Под занавес сезона

На сцене Национального академического театра оперы и балета им. Тараса Шевченко с триумфом прошли премьерные спектакли балета «Грек Зорба» Микиса Теодоракиса.

Сподобиться на новую балетную постановку под самый занавес сезона — дело довольно рискованное при наличии обширнейшего текущего репертуара, требующего постоянной поддержки формы, плотного гастрольного расписания. Пластическая стилистика и графика греческого танца, предложенная балетмейстером Лоркой Мясиным для натруженных за месяцы напряженной работы мышц классических танцовщиков, потребовала от артистов дополнительных усилий. Но они с этой задачей справились. Прекрасные возвышенные «лебеди», «принцы», «вилисы» и «сильфиды» с видимой легкостью перевоплотились в обитателей горного греческого селения, со своими нравами и диковатыми повадками, продиктованными достаточной удаленностью от цивилизации, местными обычаями и устоями.

Динамичная и остродраматическая квинтэссенция сюжета со страниц романа Никоса Казандзакиса перекочевала в компактное до схематизма либретто (автор — Лорка Мясин). Сюжет, как любая притча, подкупает простотой, открывающей, тем не менее, простор для широких обобщений и ассоциаций. События и герои — самые что ни на есть приземленные. Если и есть один романтик, так и тот пришелец из другого мира, молодой американец Джон (эту партию, наиболее насыщенную элементами классики, как бы в противовес остальным характерным партиям, блестяще и с характером исполнил Денис Недак). Да и всей романтики-то — до первого столкновения с нравами местного населения, не больно жалующего порывы чужака. Страсти на сцене бурлят пиковые: если уж любовь, так с первого взгляда, если ревнивая и неудовлетворенная жажда обладания, то до смертоубийства, если трагедия, то заранее обреченная и неизбежная.

Партии главных героинь выписаны рельефно и контрастно. Марина, местная девушка, в которую влюбляется наивный американец, отвечает ему взаимностью и открывается навстречу светлому чувству, сбрасывая, как защитный кокон, черный платок. Он символизирует нежелание смириться с предназначенным ей замужеством за нелюбимым, местным парнем Манолиосом, считающим ее своей собственностью. В ярком исполнении Елены Филипьевой Марина с первого появления предстала трагической героиней, каждым своим отточенным движением, каждым изгибом на грани излома, каждым неистовым прыжком предвосхищая грядущую расправу. Едва вкусив толику обрушившегося на нее счастья взаимной любви, она уже страдает от осознания ее обреченности. Наталья Лазебникова (сразу после премьеры пришло известие о присвоении ей звания заслуженной артистки Украины), невероятно гибкая и женственная, во втором спектакле позволила своей героине немного чистого счастья, отчего ее Марина излучала особый свет, свойственный романтически-трогательным героиням.

На партию отвергнутого жениха были подобраны исполнители настолько разные, что сравнивать их между собой бессмысленно: высокий и жестко натянутый, как струна, Ян Ваня, исполняя роль резко отрицательного героя, как артист вызвал эмоции, близкие к восхищению — столь высока его техника и мастерство владения телом. Его Манолиос холодно-мстителен, как клинок. В нем есть что-то фашиствующее. Его сила — физическая и моральная — исключительно разрушительного свойства. Такой может подбить любую толпу расправиться над беззащитными влюбленными, преступившими местные законы. Никакого сочувствия, одна холодная ярость. Во втором составе танцевал Руслан Бенцианов. Ростом он, по сравнению с Я. Ваней, не вышел, но брал совсем другим. Его повадки мелкого хищника — юркого, быстрого, опасного — полны жизни. Его герой, несмотря ни на что, все же вызывает некоторое сочувствие как неудачливый соперник.

Другая женская роль, бывшей субретки Мадам Хортонс (Гортензии), чахоточной француженки, доживающей свои последние дни под жарким греческим солнцем, по своему хореографическому рисунку представляет собой смесь драматической пантомимы и гротескного характерного танца. Движения увядающей, но до последнего дыхания не сдающейся кокотки поставлены с грустно-насмешливым сочувствием и теплотой. Анне Дорош, однозначно классической балерине, в этой характерной партии особенно убедительно удалось передать телесную и душевную муку существа, прежде привыкшего только к утехам и нехитрым радостям. Ее героиня невольно ассоциируется с тиражированным обликом Эдит Пиаф. Ксения Иваненко напоминала скорее тонкое деревце под натиском невзгод, с облетающей листвой и ломающимися ветвями.

