Стальная нежность

Юбилей великого Поэта нынешняя украинская власть решила не замечать. Люстрировать, да-да! Потому что «коммуняка», стишок «Партія веде» написал. И когда? В октябре 1933-го, когда призрак Голодомора еще стоял на порогах украинских дворов. В те же 1930-е стал частью той власти. Позже еще и председателем Верховной Рады УССР был, и министром образования. Академиком... Да кем он только не был? Все правда. Тычина запятнал свое имя, как никто. За одним только исключением — невзирая ни на что, он есть и всегда будет одним из наиболее выдающихся украинских поэтов. Так воспринимаем сегодня, почти через 50 лет после его смерти. Посмотрим, как будут выглядеть нынешние власть имущие через полвека.

«ЧИ НЕ СИБІРУ ДУХ НАД НАМИ?»...

У Тычины множество сверхсовременного материала. Вот, открываю наугад. «З мого щоденника», из сборника «Вітер з України» (1924). Внизу зафиксировано: «19 р. Деникинщина». То есть тогда, когда войска так называемой Добровольческой армии Деникина противостояли войскам УНР. В рифму сегодняшней ситуации — так как опять против украинского войска «добровольцы» с Севера и Востока. 

«И як се так, — писал Тычина, — народові, що поржавілі рута зняв, прикинулась болячка? І як се так: великий дух — на людях розмінявся і здрібнів? Чи не Сибіру дух над нами? Чи не царські гробниці докинули оком? А! З Біломорря чую Соловецький ладан? В ньому змішались дзвони і матюки, і розбишацтво, і свобода. А Іван Четвертий Грізний, проткнувши псу смердячому жезлом залізним ногу, — Стоїть, — і слухає, — Перебирає чотки...».

Прошло почти сто лет — картинка та же. Колокольный звон вперемешку с матерными словами, благочестие на крови. А Беломорье и дух Соловецкого ладана — какое пророчество зловещих 30-х! И сегодняшних времен. Только снимаем заржавленные путы — как под ними открывается болячка. И тень Ивана Грозного, который перебирает четки, — разве не так?

А дальше, из того же «Вітер з України». «Живем комуною», ч. 6. «Хочеш, Дніпре, я прочитаю тобі? Колись клекотіла Вкраїна!.. Од краю до краю з Дністра до Дунаю, туди аж до моря й коло Стародуба — схопилась голота до панського чуба». Схватилась... А что в результате? «І кидалась шляхта до пап, королів і панство державу собі будувало. Ой, скільки там встало! Ой, скільки лягло... Колись клекотіла Вкраїна. Дніпро усміхнувся: читай — не читай...»

АЛЕКСЕЙ ШОВКУНЕНКО. «ПОРТРЕТ ПОЭТА П. Г. ТЫЧИНЫ», 1949 Г.  / ФОТО С САЙТА BIBLIO.LIB.KHERSON.UA

И опять, уже в настоящее время: барство СЕБЕ государство строит. То самое барство, которое «раби, подножки грязь Москви», а еще вашингтонский (здесь изменение — варшавского уже нет) мусор. Государство в виде такого себе роскошного палаццо, где мы лишь крепостные, рабы безмолвные. Днепр уже и не улыбается — потому что не смешно. Бурли — не бурли, барство не переделаешь: оно живет только своими интересами. Даже если это барство самодельное — от крестьянских дворов. Механизм известен — сделают СВОЕ государство, а потом продадутся кому-то большему. Последним эту схему почти реализовал Янукович. У нынешней власти риторика другая, а сущность та же. Поэтому им лучше Тычину не читать, причислив Поэта к «предательскому полку».

«Й НЕМА ЛЮДЕЙ ПОМІЖ ЛЮДЕЙ...»

Конечно, можно думать, что Тычина такой себе нежнотонный, музыкально-рахманный, чуть ли не по-детски наивный («А я у гай ходила...»), больше для детишек и еще, возможно, для подростков женского пола годится. Взрослым людям что здесь читать?

А вот это, например. Картина голодного 1921-го, и вместе страшное откровение Голодомора 30-х. «Прийшли сюди, а голод з нами. Й нема людей поміж людей. Ти чув?.. Недавно десь тут жінка зварила двох своїх дітей...» («Голод»).

И в развитие ужасающей картины украинского бытия еще один текст: «Загупало в двері прикладом, заграло, зашкрябало в шибку. — Ану одчиняй, молодице, чого ти там криєшся в хаті? — Застукало в серці, різнуло: ой горе! Це ж гості до мене! Та чим же я буду вітати — іще ж не зварився синочок».

Почти сценарная проза (кстати, в 1989 г. режиссер Павел Фаренюк снял документальную ленту «Ой горе, це ж гості до мене», рассказ женщины об ужасах Голодомора). Жесткость за гранью. Потому что реальность перешла предел добра и зла, человеческая психика ломается, как хрупкая перегородка. «Знаходять одрізані ноги, реберця, намочені в цебрі, і синю голівку під ситом, що вже почала протухати. Стоїть молодиця — ні з місця — і тільки всміхається страшно...». И финальное материнское отчаяние, чья психика вдруг просветлела. «Солдати підводять нещасну, її освіжають водою. А писар все пише, все пише — та сльози писать заважають».

Вот этот писарь — будто автограф Тычины. Так художники раньше помещали себя в уголке картины. И слезы — это его слезы... Моя бабушка не могла читать это стихотворение, однако на протяжении всего детства рассказывала нам с братом вот такие ужасные истории. А вы забыли? А вы не хотите ни видеть, ни слышать (сколько можно, мол, об этом?). Так знайте, оно повторится, и не факт, что это не предел кровавой метели.

В гениальном сборнике поэта «Вместо сонетов и октав» — драма культуры, цивилизации в целом нового еще, и уже кровавого века. «Аероплани й усе довершенство техніки — до чого це, коли люди одне одному в вічі не дивляться?» А дальше еще радикальнее: «Університети, музеї й бібліотеки не дадуть того, що можуть дати карі, сірі, блакитні...».

И — то, что должно было стать лозунгом перестройки Украины, всего мира: «До речі: соціалізм без музики ніякими гарматами не встановити». То есть без реформирования культуры, ее внедрения в жизнь ничего не изменится. Ну, абсолютно ничего. Скажут: а разве мало музыки сейчас? Мало! Ритмичный металлический скрежет не является музыкой.

Поэт в начале ХХ века представил украинцам те катастрофические изменения, которые были травмой всей сферы человеческой жизни.

У Тычины есть сборник «Сталь і ніжність» (1941). Все-таки, невзирая на свою податливость и очевидный страх перед властью, в Поэте стали было больше. Хотя цену «чугунному ренессансу», который «байдуже мружить око», знал хорошо.

И в «Псаломі залізу» (1920) внезапно проступит что-то сюрреальное: «Замість квіток шаблі, списи виблискують в долині...».

«Замість квіток шаблі...». Поэтому трагическая констатация в «Замість сонетів і октав»: «Своє ж рушниця в нас убила. Своє на дні душі лежить».

И — уже совсем сегодняшнее: «Грати Скрябіна тюремним наглядачам — це ще не революція». Не будем расшифровывать, давайте просто подумаем.