Реставрация дома

Ведь на протяжении истории человечества написано уже столько, что ни одному долгожителю не хватит жизни, чтобы ознакомиться хотя бы с вершинами мировой литературы. К тому же, по большому счету, каждый раз пишут об одном и том же — ведь две тысячи лет назад людей волновали те же проблемы, что и тысячу, и сто лет назад. Меняются только внешние условия жизни, антураж, декорации, но сущность человека не изменяется, как не меняются истины, которые человек пытается постичь. Глубочайшие тайны человеческой онтологии так и остались неразгаданными, несмотря на усилия целого легиона наиболее светлых умов, и нет никакой надежды на то, что кто-то разгадает их в будущем. Под этим углом зрения компьютерная эра мало чем отличаются от эры папирусов.

Борхес как-то заметил, что во всей литературе существует всего четыре сюжета. Если это действительно так, что же тогда можно сказать о количестве тем? Очевидно, только то, что тема всего одна. Другое дело, что различные формулирования этой темы образовали содержимое мировых библиотек.

И все же почему, достигнув определенной критической массы, литература не прекратила своего существования?

Мне более-менее понятны психологические факторы, которые каждый раз вынуждают определенную категорию людей что-то писать, однако я не могу постичь мотивы двух других категорий — тех, кто это написанное печатает, и тех, кто это напечатанное читает (собственно говоря, первая категория людей создает искусство, а две другие превращают его в достояние культуры). Неужели все заключается только в том, что читателю необходимо узнавать в персонажах своих современников и в том, что конкретика исторических реалий мешает (или, наоборот, помогает) воспринимать истинную суть произведения?

Я думал об этом, выступая недавно в Львове перед довольно многочисленной аудиторией, которая на протяжении полутора часов слушала мои тексты вместо того, чтобы сидеть дома и читать того же Борхеса. Или Гомера. Или Экклезиаста. Все это было для меня очень странным. Но внезапно в какой-то момент мне показалось, что я знаю ответ. Я представил себе весь корпус мировой литературы как такой себе дом (именно дом, а не храм). Парадоксальным образом этот дом существовал всегда — даже тогда, когда еще не было ни писателей, ни письма. Его присутствие в мире — определенная метафизическая данность: он существует даже тогда, когда в нем некому жить. Но как и любое здание, с течением времени он нуждается в ремонте или реставрации — где-то отваливается гипсовая лепнина, осыпается штукатурка, стираются лестницы, трескается кафель. Тогда приходят какие-то люди и устраняют дефекты.

Поскольку дом древний и имеет неоспоримую архитектурную ценность, нельзя делать никаких перестроек или достроек, необходимо лишь поддерживать его в надлежащем состоянии. Поэтому когда появляется новое литературное произведение, это означает только то, что в каком-то параллельном измерении проводятся ремонтные работы. И хотя каждое мгновение огромное количество людей в различных уголках мира продуцирует тексты, корпус литературы не претерпевает кардинальных изменений и текстовый массив не увеличивается. Это происходит по той простой причине, что в эти же минуты другая, более многочисленная армия людей делает свой собственный читательский выбор. Хотя деление на тех, кто пишет, и тех, кто читает, несомненно является ошибкой. Каждый из нас одновременно является и творцом, и потребителем текстов. Но все же мне не хочется расставаться со своей выдумкой. Поэтому, хоть моя заметка не много общего имеет с литературой, но когда пишу эти строки, очень надеюсь, что где-то на невидимом метафорическом фасаде нашего общего дома («язык — дом бытия») исчезает очередная трещинка.