Оксана МИЛОВЗОРОВА: «Кроме самоуважения, у нас есть все»

Его дочь Оксана Миловзорова широко известна, можно сказать, в узких кругах знатоков и тонких ценителей. Она придумывает ювелирные украшения, которые затем специалисты по ее эскизам воплощают в жизнь. Работы Миловзоровой дивной красоты и всякий раз опять-таки — неожиданны: то явственно просматриваются языческие мотивы, то декадентская нега, а то — чистый авангард.

Вот только дочь Оксаны Лиза нарушила семейную традицию и решила посвятить себя музыке. Впрочем, возможно, она еще захочет попробовать себя в изобразительном искусстве. Ведь и Оксана Миловзорова поначалу следовала по стопам отца. Как и он, закончила Высшее художественно-промышленное училище им. Мухиной в Ленинграде, много лет и вполне успешно занималась фарфором и только после — ювелирным искусством, которое у нас, в отличие от всего остального мира, находится в тени внимания публики.

И все-таки наша беседа с Оксаной, когда она посетила редакцию «Дня», началась не с творчества, а с Андреевского спуска. На самом деле в этом нет ничего удивительного. Во-первых, Андреевский спуск для Киева — это больше, чем улица. Во-вторых, семья Миловзоровых от него просто неотделима. Александр Петрович стремился и стремится превратить Андреевский спуск в Мекку столичных художников, а еще — одним из первых предпринял попытку придать отечественному арт-рынку цивилизованные черты: создал галерею «Триптих», позже — «36». А что для его дочери значит Андреевский спуск?

— Для меня Андреевский спуск — это жизнь во всех ее аспектах. Это место, куда меня всегда тянет. Это место, откуда мне не хочется уходить. И я стараюсь, чтобы такое же ощущение возникало у людей, которые туда приходят, даже случайно или впервые. И мне кажется, что все, кто там работает, каким-то образом причастны к этому месту и у них у всех такое ощущение.

— С чего начинался Андреевский спуск для вас? Какую эволюцию он претерпел за эти годы?

— Я была студенткой мухинского училища и решила принять участие в выставке под открытым небом, теперь традиционной, впервые как раз в чернобыльский год. Я очень тщательно готовилась, ужасно старалась — кропотливо делала керамические сувениры. Это была моя специальность — художественная керамика и мне представлялось, что я гениальна в этих своих сувенирчиках. И вот приехала продавать. Но случилось прямо-таки потрясение: у меня практически ничего не купили, притом, что в Ленинграде на мои работы был спрос, у меня чуть ли не заказы стали обнаруживаться. После своего фиаско я поняла, что такого рода сувенирная продукция пользуется спросом там, где она придумывается и изготавливается. Это был ценный урок. И, думаю, не только для меня. Сегодня на Андреевском спуске многие мастера прямо там, на глазах у публики, изготавливают свои работы, расписывают их. Некоторые, конечно, приносят с собой. Но главное, эти сувениры должны передавать украинский, киевский колорит, дух города, если хотите. Именно они пользуются большой популярностью.

Но появилось на Андреевском спуске и то, что не имеет к нему совершенно никакого отношения — это дорогие бутики, которые и сами, по сути, прижиться не могут, и нарушают целостный стиль улицы: они из совсем другой жизни. Это смешно и нелепо. Где-то в другом месте — пожалуйста. Но здесь... Правда, я думаю, что жизнь все расставит по своим местам.

— Но Андреевский спуск — это, в первую очередь, все-таки большое число галерей. Как они соседствуют с уличными продавцами? Ведь принято считать, что первые — прибежище высокого искусства, а вторые — предлагают исключительно ширпотреб?

— Я считаю, что уличные продавцы имеют полное право на существование. Мало того, галеристы, которые работают на Андреевском спуске, весьма мирно с ними уживаются. У них просто своя маленькая галерейка на колесах. Подобные существуют во все мире. И потом — на каждый товар есть свой покупатель. Это закон любого рынка. Другой вопрос, что площади наших галерей маловаты. Эти формы сближены по масштабу: и маленькая галерея, и лоточник. Отсюда и отношение как к чему-то несерьезному. Хотя, на самом деле, в галереях действительно много серьезного искусства.

— Расцвет художественной жизни на спуске совпал с волной подъема на Украине. Как сказался общий спад — эмоциональный, политический, экономический — на жизни улицы?

— Раньше на Андреевском спуске царил сплошной праздник, в котором готовы были участвовать все: и ремесленники, и художники, независимо от ранга. Именно, чтобы показаться, пообщаться с публикой. Конечно, продавали понемножку. Но не думаю, что это существенно влияло на их бюджет. Не это было главное. Затем все радикально изменилось. Сюда стали приезжать специально, чтобы заработать. Праздник ушел. Все стало более прагматично. А сейчас и этого нет. Торговля на Андреевском спуске превратилась в совершенно бесполезное действие — сегодня покупают очень мало.

