Виктория ЛУКЬЯНЕЦ: Надо ставить себе высокую планку. Всегда, даже если вначале не получается!

Ныне имя этой певицы является национальным брендом Украины. Лукьянец достойно представляет нашу культуру на самых престижных оперных сценах мира. Уже 16 лет Виктория Ивановна живет в Вене, но не забывает о Родине. Певица признается, что на сольных концертах поет на бис только свое родное — украинское. Ее гастрольный график расписан на несколько лет вперед, но ежегодно Виктория Ивановна приезжает в Украину, чтобы не только встретиться с родными и друзьями, но и порадовать меломанов-земляков своими выступлениями.

Кроме чудесного голоса у Виктории Лукьянец есть еще один, не менее уникальный дар — человеческого общения, в котором она глубоко доброжелательна, открыта и необыкновенно внимательна к собеседнику. Мы встретились в киевской квартире певицы, на Троещине, где она всегда останавливается, приезжая из Вены в Киев. Недавно Виктория пела в Музее Булгакова романсы Рахманинова («День» № 16 от 1 февраля 2011 года). В январе в жизни певицы произошла потеря — умер ее отец. На пианино фотопортрет Ивана Ивановича, рядом — черно-белая фотография двухлетней Виточки с плюшевым мишкой, на обороте которой чернильные строчки папиной рукой, дорогой автограф. И свечка горит — вечная память...

ПЕРЕЧИТЫВАЯ БУЛГАКОВА

— Я хотела начать концерт в Музее Булгакова с романса «Здесь хорошо», а исполнила Вокализ. Папа ушел, а когда уходит близкий человек, молниеносно происходит переоценка ценностей. «Здесь хорошо» не звучит в нашем земном понимании. Читаешь, и тот же самый текст, та же поэзия для меня — как будто об ином мире, верите? Это происходит в определенные моменты жизни...

— Виктория, почему говорят, что цикл романсов Рахманинова, Опус № 38 — необычный, волшебный, в нем есть какая-то загадка?

— Он был последним, после него, с 1916 года (Рахманинов умер в 1943-м) композитор больше не писал романсов. Далее — тексты, где каждое стихотворение — целый мир. Ближе всего мне последний романс «Сон» на стихи Сологуба, удивительный. Сон — как рай, представляете? И я, уже вчитываясь, поняла, сколько там можно открывать граней. «Серебряный век» — потом ни в музыке, ни в литературе не было написано столько гениальных произведений. Я пела из этого Опуса три романса на концертах с Важой Чачава в Москве и Киеве в 1990-е. И очень хотела наконец-то сделать весь цикл. Еще Опус уникален тем, что Рахманинов посвятил его певице Нине Кошиц. Я видела программу концерта, где он сам ей аккомпанировал. И думаю, что он эту женщину любил, мне кажется, там была некая мистическая симпатия, потому что если он играет ей первое исполнение, посвящает... Когда перечитала «Дни Турбиных» — о гостиной, о рояле, увидела, насколько Рахманинов и особенно его последний Опус совпадает с атмосферой Музея Булгакова. Думаю, если в доме витает дух Булгакова или его мамы, они согласились бы, чтобы здесь звучала эта музыка.

— А как возникла мысль — петь в музее?

— Осенью я была на Подоле в церкви Покрова Богородицы, где мама меня крестила, прошлась по Андреевскому спуску. Зашла в Музей Булгакова и там ощутила, что это не просто музей — это дом, и он живет. А мне не раз говорили и супруг, и дочка: «Ты наш великий мистик!» Наверное, так оно и есть. Мало того, это была такая встреча! Как меня там узнали и как мне все показывали! Я поняла, что случайно ничего не происходит, и поэтому сказала: «Давайте помогу вам. Могу сделать для вас вечер, буду петь, мне за это ничего не надо». Но на этом не закончилось, потому что для меня это был импульс перечитать всего Булгакова. Так действует атмосфера этого дома. Сейчас читала произведения Михаила Афанасьевича иначе, чем раньше, — все прочувствовалось, наверное, для понимания Булгакова должна быть личностная и профессиональная зрелость.

— Какое произведение вам понравилось больше всего?

— «Мастер и Маргарита». Очень понравился его Мольер, я даже некоторые философские вещи выписывала для себя, настолько они важны сейчас для нашего актерского общества...

— Виктория, расскажите о вашем участии в Днях украинской культуры в Мюнхене осенью прошлого года.

