чувствую, вижу, в театре, должно быть, это обязательно, потому что так проводится психология героев: не зная своего, не получается образ. Все свои слабости, грехи, все должно учитываться, и, повторяю, не лгать...

— Литература и театр ХХ века мастерски использовали в общении со зрителем эзопов язык, и он внимал ему, затаив дыхание. Театр выполнял просветителъскую функцию. А что сейчас?

— Знаете, новые власти постарались оболванить молодых, и их знание вдруг оказалось каким-то убогим. Настолько, что говорить о духовной сфере с ними очень сложно. Допустим, находясь за рубежом, на рок-концерте встречаю ту же публику, что и на симфоническом. У нас же нельзя представить себе, что пойдешь на попсу — и тех же слушателей увидишь в концертных залах. Поэтому сейчас театр не знает, с кем говорить. Нам ведь тоже нужна обратная связь. Я ставил «Бурю», это было по программе фестиваля «Черешневый лес», они финансировали нас, после пресс-конференции, ко мне подбежала девушка с телевидения и говорит, что хочет взять краткое интервью. Пока готовили камеру, она попросила: «Роберт Робертович, если можно, быстро, быстро расскажите сюжет «Бури»...

— Вы сегодня работаете в Москве, в театре Et Cetera и у себя, в Тбилиси. Это абсолютно разные системы, разные школы. Есть ли особенности работы в национальных театрах?

— Думаю, в России, несмотря на очень высокие традиции условного театра, имею в виду Вахтангова, Мейерхольда, Таирова — это были звезды мирового театра, — они все-таки удержались в рамках бытового театра. Этакого ложно-психологического театра. Поэтому сейчас не могут даже Чехова играть, на мой взгляд. В пьесах Чехова все время стрельба, крики. Эти страсти не могут быть сыграны прямолинейно, так, как они играют. Не верю, что так выглядит взрыв человеческий, причем славянской души. Этот бытовизм и постоянные вопросы, как я это делаю, почему, что со мной и так далее — мне представляются смешными. Припоминаю: на мастер-классе какой-то режиссер все время задавал один и тот же вопрос, не давал покоя известному шекспироведу: где происходит третья сцена в «Отелло»? Там не совсем ясно — это не то спальня, не то зал. И все не отставал. И получил ответ шекспироведа: действие всех пьес Шекспира происходит на сцене. Для многих национальных театров это непонятно. Даже английский театр, а это, прежде всего, гениальный Шекспир, находится в рамках какого-то слишком реалистического, в плохом смысле, действа. Грузинский же театр по своей психологии, психофизике не может находиться в быту.

— Роберт Робертович, хочу поздравить с приближающимся юбилеем, дай вам Бог здоровья на долгие годы, и очень надеюсь, что мы еще не раз встретимся и в Тбилиси, и в Киеве. Что вы планируете на следующий раз показать украинскому зрителю?

— После того как меня изгнали из театра, Иванишвили, нынешний премьер-министр, вернув меня в театр Руставели, предложил за его средства построить рядом маленький театрик. Мы построили такой театр, там декорации невозможны, и там ставлю сейчас Марию Каллас, пьесу достаточно посредственную, «Мастер-класс». Я ее очень сильно переработал. Также намерен поставить такую странно-политическую пьесу, если вы смотрели мой спектакль «Кваркваре» — тот же автор, это одна из его первых пьес. Три девицы, как у Метерлинка, сидят и ждут кого-то. Спасителя, скажем, каждой из них. Ими руководит какая-то женщина, которой не видно. Я хочу смешать эти пьесы, добавить Беккета и всю политику будут играть женщины, мужчин там не будет.

— Это хороший подарок женщинам-актрисам, ведь для них ролей всегда мало?

— Мало, это правда (смех)! Потом еду в Аргентину ставить Юджина О’Нила «Траур к лицу Электре», три большие пьесы.

— Аргентинские актеры, аргентинские театры или приглашенные со всего мира?

— Аргентинские. Очень люблю Буэнос-Айрес, там меня все знают.

— По ментальности они немного похожи на грузин?

— Похожи. Смесь итальянцев, испанцев, евреев и немножко славян и немцев. Вышла сумасшедшая гремучая смесь, в смысле страстей. И в Москве буду ставить «Комедию ошибок» Шекспира с молодежью калягинской.

— Дай вам Бог сил и чтобы вам не мешали. Можете ли назвать кого-нибудь из правителей, которые способны или могут себе позволить чувство юмора?

— Увы, не думаю, что таковые имеются...