Высеченное нежданной искрой чувство последней любви к жизнелюбивому, пышущему здоровьем и энергией Зорбе, кажется, истощает последние силы кокотки, напоследок осветив ее короткую жизнь светом недостижимой мечты о чем-то настоящем.

Образ главного героя воплотили два Максима — Мотков и Чепик. Обоим танцовщикам, достаточно разным по характеру и манере исполнения, свойственно героическое амплуа, что и позволило создать образ открытого, гордого и независимого грека, чуждого каким бы то ни было условностям, подчас хитрого и изворотливого, но при этом чувствительного и толерантного (эти качества своего героя наиболее убедительно раскрыл Чепик). Мотков экспрессивно выложился как технически, так и актерски. Жизнелюбие его Зорбы непобедимо. Дух и тело, находящиеся в вечном движении, требуют выхода нерастраченной энергии, которая наиболее полно реализуется в неистовом и захватывающем танце. В нем сконцентрирована вся суть бытия народа, блудным сыном которого он является. Он готов открыть эту душу любому, кто искренне стремится познать ее. Он выплескивает в танце любую горечь утрат и разочарований, пока живительная сила вновь не хлынет в кровь и не смоет все своим всепобеждающим потоком. Он заражает своим жизнелюбием и радостью окружающих и примиряет в танце враждующие стороны, сминая отчуждение и вызывая катарсисное единение.

Надо отдать должное артистам кордебалета театра, которые танцевали с какой-то высвобожденной, неистовой энергией, задорной лихостью и в строгих линейных сценах, и в импровизационных моментах.

Все перипетии нехитрого сюжета, как дороги в Рим, ведут к долгожданному «сиртаки», танцу, которым так славен балет «Грек Зорба» и который в шестидесятые годы (извилистыми путями!) стал символом Греции. Сложный, ритмически рваный, зажигательный танец, выводящий героев из трагического тупика, исподволь возвращает им и зрителям радость жизни, что продолжается несмотря ни на что, символизируя победу над смертью. Авторский хореографический вариант танца вобрал в себя ритмы и движения из разных народных танцев Греции и Крита, графика которых дошла до наших дней как минимум из средневековья, преломившись в пляске моряков «Нафтико» и самым неожиданным образом — в одноименном художественном фильме в 1964 году фантазией актера Энтони Куинна, придумавшего название «сиртаки» по созвучию с греческим танцем «сиртос». Когда же у Микиса Теодоракиса родилась знаменитая мелодия, мгновенно ставшая народной, танец стал обрастать все новыми элементами и вариантами. Лорка Мясин, не понаслышке знакомый с культурой Греции, поставив балетную версию заразительного «сиртаки» и тесно вплетя ее в драматическую и хореографическую канву спектакля, похоже, выразил свое творческое кредо относительно театра. В одном интервью он сказал: «Театр напоминает мне церковь. После спектакля душа проветривается, избавляется от всего отрицательного и напитывается любовью». Совершенно определенно, что киевская публика после «Зорбы» вышла заряженной, проветренной и окрыленной — столько положительных эмоций было потрачено на «бисы» и «браво» в финале спектакля.

Не последнюю роль в успехе постановки сыграли декорации и костюмы Марии Левитской. Художник очень тонко прочувствовала оттенки и пряный дух места действия, избрав доминантой охру и терракоту как золотую середину между черным и солнечно-голубым. Ассоциирующаяся с древней Грецией полуразрушенная колоннада на фоне морского простора, как бы заключенного в рамки арок, на протяжении всего спектакля довлеет над героями, и только в оптимистическом финале по мере нарастания торжества жизни исчезает, открывая безбрежность морской и небесной синевы.

Чрезвычайно колоритна, образна и драматически насыщенна музыка спектакля. Микис Теодоракис обработал и интерпретировал массу народного мелодического материала, ввел хор, который почти весь спектакль сопровождает сценическое действие (хормейстер-постановщик — Богдан Плиш), и сольную меццо- сопрановую партию, рассчитанную на голос с характерной народной окраской. Ее исполнила приглашенная солистка хора им. Г. Верёвки Татьяна Пирогова. Оркестр под руководством Алексея Баклана с особым вкусом и нервом исполнил ритмически сложную музыку, передав все богатство красок народного мелоса, заключенного в авторской партитуре, драматической и хореографической канве спектакля.