— Моя программа «Перлини сучасної української музики» включала 23 новых произведения. Я пела три миниатюры Валентина Сильвестрова на слова Ивана Франко. Пианист Тарас Ященко попросил Мирослава Скорика, чтобы он переложил для меня свою «Мелодию», и я впервые выступила с ней в Мюнхене. Например, Леся Дычко прислала романс «Вечер» на слова Павла Тычины за день до концерта, и я тоже его спела! А какой «Котику сіренький» Левка Колодуба прекрасный, и Бориса Лятошинского «Прелюдія», и «Тіні» — удивительные! Понимаете, мне хотелось показать, что это — лирика и миниатюры высочайшего уровня. Замечательные произведения у Тараса Ященко: мы создали его цикл из шести вещей, а там и джаз, и модерн. И «Колискову» Александра Козаренко. Пела два концерта в Мюнхенской консерватории, весь зал был заполнен. На третий день мы все записали в студии, готовится диск, и, может быть, кто-нибудь захочет поддержать, помочь. Я чувствую своим долгом делать такие работы — не ради зарабатывания денег, а ради того, чтобы это сохранить.

— Украинцы очень вас любят, помнят каждый ваш концерт на Родине.

— Вот удивительно!

— Концерт в Соляной шахте...

— Даже этот?

— И во Львове на площади Рынок...

— Знаете, что мне говорят: «Ваше выступление было первым, а теперь, с вашей легкой руки площадь Рынок постоянно занята концертами». Очень приятно, что смелое начинание, если оно настоящее, имеет продолжение, живет дальше.

— Вы выступали и на Львовском фестивале «Виртуозы» летом 2010 года...

— Да, там я первый раз пела мазурки — переложения из Шопена, которые сделала Полина Виардо.

ЛЮЧИЯ В КРАСНОМ СВИТЕРЕ

— Расскажите о вашей последней оперной партии.

— Пела в «Лючии де Ламмермур» в Ганновере — совершенно невероятная постановка, модерновая, с дождем на сцене, в интернете есть фрагмент — посмотрите. Моя Лючия была одета в красном коротком свитере и черных колготках! Мне сказали, что театру нужны Розалинда и Клеопатра. Но, когда приехала в Ганновер на прослушивание, директор театра сказал: «Мы очень любим вашу Лючию, хотим послушать», и я спела им арию. Через полтора месяца звонит мой менеджер: «Вас приглашают петь Лючию». Меня?! Я никогда не скрывала, что уже 21 год на сцене, даже подумала — сейчас на Западе идет такая переоценка, и считают, что Лючия должна быть шестнадцатилетней, Травиата — двадцатилетней... Певиц моего поколения, верите ли, уже не осталось, а те, с кем мы начинали вместе с Конкурса Марии Каллас, с Конкурса Моцарта, уже не поют! Но я согласилась, и все прошло хорошо. Все исполнители были молодые, а режиссер — двадцатилетний австриец.

— Чем вас привлекают эксперименты в оперном искусстве, ведь не всем по душе чересчур смелая модернизация классики?

— Вы, наверное, знаете мою Травиату на теннисном корте в Кельне? И такое есть в моей творческой биографии. Мне всегда интересно послушать режиссера, когда он рассказывает свою идею. Главное, чтобы она имела смысл! Ведь я уже спела более 300 Травиат, включая 17 новых продукций (в одном Кельне прошло 35 спектаклей). И было бы, наверное, скучно продолжать петь только в кринолинах...

— А как зрители принимают новации?

— Удивительно, но эту постановку приняли, даже такую Лючию. Я пою арию сумасшествия под дождем и думаю — ой, как хорошо, не надо и макияж делать. Но, на самом деле, очень много есть в образах сильного, настоящего. Я наблюдала за знаменитой сценой Эдгара — поет хороший мальчик, американский кореец, и перед ним проходит несколько Лючий. Одна режет себе руку, затем ее забинтовывают. А весь хор в сцене Эдгара одет в красные пуловеры с бомбошками и черные колготки, и все в хоре, по очереди, имитируют то, что происходит на протяжении оперы с Лючией. Нужно прислушиваться и к младшему поколению, не нужно думать, что они глупые — просто у них свое восприятие. Знаете, ведь там показана болезнь, которой сейчас болеют наши дети, 16—17-летние, когда они сами делают себе больно. Особенно в таком, казалось бы, позитивном и благополучном европейском обществе.

— Почему?

