Шариков-Франкенштейн как символ революции

В основе сюжета лежит повесть «Собачье сердце» Михаила Булгакова, а музыку написал Александр Раскатов. Композитор-авангардист покинул Россию после путча 1994 года. Раскатов — выпускник Московской консерватории, много лет жил  в Германии, а ныне  во Франции. Александр Михайлович преподавал в Университете Стетсона в США. Сегодня  маэстро — один из признанных европейских музыкальных лидеров. Оперу «Собачье сердце» композитор написал в 2008—2009 гг. мировая премьера состоялась  в амстердамском Музыкальном театре (Muziektheater) 7 июня 2010 года. Это произведение было поставлено в Лондоне, Милане, Лионе, а в мае 2017-го вернулось на подмостки Оперы Нидерландов.

Чем же так задело «Собачье сердце» город сыров и ветряных мельниц, современный Амстердам? Мне показалось, что голландцы поняли: всякая демократия угрожает переродиться в охлократию, если в политику сунутся  Шариковы под предводительством  Швондеров. А из квартиры профессора Преображенского сделают общежитие. Зрители  смеялись, но было не всегда до смеха...

Тут, конечно, добавил  нервную тональность автор музыки, не понаслышке  знакомый с монстрами бывшего СССР. Многое определил и автор либретто оперы «Собачье сердце» Чезаре Мацонис (в прошлом  — директор «Ла Скала»). Специально такое не придумаешь  — в мировой столице бельканто Милане, рядом со сладкоголосыми героями опер Беллини и Доницетти, зарычал, залаял и завыл бедный гомункулус Шариков, — его собачье сердце начало подавать кровь в мозг  люмпен-пролетария Клима Чугункина. 

Подобное случилось в Амстердаме — фантасмагория Булгакова отразилась в оперном спектакле, которым увлеченно дирижировал Мартин Браббинс. Профессора Преображенского, знакомого по ироничной трактовке Евгения Евстигнеева в знаменитой киноверсии «Собачьего сердца», спел в Амстердаме знаменитый баритон Сергей Лейферкус (он давно сменил Россию на Англию, а потом на Португалию и, благодаря хорошей творческой форме, ныне остается востребованным в Европе). В роли  Шарикова удивил мастерством перевоплощения английский тенор Петер Хоар.    

Но больше всего сюрпризов преподнес режиссер Саймон МакБерни. Его творческое воображение оказалось под стать фантастической истории. Он очень много почерпнул в булгаковском сюжете, но и в партитуре «Собачьего сердца» нашел столько экспрессии, что почти трехчасовой спектакль смотрелся на одном дыхании —  динамика была в каждом эпизоде, на каждом метре    сценического пространства! Конечно, здесь внес свою лепту и оригинальный канадский  сценограф  Михаэль Левин, мастер декораций-трансформеров, светоцветовых фантазий и видеоинсталляций. 

Поначалу действие только «раскачивалось», находясь в нейтральной фазе. Три почти невидимых кукловода в черном управляли  «собакой» Шариком, еще скулящим и вполне послушным. Прием, взятый из японского театра кукол бунраку, пригодился для анимации будущего недочеловека Шарикова с его брутальным видом и свинскими замашками. Новорожденный Франкенштейн, которого, сам того не ведая,  произвел на свет профессор Преображенский, вскочил на стол в чем родился,  и сделал шокирующий жест в сторону зала...

Во втором действии, когда  Шариков совсем распоясался  и его пытались выгнать из дома, произошло невероятное: человек-собака  легко «пробивал» стену и лез в образовавшиеся дырки. Стало очевидным, что композитор вместе с дирижером и режиссером  вступили в нешуточный спор. Что важнее для  оперного спектакля — музыкальные или визуальные впечатления? Оказалось, одно без другого теряет смысл.

Кто-то из европейских критиков  окрестил «Собачье сердце» «тотальной оперой». Понимать это можно по-всякому, но если спектакль не был бы скреплен музыкальным стержнем, а превратился в ряд эффектных сцен, проиграли бы все.  Однако Саймон МакБёрни не просто следовал   музыкальной драматургии, а превратил  ее  в сценическое подспорье. Гротесковая поначалу,  фигура Шарикова постепенно обросла сатирическими, а потом угощающими деталями. И тогда наступил закономерный финал — профессор вновь сделал  Шарикова собакой.

Так было в повести  Булгакова. И, возможно, здесь  писатель подстраховался от цензурного запрета, хотя это ему не помогло. Раскатов пошел  дальше и режиссер с ним согласился: одна единственная операция уже не поможет: Шариковы плодятся и размножаются биологически и политически               — это сила, которую не задушишь, не убьешь. На сцене будто фитиль разгорается: мир полон Шариковых, один за другим появляются его клоны и они не только заполняют экранную проекцию, а ревут и лают в мегафоны (еще одно эффектное приспособление для угрожающей сценической вакханалии). Это выглядит как погром  интеллектуальной элиты, угроза культуре  нации. И закономерный итог «диктатуры пролетариата», которую  М.Булгаков не знал, как остановить без вмешательства дьявола...

P.S. Кстати, я впервые увидел напечатанный текст  «Собачьего сердца» в 1984 году,  в квартире Любови Евгеньевны  Белозерской-Булгаковой,    жены писателя    еще до его знакомства с «Маргаритой» — Еленой Сергеевной Шиловской. Попал к Любови Евгеньевне по рекомендации исследователя булгаковского творчества Лидии Марковны Яновской и первого директора  киевского Музея М.Булгакова  Анатолия Петровича Кончаковского. До этого «Собачье сердце» можно было прочитать только перепечатанным на папиросной бумаге, нелегально. И вот такое везение — подержать в руках и даже полистать собрание сочинений Булгакова, выпущенное в Нью-Йорке... Пишу об этом потому, что на спектакле «Собачье сердце» в Амстердаме испытал то же ни с чем не сравнимое  ощущение духа булгаковского  творчества, которое    удалось воплотить постановщикам.