Я — актриса

Писатель Марк Твен «редактировал сельскохозяйственную газету». Иногда журналисты меняют профессию — так появились популярные в свое время «рабочие» романы Артура Хейли «Гостиница», «Аэропорт» и «Колеса». Театральные критики ставят спектакли, а директора театров рисуют картины. Вот и я, театровед, поменяла на два вечера профессию и по велению судьбы стала... актрисой. По предложению Нового театра на Печерске (художественный руководитель Александр Крижановский) сыграла в их небольшом пространстве две спектакля под названием «Истории с гримерки». Первую — в партнерстве с актером Валерием Чигляевым, а вторую — ее продолжение — самостоятельно.

ГЕНИИ БЕЗ ГРИМА

Драматургия этих историй — миниатюрные словесные портреты тех великих людей, с которыми меня свела судьба, поскольку в доме моего деда, выдающего украинского актера Амвросия Бучмы, побывало немало интересных людей. Да и позже приходилось встречаться з великими уникальными талантами. Я видела их «без грима», за столом или на охоте, в частной обстановке и неофициальных беседах. Они были живые, простые, теплые, почти обычные, как мы с вами. Ну, не совсем. Но иконами, идолами, недосягаемыми небожителями они точно не были. Вот я и решила оживить их, показать мгновения их жизни вне официоза или профессии.

Кстати, поверьте на слово, никто из великих в частной жизни не подчеркивал собственное величие, не поднимался на котурны славы. Они были простыми, естественными и искренними — и драматург Александр Корнейчук, и ленинградский режиссер Георгий Товстоногов, и поэтесса украинской сцены Наталья Ужвий, и поэт-охотник Максим Рыльский.

Вот я, школьница младших классов, открываю на звонок двери нашего дома (как говорил дед) и немного пугаюсь — в прихожую входят небольшого роста мужчина, а за ним на голову выше него худощавая женщина. Он в телогрейке и мокрых валенках (киевский март), она в потертом пальтишке, платочке и калошах с портянками от тех валенок, подвязанных веревкой. Это Остап Вишня и его жена актриса Варвара Маслюченко вернулись с северных лагерей. Сколько было радостного смеха!

Еще звонок. На пороге высокий-высокий элегантный улыбающийся мужчина с огромным — такого я больше в жизни своей не видела — арбузом. С ним удивительно красивая и не улыбающаяся Снежная Королева. Это Александр Вертинский с женой. Нужно было видеть теплую встречу двух киевлян, двух артистов. Арбуз мы резали в тазу...

Опять звонок. Это знаменитый кинорежиссер Марк Донской, он снимал Бучму в «Непокоренных». Переступив порог, становится на колени и бьется лбом об пол. За этим стоит целая история. На съемках «Непокоренных» работали два гениальных актера — еврей Вениамин Зускин и украинец Амвросий Бучма. На репетициях играли замечательно, но как только звучала команда «Мотор!», начинали показывать свое мастерство и начинался театр, исчезала экранная тонкость и нюансирование. Так было потрачено немало дорогой пленки на много дублей. Наконец темпераментный Донской взорвался, выругал своих любимцев, выбежал из павильона и сломя голову бросился в снежный сугроб (зима 1944—1945 гг.). Невысокого роста Марк Семенович с трудом выбрался из снега и, поостыв, отправился домой, он жил на территории киностудии. А дома... за обеденным столом сидят двое виновников и едят его борщ! Донской поражен неожиданностью, ему неудобно — отругал двух гениев. Подступает к ним с шутками, улыбкой. А они между собой на полном серйозе: — Кто это такой, Веничка? — Не знаю, Бронечка. (Донской продолжает смеяться). — Это ты тот режиссер, который осмелился нас, талантливых и старательных актеров ругать? А ну-ка, проси прощения. — Нет-нет, ты на колени становись. (Становится). — И лбом об пол. (Донской делает вид, что бьет поклоны, а сам рядом с головой стучит кулаком об пол). — Бронечка, он нас дурит. — Да, Веничка, он нас за актеров не считает, как будто мы не знаем все эти актерские штучки. Помирились и подружились на всю жизнь.

«КАКОЙ Я ЦАРЬ? Я — ВИННИ-ПУХ!»

Большим нашим другом был московский режиссер и театровед Борис Александрович Львов-Анохин. Он когда-то влюбился в балетный гений Галины Улановой и стал прекрасным балетным критиком, автором книг о ней и о других мастерах балета. Был поражен артистической уникальностью Бучмы и написал о нем великолепную книгу, приезжал к нам в Киев, работал в архивах, смотрел спектакли и подолгу беседовал с Амвросием Максимилиановичем. Но я о другом.

