«Сегодня в театрах много фальши, как и в нашей жизни»

Ныне на основной сцене Киевского театра драмы и комедии на Левом берегу Днепра с большим успехом проходят премьерные показы эксцентрической комедии «Опискин. Фома!» Работу над повестью Федора Достоевского «Село Степанчиково и его обитатели» режиссер спектакля Алексей Лисовец начал задолго до официальной премьеры. Ему же принадлежит великолепная инсценировка без малого двухсотстраничной прозы классика.

Один из крупнейших театральных мастеров Украины среднего поколения, Алексей Лисовец нутром чувствует природу сценического искусства. Сохранив в своем спектакле практически всех многочисленных обитателей Степанчиково (18 персонажей целых три часа практически в полном составе на сцене!) и увязав разрозненные реплики в связное повествование, он избавил зрителя от прямых авторских оценок, которыми изобилует текст Достоевского. В тексте сохранены лексика и колорит ХІХ века, все прочие составляющие — сценография Олега Лунева, костюмы Кристины Корабельниковой и музыкальное решение, придуманное самим режиссером, — переносят в послевоенные 1950-е, и при этом постановка выглядит на удивление актуальной и современной.

«Опискин» сконструирован с основательностью философского трактата, в котором каждый из чудаковатых персонажей рассмотрен режиссером сквозь лупу, а к окончательному вердикту зрителя должно привести многократное переживание похожих ситуаций. Чтобы добиться своего, Алексей Лисовец не боится показаться скрупулезным до придирчивости, бесконечно варьируя однотипные мизансцены. В их центре — «сельский политик» и умелый манипулятор Фома Опискин (центральную роль азартно ведет Лев Сомов), который постепенно подминает под себя всех и каждого — от светлейшего помещика Ростанева (Анатолий Ященко), в чьем доме бесстыдно нахлебничает, до целой армии его чудаковатых полусумасшедших родственников-приживал. Орудуя над Достоевским со скальпелем хирурга, Алексей Лисовец пытается докопаться до причины — каким же образом всего один человек, к тому же по любым меркам — полное ничтожество, сумел превратить поместье Ростанева в самый настоящий сумасшедший дом?! На ком лежит ответственность за то, что происходит со всеми нами на каждом шагу, дома, на работе и вообще в стране, — на подобных «опискиных», которые помыкают окружающими, или все-таки на нас самих, тех, кто позволяет манипулировать собой из ложного добродушия, отсутствия силы воли или обычного человеческого безразличия?

Спектакли, не дающие простых ответов на сложные вопросы, заставляющие задуматься о механизмах общественных связей и внутренней сущности человека, воспитывающие, развлекая, в сегодняшнем украинском театре в большом дефиците. Это особенно остро ощущает многолетний наставник Алексея Лисовца, его учитель, художественный руководитель Киевского академического театра драмы и комедии на Левом берегу Днепра Э. Митницкий, который очень высоко оценил новую постановку. В эксклюзивном интервью «Дню» Эдуард Маркович рассказал о последних премьерах театра, который возглавляет уже свыше тридцати лет, также поделившись своими наблюдениями о состоянии украинского театра и тех вызовах, которые ему бросает современное общество.

КАК ТОЛЬКО АРТИСТ УЗНАЕТ, ЧТО ОН ВЫДАЮЩИЙСЯ, — ТУТ ЖЕ ГЛУПЕЕТ

— Эдуард Маркович, чем отличается ваше поколение ваших сорокалетних (и старше) от нынешних режиссеров — учеников?

— Возрастной диапазон внушительный — от 25 до 50-летних. Отличались бескорыстием к быту, комфорту. Сейчас, когда перевалило за сорок, стали вызревать и другие мотивы... но они в движении, чувствуют время... Профессионализм многих очевиден, у некоторых даже высокий. Профессиональные идеалы помогают долго держаться на плаву. Сколько людей, утратив высокий смысл, соскакивает из профессии до сорока лет. Интересно, как сегодняшний «формат», нынешние нормы выживания, отразятся на «прочтении» ими наших реалий. Одно дело, когда ты стоишь на земле, другое — когда созерцаешь из окна лимузина... Не задетым нравами нашего времени бессребреником был Дмитрий Лазорко, который бродил по театрам Украины, осваивая театральное пространство. Своеобразнейший человек, мейстерзингер своего времени. И действительно, раздвоение на высокие идеи и меркантильные соблазны как бы «не совместны»,  — говорил Александр Сергеевич...

