Последнее послание господина Cogito

В мае он издал последний сборник «Эпилог бури» — несколько десятков стихотворений, которыми завершил литературный путь, начатый в 1956 году, во времена политической «оттепели», сборником «Струна света».

Ему было тогда 32 и был он уже далеко не начинающим. Получил три (!) вузовских диплома — по экономике, юриспруденции и философии, отдельные стихотворения печатал в периодике, но книги опубликовать не мог, поскольку не писал ни о Партии, ни о Ленине, ни о «социализме», ни о польско-советской дружбе. Наоборот, чувствовал ко всему этому глубокое отвращение, о котором прямо рассказал впоследствии Яцеку Тшнадлю в книге подпольно изданных интервью «Гражданский позор»: «Послевоенный период является довольно отвратительным разделом в истории польской литературы. Я не являюсь специалистом в порнографии или по истории политического гангстеризма, которыми смердит та эпоха... 45-й год не означал для меня никакого освобождения, а только замену одного оккупанта другим... Сталинский коммунизм был для меня просто иной разновидностью фашизма. Безусловно, коммунизм имел своих святых, которых не было в фашизме, и это существенная разница. Но методы у них были такими же самыми».

Понятно, что такой литератор, даже с тремя дипломами, вынужден был перебиваться случайными заработками — выдавал продуктовые карточки пенсионерам в местном «собесе», проектировал какое-то сантехническое оборудование в КБ, добывал торф... Однако даже отдельные стихотворения, напечатные преимущественно в «Тригоднику повшехному» (сурово цензурируемом, но все же внепартийном еженедельнике светских католиков), не остались не замеченными наиболее проницательными наблюдателями. Например, писатель Леопольд Тирманд в своем дневнике в 1954 году сделал характерную запись в связи с репрессиями, которые обрушились на активистов «Тригодника» после разгона редакции коммунистической властью: «Свенцицкий болен и беден, ксендз Бардецкий работает в сиротском приюте, Збигнев Херберт изготавливает в какой-то мастерской бумажные пакеты... И все по ночам ожидают, чем это закончится и не нужно ли будет наспех упаковывать зубную щетку и смену белья. Хотя не одно из этих имен окажется когда-то в энциклопедиях, в школьных учебниках, в литературных и исторических библиографиях...»

Так оно и произошло. Уже в 60-х годах, после первых своих книг, с энтузиазмом встреченных критикой и читателями, Херберт становится почти классиком, лауреатом разнообразных национальных и международных премий, его переводят в различных странах мира, приглашают на конгрессы, лекции, презентации. На рубеже 60-70-х стихотворения Херберта появляются и в русских и украинских переводах, преимущественно в антологиях и журналах, в частности во «Всесвіті». Но стоило ему в конце 1975 года подписать вместе с другими польскими интеллектуалами так называемое «Письмо 59-ти» (протест против дальнейшего идеологического «закручивания гаек»), как имя Херберта в СССР становится нежелательным. Мы не найдем его ни в двухтомной «Антології польської поезії» (Київ, 1979), ни в «Советском энциклопедическом словаре» (1988), ни в Украинской литературной энциклопедии (1988).

Только недавно в Тернополе небольшим тиражом увидел свет двуязычный сборник Херберта в талантливом переводе Василя Махно, однако за пределы Тернополя она, кажется, так и не вышла. А между тем поэт заслуживает значительно большего внимания — и учитывая его выдающееся место в польской и мировой поэзии (несколько раз Херберта выдвигали на Нобелевскую премию, с которой ему, однако, повезло меньше, чем его славным соотечественникам Чеславу Милошу и Виславе Шимборский), и учитывая его украинские корни (Збигнев Херберт родился в Львове, где прожил свои первые 15 лет), и, наконец, учитывая его очевидное влияние на многих молодых украинских поэтов, которые с 70-х годов читали Херберта в оригинале.

Созданный им лирический герой — некто «господин Cogito» (сogito ergo sum, говорил Декарт, — «мыслю, следовательно, существую») — дал образец чрезвычайно проницательного, иронически-остроумного и в то же время отстраненно мудрого взгляда на окружающий мир и человека в нем. «Стихотворения Збигнева Херберта стали в 70-80-х годах молитвой моего поколения, — сказал в прощальном слове Адам Михник. — Господин Cogito стал нашим проводником в трудные времена, когда господствовали чудовища».

Возможно, в Польше эти времена уже миновали. В Украине прощаться с господином Cogito еще рановато.