Возвращение к театру Леся Курбаса

Эта работа не стала просто рядовой премьерой — по нескольким причинам. Во-первых, необычным как на сегодняшний день является репертуарный выбор — не касса, а серьезный, неигровой, даже философский материал (тем более что до очередного юбилея автора еще далеко). Во-вторых, театр продолжает осваивать новое пространство: в фойе после ряда концертов теперь играют драматические спектакли, используя также галереи наверху (для этого даже придумали название — «Квадрум сцена»).

В конечном итоге, важно, что постановкой «Одержимої» вернулся в родной Чернигов Александр Лаптий, который на рубеже 1990—2000-х дебютировал здесь как актер. Тогда и началось их сотрудничество с Андреем Бакировым, который тоже относительно недавно вернулся сюда после длительных путешествий. Разве что география этих путешествий отличалась: Бакиров ставил спектакли в Украине и Беларуси, а Лаптий более десяти лет провел в Москве...

— В какой-то момент у меня возник ряд вопросов, на которые не было ответа, — говорит Александр ЛАПТИЙ. — Появился выбор: либо вообще уходить из профессии, либо же куда-то двигаться. Как раз тогда Анатолий Васильев (известный режиссер, «гуру» поискового театра. — А. Л.) проводил 10-дневный семинар для актеров и режиссеров стран СНГ. Я побывал там и понял, что это именно то направление, в котором можно развиваться дальше, приобретать новые знания. И в 2004-м поехал в Москву. Васильев тогда как раз вел актерскую лабораторию при своем театре «Школа драматического искусства» на базе первого высшего образования. Но туда я попал не сразу, а через экстренный ввод в спектакль «Иллиада. Песня Двадцать Третья». Там вся пластика была построена на восточных единоборствах, а поскольку я занимаюсь ими с 14 лет, то, думаю, именно этим и обратил на себя внимание Васильева. Со вводом я справился, и дальше попросился в лабораторию — сначала сидел «вне круга», а затем уже стал полноценным участником.

«ГУМАНИТАРИИ С ВЫСШИМ ОБРАЗОВАНИЕМ ПЫТАЛИСЬ МНЕ ДОКАЗАТЬ, ЧТО НЕТ НИ УКРАИНЫ, НИ УКРАИНЦЕВ, НИ УКРАИНСКОГО ЯЗЫКА»

Александру грех было бы жаловаться на свою московскую карьеру. В театре «Школа драматического искусства» он работал с А. Васильевым и И. Яцко, объездил полмира, сыграл довольно заметные роли в шекспировском «Кориолане», «Как важно быть серьезным» О. Уайльда, а также Ирода в «Саломее», люцифера в байроновском «Каине».  Один критик даже написал о его работе: «Артисты то завывают томно, то угрожающе ревут, и разве что вкрадчивый лысый Ирод (Александр Лаптий) ставит наполненный страстью сюжет на свое место».

К тому же были и тренинги, которые Лаптий проводил со студийцами, и самостоятельные постановки: концерт-путешествие «Дороги мира» (по этническим обрядовым песням разных регионов планеты) и «Песнь лебедей» по пьесе Алексея Дударева «Рядовые», когда-то написанной к 40-летию Победы. Примечательно, что «Песнь...» — премьера июня 2013 г. — теперь, с расстояния времени и приобретенного нами всеми опыта, выглядит пророческой: персонажи «довоевывают» Вторую мировую, уже, в сущности, находясь «по ту сторону» жизни и смерти (все они одеты в белую одежду без каких-либо «военных» примет), а посреди сценической площадки — несколько десятков стоптанных солдатских ботинок, внутри которых, — земля и проросшие колоски.

Весной прошлого года Лаптий, не доведя до премьеры новую постановку (это должен был быть музыкальный спектакль «Падмини» по древнеиндийскому эпосу), покинул Москву и вернулся в Украину.