— Как относитесь к определению «реализм» и, в частности, «реализм» в искусстве?

— Реализм — почва искусства. От качества почвы зависят всходы. А всходы — результат нашей творческой «мелиорации». Искусство — это наше видение того, что мы знаем. И на основе того, что мы знаем, мы «видим» то, чего не знаем, не прожили, реально не чувствовали, но догадываемся. Искусство — наше чувственное представление о жизни, короче — наши фантазии. А уровень искусства — производная от силы нашего воображения. Реализм имеет различные модификации. Как выражена реалистическая основа — это другое дело.

— Чем занимается театр сегодня?

— Театр занимается тем же, что и писатель. Хороший писатель, так или иначе, пишет о себе. У К. Станиславского театр начинался «с вешалки». Теперь театры так бедны, что и вешалки может не быть. (Пока шутка.) При наличии «вешалки» необходим еще и режиссер. Если режиссеру нечего рассказать о себе, кому он интересен? Ни актерам, ни, тем более, зрителю. И зрители, уходя из театра, подсчитывают ущерб в семейном бюджете.

— А в вашем театре кого бы вы могли назвать выдающимися артистами?

— Как только артист узнает, что он выдающийся — тут же скоропостижно глупеет. Это я к тому говорю, что у нас далеко не звездный театр. И вообще, «звездный», по-моему, звучит оскорбительно. За этим скрываются вульгарность, пошлость, самовлюбленность... Для меня определительное слово — квалификация. Если бы не работал с чехами, немцами, не был бы так категоричен. У нас существуют такие понятия: дарование, талант. У них — квалификация. Причем сразу и не поймешь: он так талантлив или так технически «сделан». А вот когда к актеру пробиваешься с киркой, а он уже, как вы говорите, выдающийся, у него иногда плохо со слухом, как будто не слышит режиссера. Правда, надо сказать, что и режиссеры бывают «шепелявыми». Никак не могут внятно изложить мысль.

— Артисту важно быть умным?

— Умным важно быть не только артисту — не помешало бы и всем государственным деятелям. Но есть еще одно основополагающее качество, особенно для режиссера — порядочность.

В КОНГЛОМЕРАТАХ НАШЕЙ СТРАНЫ БОЛЬШОЙ ПОЛИТИКИ Я НЕ ВИЖУ. СУЩЕСТВУЕТ ПОЛИТИЧЕСКИЙ БИЗНЕС...

— Вы наблюдаете театральную жизнь Киева уже более полувека. На этом отрезке какое самое интересное время было в театре?

— Самым «интересным» было советское время. Тогда хороший театр был почти диссидентом. Не откровенным, иначе бы его, к черту, закрыли! Театр работал на сопротивление. Хороший театр был в Москве: «Таганка», «Современник», Эфросовские спектакли; в Ленинграде — Товстоногов, Акимов. У нас тоже были отдельные хорошие спектакли. У многих режиссеров потребность в сопротивлении была органичной, не делать так, как тебя прижимают и размазывают. Сегодня в театрах много фальши, как и в нашей жизни. Имитация новаторства, как прикрытие пустоты — душа в консервации. Галопом инстинктами — зрителя наповал.

— Как вы воспринимали тогдашнюю критику?

— Тогда — болезненно. Если бы вы почитали прессу советской поры о моих спектаклях в Театре русской драмы им. Леси Украинки: «Традиционный сбор», «Варшавская мелодия», «Странная миссис Сэвидж», «Справедливость — мое ремесло» и т. д. в авторстве верноподданной критики — хранителей «идеологической девственности», вы бы поняли, что если не сегодня, так завтра меня должны были «удалить» не только из данного театра, а вообще из профессии. Но что-то не сработало...

— У телевидения сегодня огромное влияние и тесное взаимодействие с большой политикой. А театр как бы независим от политики, но функционирует без денег...

— В конгломератах нашей страны большой политики я не вижу. Существует политический бизнес, где все подчиняется сиюминутным, чьим-то личным интересам. Большая политика           — это когда страны из страшнейших руин, после воен, за несколько лет снова превращаются в страну. А когда страна превращается в руины — нравственные, прежде всего, это тянет на определенную статью Уголовного кодекса. Из телевидения напрочь ушло искусство. На экране — сериальный криминал. Из эстрады тоже ушло искусство. Только диву даешься, как эстрадные дивы не простужаются, выходя на сцену полуголыми. Есть, конечно, одаренные люди с чувством такта и вкуса, но нельзя выпадать из «отары»... Сопротивляться, держаться, не попасть под этот пресс — задача сегодняшнего театра.

