Улыбка в тринадцать актеров

Первые гастроли «Мастерской Петра Фоменко» в нашем городе пришлись на самый излет сезона. Естественны были опасения Петра Наумовича на предмет отсутствия в зале киевских театральных завсегдатаев. Напрасно: и партер, и ложи театра имени Леси Украинки наполнились как «просто зрителями», так и студентами, критиками, журналистами и прочей достаточно искушенной публикой.

Спектакль по незавершенным драматическим отрывкам из Гоголя «Владимир III степени» вырос из учебной постановки уже легендарного курса «фоменок». «Владимир», как и следующие в гастрольном репертуаре «Двенадцатая ночь» и «Волки и овцы», — неотделимы от самого театра, они — начальные главы той истории, которую «Мастерская» пишет о самой себе. Глядя, как играют «фоменки» свои спектакли, еще раз убеждаешься в том, насколько глубоко и сильно сходство театра — любого театра — с живым существом, живым человеком. Театры рождаются, переживают юность, взрослеют, умирают или же прорастают в потомстве новых школ.

Одна из главнейших прелестей «Мастерской» в том, что это юный театр. Дело не только в возрасте актеров, а во всем, что здесь делается. Все проникнуто чарующим обаянием молодости. Каждый, кто видел студенческие спектакли, знает: любые недостатки с лихвой покрываются тем отсутствием усталости, крылатой верой в себя и свое ремесло, которые свойственны, наверное, всем, кто делает первые шаги на сцене. В «Мастерской» же эта легкость умножается сценическим — «взрослым» — талантом и тщательной, отточенной проработкой мельчайших деталей мизансценировки, отдельных ролей, сценографии (художник Ольга Кулагина).

Осуществляя свою постановку, Сергей Женовач не стал склеивать из осколков гоголевских текстов некий воображаемый сосуд единого сюжета. Он поступил единственно возможным образом, соединив отрывки неоконченной комедии энергией и ритмом самого упоительного занятия — театральной игры. «Владимир III степени» при изначальной недостаточности первоисточника — удивительно совокупное зрелище. Это многоногое и многоголосое целое — приплясывающее, поющее, цветущее узорами самых неожиданных пластических решений. Законченную, кристально четкую форму режиссер придает ему очень простым, но тем не менее изящным приемом. При множестве разнонаправленных и незавершенных линий персонажей на первый план в качестве сквозных героев выходят фигуры слуг. Именно они — в стремительном и выверенном исполнении Карэна Бадалова, Кирилла Пирогова, Олега Любимова, Андрея Щенникова — выступают и комментаторами, и участниками событий. Великолепная безучастность в одних случаях и лихорадочная деятельность в других, чудные — так и хочется сказать «лацци» — комические репризы делают их едва ли не центральными персонажами, очень близкими к слугам классических комедий, влияющим на исход всех дел и всегда разрешающим самые запутанные сюжеты.

Во «Владимире» слуги не вмешиваются в сюжет напрямую, затеянные линии интриг так и остаются неразрешенными. Но вся эта суета господ, их безрезультатные каверзы выглядят просто-таки анекдотично по сравнению с размеренным, празднично ленивым миром прихожей, в котором как раз все имеет завершение. И уж если поговаривают в первом акте о бале, то во втором этот бал — бал слуг! — действительно происходит как блестящий, ироничный финал, огромная, во всю рампу, улыбка в тринадцать актеров.

Это умение завершить спектакль, не завершая его, озадачить и одновременно до колик рассмешить зрителей — в равной степени присуще всем, кто делал спектакль. У большинства исполнителей — по две-три роли, и практически все в этих ролях столь же быстры на подъем, сколь и точны. Если начать кого- либо выделять — придется выделить всех. От соблазна трудно удержаться. Ярко-характерные и одновременно лиричные Полина и Ксения Кутеповы, порхающий Юрий Степанов, разноплановая, со взрывным характером Мадлен Джабраилова, текучий и пластичный Рустэм Юскаев, гомерически надутый Андрей Казаков, наивно-искушенная Галина Тюнина… Надо остановиться. Что толку уподобляться дурным поэтам, перечисляющим в рифмах все прелести возлюбленной согласно анатомическому ранжиру? Никто не знает, какую развязку, какую немую сцену уготовил автор героям «Владимира». Гоголевское безумие — быть может, самое древнее в мире, родившееся задолго до «Владимира III степени» и его автора. Редко кому удавалось дать ему легкость полета, которой обладал сам Гоголь, да еще тройка, им запечатленная. Однозвучно звенят колокольчики по краям сцены, и вот вся она снимается с места и мчится, влекомая сладкоголосыми птицами юного театра.