— Я думаю, что для руководства театра мой шаг оказался очень неприятным, но ничего уже нельзя было изменить. Я больше не мог находиться в том информационном поле, — говорит Александр.

— Если сформулировать одной фразой, ты уехал из России потому, что...

— ...я гражданин Украины. Когда там пытаешься объяснить людям, что все на самом деле не так, как им преподносят, то в ответ слышишь: «А почему ты тогда здесь сидишь, если такой умный?» То есть твоя позиция — изначально слабая: ты находишься на чужой, уже враждебной территории, и когда пробуешь раскрыть правду, тебя не слушают, потому что считают автоматически заангажированным.

Были люди, которые просто перестали здороваться, причем даже ничего не объясняя. Это те, с кем я проработал десять лет, с кем было много обсуждено и сыграно. Гуманитарии, с высшим образованием, и даже не с одним, на полном серьезе пытались мне доказать, что нет ни Украины, ни украинцев, ни украинского языка. Я тогда говорил им: «Ось я стою перед вами, розмовляю українською, так що ж — і мене нема, і її нема?!» Трудно себе даже представить, что будет, когда эта «секта» столкнется с реальностью.

...Поэтому я приехал домой. А затем — этот вихрь событий, война. Нужно было что-то делать — не хотелось быть пассивным наблюдателем. В Чернигове как раз набирался батальон «Север», и я пошел туда добровольцем. Прошел очень хорошую военную подготовку — у нас там есть центр тактического обучения, я до сих пор с ними плотно сотрудничаю, проводим курсы, мастер-классы по военным дисциплинам.

— На восток ездил?

— Пару раз. Зачем об этом говорить? Ничего серьезного не было, Бог миловал.  А с начала осени добровольцев начали официально оформлять в армию или МВД. С ВСУ у нас долго ничего не выходило, потом пришла разнарядка на МВД. Но я как-то не видел себя в таком качестве. Представлял запись в трудовой книжке: «актер высшей категории», а дальше — «рядовой милиционер».  И я сказал: «Ребята, все прекрасно, это ваш выбор, но дальше я с вами не пойду». Тем более что я рассчитывал быть именно там, куда вернулся: Чернигов — пограничный город, самая маленькая «спичка» — и может разгореться. Поэтому мы остаемся там, проводим какую-то деятельность...

Вообще сейчас каждый должен остановиться, оглянуться и вернуться в ту точку, где может быть максимально полезным. Все должны заниматься своим делом: военные — воевать, педагоги — учить, экономисты — поднимать экономику, актеры — играть. Театр — это то, что я умею делать, как мне кажется, лучше всего. Поэтому мы встретились с Андреем Бакировым, пообщались, у меня было несколько вариантов текстов, среди которых, —  «Одержима».

«ВОПРОС ЗАДАН, А ОТВЕТЫ ИЩИТЕ САМИ»

— Я вообще еще раньше хотел ставить «Одержиму» в Москве. Сделал перевод на русский, даже были какие-то позитивные сдвиги в эту сторону: «шевченковский год», «братские народы», «культурный обмен». Я размышлял над этим текстом несколько лет, и он был уже более-менее проработан.

«Одержима» — первая пьеса Леси Украинки, но концентрация и проблематика трагических событий в ней очень мощная. В спектакле и постановочно так выстроено: две тысячи лет назад пришел Бог в человеческом обличье и предложил новый мировой порядок, который зиждется на любви. Его выслушали, но все эти две тысячи лет на Земле не прекращалась война. Мы продолжали убивать друг друга, прошли через такие крайности, когда именем Бога сжигали на кострах. Хотелось пробудить мысли и чувства именно в этом направлении, чтобы кто-то прислушался, задал себе вопрос: возможно, есть альтернатива агрессии, бескомпромиссной, глупой борьбе, которая приводит к роковым последствиям?!