Изысканный и элегантный, в роговых очках и с большим сердоликовым перстнем, Борис Александрович одно время возглавлял театр имени К.Станиславского в Москве. Придя к нему, я поневоле стала свидетелем закулисного скандала. Не обращая на меня внимания, в кабинет главного режиссера ворвался возбужденный артист театра Евгений Леонов. Он только что был назначен на роль царя Креонта в «Антигоне» Ануйя и считает, что режиссер над ним насмехается: — Какой я царь? Я Винни-Пух! Вы хотите, чтобы с меня смеялись? Это не моя роль! (Ну и так далее, вплоть до увольнения с театра). Я видела этот потрясающий спектакль. Леонов играл гениально. С того Креонта и началась драматическая линия его творчества.

А еще Борис Александрович обратил мое внимание на молоденького актера, игравшего солдата-охранника. Сказал, что очень талантливый и прекрасные песни пишет... Борис Гребенщиков. Его еще никто не знал.

«ПЕРСОНАЖИ ПЬЕСЫ СВОЕЙ ЖИЗНИ»

И был настоящий детектив. В Одессе. Франковцы на гастролях. Мы ехали машиной из города в парк-пляж Аркадия. Разминулись с каким-то автомобилем. Вдруг та встречная машина круто разворачивается и начинает нас догонять. Не успели мы остановиться на площадке перед парком, как подлетает и она. Выскакивает из нее Эмиль Кио, бросается в объятия деда и начинает вытягивать из него платочки, ручки, бумажки.

Бучма очень любил цирк, даже входил в состав художественного совета Киевского цирка. И приходил к нам в гости выдающийся дрессировщик Борис Эдер с женой. Помню, что от них приятно пахло конюшней (или зоопарком). Эдер тогда привозил в Киев белых медведей. А их особенно трудно укротить, потому что у них на морде ничего невозможно прочитать, а следовательно, и предусмотреть их поведение, в отличие от бурых топтыгиных. Но перед войной Эдер привозил в Киев львов. Выступал в цирке, который был расположен на месте нынешнего кинотеатра «Украина». А рядом была не Консерватория, а гостиница «Континенталь». Здесь жил Бучма, недавно переведенный из Харькова, из театра «Березіль» в киевский театр им. И.Франко, ну, и, конечно, гастролировавший Эдер. В гости к Бучме пришел Максим Рыльский, и все трое хорошо посидели почти всю ночь. Под окнами иногда порыкивали в своих клетках львы Эдера. И друзья каждый раз поднимали рюмашку за здоровье артистичных животных. С тех пор все трое обращались друг к другу — «дорогой Лев!»

Рыльский был заядлым охотником. И как-то зимой, рано утром, отправляясь в Новую Басань на зайцев, заехал к уже тяжело больному Бучме. Выпили по маленькой за удачу. Рыльский поехал, а Амвросий Максимилианович настоял, что и он поедет. Я с бабушкой, Валентиной Ефимовной, поехала на нашей «Победе» (водитель Иосиф Вильгельмович Цельмер, чех) с ним. Это приключение описано Рыльским в новелле «Последняя охота» из цикла «Вечерние встречи». Моя подростковая особа в ту новеллу не вместилась. Разве что на обратном пути мы попали в неприятность — застряли в снегу посреди поля, потеряв в темноте дорогу под колесами. Благо, Рыльский догадался вернуться.

Многим, многим людям широко отворялись двери квартиры № 1, что по Владимирской, 14. Скажем, выдающийся украинский композитор Кость Данькевич. Он был великим, могучим, чуть не разбил наше австрийское пианино. Он почти незаметно хромал, потому что на одной ноге у него не было полстопы — мальчиком вместе с друзьями-озорниками подставлял ногу под колеса трамвая, кто дольше простоит. Ну, он и не успел увильнуть.

Знаменитый русский актер и режиссер Николай Охлопков (известен по фильмам «Александр Невский», «Ленин в октябре» и др.). Бучма играл главную роль в немом еще фильме Охлопкова «Проданный аппетит». Охлопков был высокий-превысокий и басище у него был голосистый и бархатный. А тогда мы ехали куда-то на машине и подвозили его к гостинице «Театральная» на Владимирской, и я, сидя у него на руках, как будто утонула в чем-то мягком и теплом.

Бывал и знаменитый украинский писатель Александр Ильченко, приносил и читал отрывки из своей книги «Козацькому роду нема переводу», которую потом посвятил «Живой памяти Амвросия Бучмы, который не умирал и не умрет, потому что казацкому роду...» — посвящение переходило в название этого «химерического романа из народных уст». Но однажды Александр Елисеевич, едва переступив порог, быстро развернулся и... убежал. Оказалось, мы только что отобедали борщом с пампушками, а у него была страшная аллергия на чеснок, даже на запах.

Вот так, вспоминая интересных людей, встречавшихся мне на жизненном пути, я и пыталась представить их персонажами пьесы своей жизни. Полностью по Щепкину и Станиславскому, пропуская через память сердца. Их немало прошло рядом. И я этим счастлива!