— Мне кажется, потому что, как сказала одна японка, моя пианистка, «zu glьcklich» — слишком счастливое общество, а от этого начинается на очень глубинном уровне самокопание и большие проблемы...

«УЧУСЬ ВМЕСТЕ СО СВОИМИ СТУДЕНТАМИ»

— Виктория, ныне вы — профессор Венской консерватории, а сколько у вас учеников?

— У меня занимаются 15 девушек и один вокалист, который старше меня... Он из Граца, поет в хоре, но хочет получить диплом, когда-то учился, бросил и сейчас едет из дома два часа в Вену, чтобы взять один урок в консерватории со мной. За этот год я поняла, как я люблю своих учеников, какое счастье — быть занятой не только собой. Я сама с ними учусь! Мне кажется, я за этот год не сделала бы столько нового и так вокально не звучала бы, если бы не они. Важно раскрыть творческую индивидуальность. Ведь каждый человек — это Божий дар, каждый в своем проявлении. Он неповторим. «Неповторність» — помните, как у Лины Костенко? И для меня главное — раскрыть и помочь певцу. На уроки все приходят вовремя, а девочки, которые раньше опаздывали и порой пропускали занятия, теперь даже раньше приходят — они меняются.

— Вы, наверное, много взяли у своих учителей Ивана Игнатовича Паливоды и Елизаветы Ивановны Чавдар?

— Каждый день я их вспоминаю, сердечно их благодарю, беседую с ними. Дома, в Вене, у меня фотографии Ивана Игнатовича, Лизочки и Этерис Соломоновны Шпилюк за инструментом. С ней я готовила все мои программы. Не устаю говорить — честь и низкий поклон нашим педагогам. Бессребреники, а как они нас учили! А Архипова! Сколько она для меня сделала. Услышала меня и сказала: «Ты моя птичка, мой Божий дар!» Наши голоса инструментально сочетались, и начались совместные концерты и конкурсы. Все думали, что я беру у нее уроки, а она говорила: «Не нужны тебе никакие уроки, иди своей дорогой, и все у тебя будет хорошо».

— Виктория, а чему следует учиться нашим исполнителям, приезжающим на Запад?

— Учиться стилю и пластике, этикету, манерам поведения. Умению вести деловой разговор, умению по-светски представиться, подать себя, вести себя более сдержанно, когда ты первый раз приходишь прослушиваться к импресарио. Ведь ко мне на мастер-классы приезжают львовяне, москвичи. Хочу предупредить наших вокалистов: «зі своїми чобітками туди не можна». Нам нужно, в известном смысле, при первом общении отступить на шаг назад. Поделюсь собственным опытом. Мою «Травиату» в 1999 году дирижировал тогда молодой, а сейчас очень известный итальянец Ренато Палумбо. И можете себе представить, только после премьеры он признался: «Знаешь, Виктория, первые репетиции вызвали у меня к тебе антипатию». — Я сразу же: «Как, почему?» «Потому что у тебя была такая готовность — «я, как солдатик, всегда готова, я выучила, я умею!» В манере пения не надо кричать — для Запада это много. Много нашей эмоциональности, нашего безразмерного голоса, движений, маханий руками. Что там может всех потрясти — это твоя многогранность. Piano, знание стиля, звуковедение — то, чего недостает нашим певцам. Я сама начала многому там учиться. Хорошо, что культура piano была у меня уже здесь, в консерватории, и покойная певица Наталья Троицкая, которая начала меня опекать еще в Москве и представила на Западе, говорила: «Виктория, ты своим piano заработаешь больше денег, чем forte».

Культура piano — это когда певец настолько владеет голосом, что управление дыханием идет, как при самом сильном высоком тоне, чтобы было тончайшее звучание, как инструмент, флейта или скрипка, на самых-самых тихих нюансах. Об этом Лучано Паваротти написал в своей книге. Представьте, для этого знаменитого тенора ария Родольфо всегда была камнем преткновения, потому что piano нужно сделать так, чтобы оно было наполнено, и очень мало кто из певцов этим владеет. Поэтому, если приезжает исполнитель, которому это подвластно, он сразу берет европейскую публику в свои объятия. А еще лучше, как написано в одной партии, нота верхняя си бемоль стоит пианиссимо и в этом же такте стрелка два форте — фортиссимо, на одной ноте! Вот это еще суметь сделать! А надо очень стараться. Надо ставить себе высокую планку. Всегда, даже если вначале не получается!