Вопрос задан, а ответы ищите сами. Чем отличается искусство от пропаганды? Оно не дает, не должно давать однозначных ответов. Как говорил Васильев, художник не работает в социальном поле, в системе навязанных морально-этических норм, он должен мыслить шире, смотреть словно со стороны и говорить: вот это — так, а это — так, а вы сами выбирайте, как будете с этим себя соотносить.

Ясно, что Леся Украинка есть в каждом персонаже пьесы, она — и Мириам, и Мессия. В самой ее жизни существовал такой конфликт, когда она ночью около кровати умирающего Мержинского писала эту пьесу. Она преодолела все барьеры — его нелюбовь к ней, запрет семьи, — но столкнулась со смертью. То есть нашлось нечто, чего она не смогла преодолеть, как античный рок, которому подвластны даже боги. Она сама потом говорила, что если бы не написала эту пьесу, вряд ли осталась бы жива. Это такая творческая сублимация. Там заявлено много тем, которые она потом тщательным образом разрабатывала и в «Лісовій пісні», и в «Камінному господарі».

...В «Одержимій» в постановке Лаптия ощущается переизбыток выразительных средств: здесь и живая музыка в исполнении оркестра театра (композитор Александр Родин), и видео — от причудливых графических проекций и кинохроники до фрагмента игровой киноленты 1920-х годов и авторских фотокартин Макса Духанова на евангельскую тематику. Однако главным активом спектакля как раз является настоящее, непосредственное — и отчаянная, «на разрыв аорты» игра Оксаны Гребенюк в роли Мириам, и бархатный, словно обволакивающий Голос Мессии (невидимая, но тонкая и точная актерская работа Валентина Судака), и наряды персонажей, стилизованные под «средиземноморско-балканские» (художник по костюмам Виктория Хлебникова), и оформление: мертвое дерево и камни, словно возле пересохшего русла... Мириам сначала будет обращаться к этим камням, словно к апостолам, которые допустили арест Мессии, а затем умостится среди них, как будто в постель.

Московская художница Виктория Хлебникова сотрудничала с Лаптием еще в «Песне лебедей».

— Потрясающий, талантливый человек! — говорит о ней Александр. — Когда предыдущая сценограф, тоже из Москвы, не смогла приехать по каким-то причинам, которые я не стал уточнять, у меня просто остатки волос стали дыбом, настолько критическая сложилась ситуация. Я позвонил по телефону Вике и меньше всего ожидал, что она сразу скажет: «Я приеду». — «Но у меня нет денег, ничего нет!» —  «Я приеду». Приехала и привезла тридцать кило костюмов, которые от съемок остались. Быстро нашла общий язык с цехами — настоящий профессионал! Это я долго объяснял бы: вот где-то здесь что-нибудь пришейте. А она взяла в руки иглу, ножницы — и за четыре дня все было сделано!

...Классика на то и классика, чтобы поворачиваться к нам разными гранями в разные времена. Сегодня в болезненном, иногда даже истерическом тяготении-противостоянии Мириам к Мессии в первую очередь улавливаешь невозможность для рядового человека отречься от ненависти во имя любви. Ведь именно ненависть охватила в настоящее время всех нас: ненависть к убийцам Небесной Сотни, к врагу, который пришел терзать нашу землю, мучить наших людей, к тем, кто позвал его сюда. Эта ненависть чистая и справедливая, она мотивирована на все возможные и невозможные проценты, но не убивает ли она и нас самих? Вот и в спектакле героиня Оксаны Гребенюк пытается сдержаться, прислушаться к доводам Мессии, но боль и обида сильнее ее. Очень эффектно решена финальная сцена — избиение Мириам камнями. Фигура ее — на фоне белого экрана, все персонажи, ритмично стуча камнями, делают  синхронный замах — и на экране растекаются пятна крови, потом еще, и еще. Но неожиданно Мириам присоединяется к остальным — и после последнего, уже общего броска экран становится полностью красный. Боль, которая раздирает изнутри, можно лишь вырвать из груди едва ли не вместе с сердцем, потому что унять ее, примириться с ней и с миром — невозможно.