— У публики пропал интерес?

— Интерес, может, и остался. В отличие от возможностей — люди просто не могут это себе позволить.

— Лицо города — это не только его архитектура. Это — общая атмосфера, настроение, которое складывается, в том числе, и из того, как люди одеты, как украшают себя. Вы, наверняка, обращаете на это внимание. Что вам нравится, что нет?

— Когда я иду улицами города, то первое, что бросается в глаза — у нас слишком ярко одеваются, слишком мало натуральных тканей, а отсюда и это цветовое безумство. Причем этот боевой окрас доминирует и в одежде, и в макияже. Но мне иногда кажется, что эта чрезмерная яркость во всем оттого, что у людей безрадостно на душе и таким образом они непроизвольно стараются компенсировать отсутствие положительных эмоций, может, уверенности. Причем, зачастую такая манера одеваться не зависит от финансовых возможностей человека. Только от вкуса или точнее — его отсутствия. И «новые украинцы» — это далеко не всегда образ из анекдота. Они все разные. Есть среди них и люди с чувством стиля, тонким вкусом, а есть и те, кто его лишен. Тогда на помощь может прийти каталог дорогой одежды или драгоценностей. Правда, и из него надо суметь выбрать.

Говорят, о вкусах не спорят, но говорить о том, что красиво, эстетично, а что — нет, надо. Красиво то, к чему мы относимся как к красивому. И в первую очередь, так следует относиться к себе. Многие же к своей личности относятся невнимательно (а затем мы удивляется, что к нам пренебрежительно относится государство). Наша главная проблема в том, что у нас никогда не культивировалось чувство собственного достоинства, самоуважения. Вы никогда не обращали внимания, как мы сами себя изображаем в сувенирах? Этакие упитанные «хохлы», большеголовые, с носами картошкой, коротконогие — керамические фигурки каких-то жутких и диких пропорций. Почему-то это считается смешным и забавным, бесконечно тиражируется и... покупается. Вы скажете: самоирония. Нет, скорее — закомплексованность. Отчего она? Чего нам недостает? Ведь украинцы — очень красивые люди. Кроме самоуважения, у нас есть все.

Такая эстетика или антиэстетика, как в данном случае, приживается, дает корни. А факт тиражирования подобных уродцев говорит о том, что она крепко засела в головах и это считается хорошим. И люди даже не пытаются критично посмотреть на подобное явление. Если мы себя такими в глубине души воспринимаем, то чему же удивляться, что позволяем с собой обращаться не лучшим образом. Пока мы это не осознаем, никто нам не поможет.

У американцев, европейцев тоже есть своеобразные визуальные коды, разительно отличающиеся от нашего. Они изображают себя этакими супергероями, сплошная гора мышц. Это, может, другая крайность. Но, безусловно — такого трудно унизить, оскорбить, он себе цену знает.

Все это имеет самое прямое отношение и к моей профессии. Ведь, выбирая украшения (драгоценности или бижутерию) человек стремится себя украсить или приукрасить. А это зависит от его самоощущения, самооценки.

— А что вообще для человека значат ювелирные украшения. Это — роскошь, атрибут престижа, знак социального положения, способ самовыражения?

— Все понемногу. Для кого- то, наверное, исключительно демонстрация богатства и положения. Для кого-то просто средство украсить себя. Но символика украшений гораздо глубже. На эмпирическом уровне я воспринимаю их как «обериг», своеобразный момент отвлечения внимания злых, плохих сил от самого человека. Графическое изображение древнерусских украшений или народов Северо-востока, или Скандинавских стран несет определенную символику, которая имеет глубокий смысл и в значительной мере выполняет охранную, если можно так выразиться, функцию. Многие элементы этих изображений используются и в современных ювелирных изделиях, хотя для нас они сегодня ничего не значат. То есть испокон веков украшения априори были ценны не за счет материала, из которого они сделаны, и вложенного в них труда, а тех символов, которые передавались от поколения к поколению. Отсюда, кстати, и традиция фамильных драгоценностей, которая у нас, как и многие другие, за годы Советской власти была утрачена.

— Есть ли в ювелирном искусстве такое понятие как мода?

— Конечно, есть определенное развитие, существуют разные стилистические направления. Широко известен во всем мире итальянский, израильский дизайн ювелирных изделий. Другая ситуация во Франции. Там каждый кутюрье, создающий одежду, чтобы выдержать коллекцию в одном стиле выпускает обувь, аксессуары и ювелирные украшения. Долгие годы наши художники находились в замкнутом пространстве. Мы очень мало видели авангардных вещей, а о том, что делают американцы или японцы, только слышали. Сегодня ситуация изменилась. Поток информации неограниченный. Да и любое изделие можно без проблем приобрести. Другое дело, что я не совсем уверена, что, скажем, итальянский дизайн, который безусловно, хорош, органичен для нас.