— Вы всегда ставите себе высокую планку?

— Да. И еще я такой человек, который очень любит себя нагружать работой.

ИМПЕРАТОРСКИЙ КОМПЛИМЕНТ

— Расскажите, пожалуйста, о встрече с императором Японии Акихито?

— Это было в Токио в Новом национальном театре, где шла «Лючия де Ламмермур». Мы не знали, что в театр приехала императорская семья, и я не понимала, почему, когда выхожу на аплодисменты, весь зал поворачивается ко мне спиной и только потом делает поворот к сцене и уже нам аплодирует. А это люди сначала выражали императору свое почтение — у них так принято. После спектакля мне сказали: «Виктория, не переодевайтесь, у нас большое событие — всех артистов ждет император, Его Величество!» Нас куда-то привели, всех выстроили в цепочку. Пришли император и его жена, очаровательная женщина. Сначала она сказала: «Ничего прекраснее, чем каденция с флейтой, я не слышала», — и очень тепло поблагодарила. И тут меня понесло: «Спасибо вам! А я так счастлива, что у Вас родилась внучка, принцесса Айко!» — Они: «Как, вы знаете?» Они заулыбались, и минут 25 мы с ними общались. Перед поездкой в Японию мама мне рассказала, что Посольство Японии в Украине поддерживает детей Чернобыля, оттуда привозят медицинскую аппаратуру. Я сказала: «Спасибо, что вы заботитесь о наших детках, делаете столько добрых дел!» Император благодарил меня за то, что я интересуюсь японской культурой. Я действительно очень люблю и учусь многому у этой восхитительной страны. Ведь у меня в Японии много не просто знакомых — друзей! Начиная с 1999 года, с первой моей «Травиаты», шесть раз я туда приезжала. А после встречи с императорской четой одна из сотрудниц театра сказала: «Знаешь, Виктория, мы даже глаза боимся поднять на императора». Император там — Солнце, воплощение Бога. Я ответила ей: «Извините меня, пожалуйста...»

ОТ ВЕНЫ ДО ТРОЕЩИНЫ

— Чем сейчас занимаются муж и дочь?

— Муж поет в хоре Венской Штатс-Оперы, где сейчас готовится премьера оперы «Билли Бад» Бенджамина Бриттена. Он преподает в консерватории — у него 13 учеников. Дочке Дарусе 22 года, она студентка философского факультета и рок-певица, знает пять языков. Пишет для своей группы тексты песен на философские темы. Когда во Львове мы снимали арию Бах в октябре, чтобы финансово поддержать Подгорецкий замок, я купила там книгу Бердяева «Дух и реальность». И очень мечтаю, чтобы Даруся донесла его идеи до немцев и австрийцев, там Бердяева почти не знают.

— Как живется в вашем венском доме?

— Я так его люблю! Папа шутил: «Ви, як Карлсони, живете на даху!» По нашим, киевским меркам, это высокий пятый этаж. Мы купили чердак, старый, с толстыми стенами, построили мансарды, и над нами лишь звезды и небо. Много света, много солнца, я могу там свободно петь, и у меня там растут цветы. Это, конечно, «дом, который построил Джек», дом, который всегда с нами.

— А как начинается ваш день?

— Очень люблю утро — покой, свежесть. Рано встаю, завариваю зеленый чай — это уже ритуал, и когда тепло, выхожу с чаем на террасу, смотрю, как все пробуждается. Затем начинается день спортивный — делаю зарядку, бегаю в парке Аугартен. Это рядом с нами, через канал — знаменитый парк, еще со времен Моцарта. И после занятий спортом завтрак — в 12 часов, как сегодня. Конечно, бывает по-разному, если репетиции, встаю еще раньше, чтобы пробежаться, потом уже кофе, свежий сок, и можно работать, можно заниматься.

— Свой киевский дом не забываете?

— Здесь, в этой квартире, все просто, казалось бы, ничего нет, а мне хорошо. Уютно и просторно. Приезжаю сюда — действительно домой. Тут Даруся сама ножками пошла в десять месяцев. Разве я могу это забыть? Сейчас мама осталась одна и хочет переехать сюда жить — значит, и в этой бетонной атмосфере есть что-то хорошее. Живое, наполненное тем, что здесь когда-то происходило. Стою тут утром у окна, смотрю, как всюду окна в домах светятся, люди в семь утра уже как пчелки. И думаю: «Ах, вы мои дорогие! Моя Троещина просыпается...»