— Мне одна верующая женщина говорила: «Всех в целом любить и прощать я могу, но сосед — глаза бы мои не видели!», — улыбается Лаптий. — Так и здесь. Когда персонифицировано зло, когда человек сталкивается с конкретным злом, он не может этого преодолеть.

«НАДЕЖДА — НА МОТИВИРОВАННУЮ МОЛОДЕЖЬ И НА ВОЛОНТЕРОВ»

На вопрос о дальнейших планах и идеях Александр отвечает так:

— Еще во время работы над «Одержимою» я проводил тренинги с актерами: хотелось показать им другой взгляд на театр. В «Школе драматического искусства» тренинги идут постоянно, потому что по-настоящему пройти тяжелый путь на сцене — даже если спектакль длится всего час — очень затратно и физически, и эмоционально. Я понимаю, что у привычного репертуарного театра — свои правила: нужно постоянно играть разные спектакли, их «ткань» другая, и выкладываются здесь актеры по-другому.

Но благодаря Васильеву я много поездил по Европе, видел новейшие театральные тенденции. Печально осознавать, что украинский театр не занимает надлежащую позицию в мире, хотя, я считаю, у него очень большой потенциал. Нужно лишь, чтобы люди посмотрели немного по-другому на то, что делают, нужно показать им, что существуют другие методы.

Сейчас группа молодых актеров и режиссеров попросила меня провести такой тренинг и в Киеве. А в целом идея-фикс — вернуться к тому украинскому театру, который создал Лесь Курбас, и который после его расстрела ушел в никуда. На мой взгляд, эти знания до сих пор актуальны и будут актуальны еще много лет — настолько огромный прорыв он осуществил. Ведь лабораторный театр изобрел вовсе не Гротовский, хотя принято считать именно так: лаборатории в первую очередь были у Курбаса. Мы многое знаем в теории — о «превращении», об «акцентированном влиянии» и «акцентированном проявлении», но пройти практическим путем, как прошел он, так никто и не может.

С другой стороны, музыкально-драматический театр — это тоже наше изобретение, наше ноу-хау. Конечно, в хорошем смысле, а не в советском «лубочном» понимании, когда все страдают, плачут и поют, а герой — обязательно в красных сапогах. Сочетание музыкальной и драматической ткани в спектакле — это удивительно. Тот же Васильев в последнее время глубоко исследовал, как их сплести вместе, а у нас этот опыт есть. Поэтому, я считаю, у нас большие перспективы — было бы время и вдохновение!

К сожалению, сталкиваясь с государственным театром, понимаешь, насколько он громоздкий и неподвижный. Государственные структуры у нас вообще существуют, как при СССР. Хорошо ты работаешь или не очень — зарплата та же. Какой-то минимум гарантирован, поэтому аргумент простой: «Зачем мне за эти 2 тысячи еще и напрягаться?» Поэтому надежда — на мотивированную молодежь, которая будет мыслить иначе, и на волонтеров, которые не только военным помогают. Вот, например, афишу к спектаклю мы сделали с моим побратимом, который до сих пор служит. Замечательный человек: специалист по визуальному контенту, сейчас — в спецназе. Люди есть, и многое можно сделать благодаря личным связям.

Чернигов относительно театра — очень специфический город, но расшевелить его нужно. У многих до сих пор существует стереотип: да... областной... музыкально-драматический. Сейчас, в эпоху новых технологий, очень сложно бороться за зрителя. Это должна быть большая коллективная работа.

На последней встрече с Васильевым какой-то молодой режиссер его спросил, актуален ли театр в настоящее время, когда есть телевидение, кино, интернет, YouTube? Тот ответил: «Театр актуален, когда обществу интересен человек, когда мы видим на сцене живого человека, который не имитирует что-либо, а говорит о реальных проблемах». А когда человек перестает быть интересен другому человеку — это катастрофа!