Что касается моих работ, то я считаю неисчерпаемой древнерусскую тему. Она предполагает и аутентичный, то есть первозданный стиль, и в то же время хорошо ложиться на какие-то авангардные формы. Иногда меня привлекает исключительно игра форм. Хотя чисто дизайнерских ходов разработано очень много (в той же Италии) и они, бесспорно, интересны, но мне всегда хочется сделать не так, как у всех.

— Существует ли украинская национальная традиция в создании ювелирных украшений? В использовании каких-то материалов, камней?

— Бытует расхожее и, кстати, абсолютно ошибочное представление, что кораллы — это исключительно наше национальное украшение. Но их используют и в Италии, и в Индии, и в Сербии, и вообще носят во всем мире. А если говорить о своеобразии украинских ювелирных украшений, то оно в изобразительности.

На наших ювелирных изделиях присутствует изображение, как и на древнерусских: люди, орнаменты, вязь. Это во-первых. Во-вторых, многие считают, что это плохо, я — что это очень хорошо: есть свобода, легкость в отношении к материалу. Наши древние мастера делали в золоте не потому, что это дорого, а потому, что это хороший материал, прочный, качественный. С ним удобно работать. Потому и получалось красиво. И как-то это все очень свободно, без вылизанности, выхолощенности.

— Эти традиции продолжают современные художники?

— К сожалению, есть тенденция к подражанию западному дизайну в светском искусстве. В культовом — сохранилась изобразительность, неполированная поверхность, просто изображение — очень насыщенное, яркое.

— Когда вы делаете эскизы, на какие материалы вы рассчитываете? Используете камни?..

— Я ориентируюсь только на наши украинские камни: топазы, бериллы, дымчатый кварц. Их колорит, неяркие цвета, крупные размеры во многом определяют форму самого изделия.

А вообще, в расчете на какой бы материал я не работала, для меня не важна его ценность. Это может быть кусок глины, бумага, да что угодно. Для меня ценности в денежном эквиваленте не существует. Я могу так же успешно и в стали придумывать. Кстати, первое изделие из алюминия — брошка, подаренная кому-то из российских монархов, стоила безумные деньги. Ценность материала весьма условна. Для меня более важна его эстетика: теплый белый цвет серебра, разный цвет золота. Их сочетание. Чем свободней с этим обращаешься (соблюдая, конечно, какие-то технические параметры), тем легче делать вещи, которые ближе к искусству, чем к ремеслу.

— Что нужно Украине, чтобы ее национальный стиль стал модой?

— Мы опять возвращаемся к вопросу достоинства, осознания личной ценности каждого человека. Тогда, может, у нас и появится свой стиль. Но это касается не только искусства.

Может быть, зная наше уважительное отношение к иностранщине, попробовать оттуда. Когда внимание и успех приходит там, сразу появляется интерес здесь.

— Возможно ли в нашей стране сегодня, чтобы художник сделал себе имя, открыл собственный салон, поставил собственное клеймо? Чтобы все государства знали, что у нас есть собственные ювелиры, что нам не нужен кто-то, потому что у нас есть, к примеру, Миловзорова...

— Это заветное желание многих художников, которые работают в этой области. Но ведь одно дело — практическое изготовление этих изделий и совершенно другое дело — придумывание. Художник лишь создает эскиз, по которому работает мастер. Сальвадор Дали, например, не сам же он сидел и ковал... Ему мастера исполняли. На пути реализации идеи художника возникает множество проблем, тех же, что и у дизайнеров одежды. И главная из них — государство сегодня прекрасно обходится без собственных талантов.

Хотя ювелирное искусство имеет у нас очень давнюю традицию. Еще во времена Киевской Руси появились очень известные мастера со своими именными клеймами, поставляющие изделия княжеским дворам, была гильдия мастеров. Ну, а если вспомнить более поздние времена, скажем, рубеж XIX—XX веков, то огромной популярностью пользовался ювелирный салон Маршака (заметьте, далеко не единственный в Киеве). Собственно, у него была целая фабрика, где работало много прекрасных мастеров. Они делали изделия по индивидуальным заказам или можно было выбрать из каталога, который он издавал. Экземпляр этого каталога попал ко мне от людей, которые были его заказчиками, то есть традиция прервана не так уж давно.