ЗРИТЕЛЕЙ НЕ ВЫБИРАЮТ! ЗРИТЕЛЕЙ ПОРОЖДАЕТ ВРЕМЯ

— На ваш взгляд, в драматическом театре насколько важно подтягивать к уровню режиссуры визуальную и музыкальную составляющие?

— Чем меньше декораций на сцене, не люблю «многословия» — тем ближе художник. Умные люди — не пустомели, они могут сказать два слова, и всем все ясно.

— Когда к вам в театр пришел Александр Курий?

— На заре. Пришел пацаном из консерватории. А теперь он — маэстро. В бытность Даниила Лидера был художник такого же масштаба Михаил Ивницкий — работал с Георгием Товстоноговым, Галиной Волчек, к счастью, и мне пришлось с ним работать. Говоря об одном режиссере: «Представляешь, он пришел и говорит: «Мне нужно!» — Ивницкий, человек деликатный и скромный, порекомендовал обратиться к такому-то художнику, который принимал заказы. «Ему нужно — еще не значит, что и мне это нужно». Ни Курию, ни сценографу нашего театра Олегу Луневу, кстати, ученику Лидера, не скажу: «Мне нужно». Мы говорим долго. Подробно. Занудно. А когда «услышим друг друга» — как говорил классик политических метаморфоз, «процесс пошел»...

— А артисты — что-то другое?

— Артисты — это первое! И если они вслушиваются, вдумываются — это уже достижение. Некоторые так растренированы, что с трудом собирают мозги в нужный момент. Сериалы — атрофия мозговых ресурсов артиста. Они работают вахтенным методом — серия за серией. Какое это искусство? Какой шлейф прошлого или перспектива будущего? Расстрел творческих возможностей артиста!

— Эдуард Маркович, нравится ли вам сегодняшний зритель, и как он ведет себя в зале?

— Зрителей не выбирают! Зрителей порождает время. Нравится зритель, воодушевленный смыслом, а не сюжетом. И если это случается, значит, мы работаем по делу. Правда, не учитывать запросов и настроений «кассы» ну никак нельзя...

— Смоделируйте, пожалуйста, ситуацию, при которой театру хорошо бы работалось.

— Советское финансирование, минус фальшивая идеология, плюс охраняемое законом обязательное соблюдение общечеловеческих ценностей, минус двойные стандарты, плюс европейская демократизация страны!

— Но сейчас же идеологии нет...

— Есть! Только называется — коррупция. Говорят, социализм прописался в Финляндии, Швеции... У нас не получилось, потому что большевики были очень агрессивными, в них скопилась ненависть многих поколений. Ненависть к богатым. Вот зачем царскую семью расстреляли? Ведь уже царь был не страшен... Атавизм ненависти. Сожительство очень бедных и очень богатых — динамит, тротил... рано или поздно взорвется.

— Жить страшно?

— Мы развиваем инстинкты и не воспитываем дух. Чем больше не окрепших духом людей, тем страшнее жить.

— Как много людей в вашем окружении?

— Мало. Одиночество — основная «упаковка» души...

— В чем же тогда искать опору, если все так сложно?

— Дело, которым человек занимается, если оно увлекает, и есть точка опоры. Люди были вместе во времена спасения от ихтиозавров и питекантропов.

— Утечка режиссеров за рубеж продолжается или остановилась?

— Некому утекать...

— Каково будущее театра лет через тридцать?

— Я сопрягаю театр с литературой. Литературой о людях. Какие будут люди — такой будет литература. И театр.

— Скорее с литературой, чем с тем, как живет общество?

— В литературе есть вечные имена. Эти вечные имена определяют литературу как отражение жизни. Настоящая классика творит вечные ценности. Конечно, возможны набеги и в модернизм, и в постмодернизм... В основе классики — человеческая жизнь, она и есть «источник искусства» (Чернышевский). Парадоксы, взлеты и падения, обвалы — притягательные таинства человеческого сообщества. И как бы ни изображалась жизнь на сцене, все равно — на основе реальности. Ведь на сцену выходит не какой-то космический персонаж, а человек. И режиссер основывается на той жизни, которую знает, из которой вышел. Реализм с бесконечными модификациями.