В случае с современными художниками-ювелирами есть еще один аспект — они не стремятся афишировать свою деятельность. Потому что у нас так принято думать: раз ювелир работает с драгметаллами, значит присутствует криминальный момент. Нельзя торговать драгметаллом? Да, нельзя. Для этого нужно получить лицензию государства. И тогда — пожалуйста. Но психология еще не настроена на то, чтобы делать это легально.

— Психология власти не настроена на то, чтобы дать возможность нормально работать, зарабатывать. Люди обнищали за восемь лет, вместо того, чтобы нормально жить и платить налоги. Они давно могли бы иметь салоны на Крещатике, вместо того ужаса, который мы покупаем — китайского, турецкого. Мы могли уже выпустить свои имена в мир, где можно понемножку приучать потребителя к настоящему украинскому качеству.

— У нас, безусловно, есть имена. Есть Женя Заварзин, есть Виталий Хоменко. Но многие уехали. Получается же вот что: ювелирное изделие начинают делать не художники, а ремесленники. У них может быть хорошее качество изготовления, но нет творческой фантазии, знаний, таланта, наконец. А это уже ширпотреб. И относятся к этому как к ширпотребу. Хотя на самом деле, жизнь ювелирного искусства начинается не на прилавках магазинов, а в музее. Происходит в Эрмитаже, в дрезденской галерее «Грюне Гевельбе», где собраны за несколько столетий образцы ювелирного искусства: венецианского, немецкого, английского, французского, где-то приблизительно с ХV столетия. И в киевском историческом музее выставлены прекрасные вещи. Но на них не ходят. А идут в магазин, где все итальянское.

— Для того, чтобы появился музейный экспонат, нужна питательная среда.

— Верно — гумус. Но он не может сам собой появиться. Я знаю, что на львовской фабрике работают интересные художники. Но фабрики — это монстры, которые нечасто дают возможность раскрыться таланту. Так вот, там задумали творческую линию на тему скифского золота. Это весьма любопытно. Но, я слышала, эта линия у них захлебнулась. Именно по той причине, что отнеслись как к ширпотребу.

— Вы говорите о фабриках со знанием дела.

— Я десять лет проработала фарфористкой. А затем в отрасли начался кризис, заводы практически стали. Эта ситуация совпала с моим личным кризисом: я поняла, что исчерпала себя в этом жанре. Тогда решила рискнуть. А надо сказать, что в фарфоре я делала очень крупные — интерьерные, экстерьерные вещи, что само по себе экзотично. Но переход от них к проектированию ювелирных изделий дался мне легко. Я поняла, если и здесь я скажу все, что хотела сказать, то смогу заняться графикой или прикладной живописью. Сейчас вот очень увлеклась фотографией.

— Вы производите впечатление человека, лишенного проблем, и даже, кажется, всевозможные катаклизмы и сложности нашей жизни вас не коснулись. Неужели вам удалось отыскать свою башню из слоновой кости?

— Конечно, нет. Мы не можем быть свободны от того, что происходит вокруг нас. В целом я действительно человек, довольный жизнью. Я легко преодолеваю, скажем, бытовую неустроенность или безденежье. А вот разочарование в людях, несправедливость выбивает меня из колеи и больно ранит. Но, как говорит мой отец, если ты художник, то, даже оказавшись запертым в погребе без бумаги и карандаша, останешься художником: станешь мелком рисовать на стенах. Это очень верно и в плане душевных переживаний творца и его взаимоотношений с государством, властью.

Для меня искусство — это духовная практика. Постоянная и необходимая. Я даже не могу назвать какие-то конкретные события или эмоции, которые служат отправной точкой для творчества. Вдохновение приходит тогда, когда я вижу белый лист бумаги. Конечно, и у меня, как, наверное, у каждого художника или писателя, был период испуга перед чистым листом. Но сегодня, когда я овладела формой и мне нет нужды на нее отвлекаться, гляжу на лист и сразу придумывается тема и формальное ее воплощение, поскольку любой знак, любая линия, любое пятно, оставленное на бумаге, — это следы эмоций, духовной жизни. Для меня главное — возможность ее, так сказать, материализовать. В этом я не хочу зависеть от государства, от каких-то идеологических установок, от запретов (поскольку о помощи речи вообще сегодня не идет). То, что я делаю — нужно мне, а если кому-то неинтересно — пусть не смотрит. Только не мешают. Когда человеку не дают возможности свободно развиваться, это становится личной трагедией самого художника, но и государство в результате очень много теряет. Скажем, Украину скульптурную знают в мире по Александру Архипенко. Да и то, это знание пришло через Америку, куда он эмигрировал. Великого художника потеряли без сожаления, а ведь такого уровня фигуры у нас до сих пор нет. Это лишь один пример...

Занимаясь искусством, я действительно чувствую себя счастливой, поскольку оно для меня — средство и способ общения с миром.

— И чем мир вам отвечает?

— Пока что — любовью.