Целуй ее

Этот вечер мы запланировали давно. Сели, как любим, в углу. Посетителей было мало, только ближе к эстраде — довольно большая компания. Зацепился за них взглядом. И вечер рухнул.

Такие моменты выделяют в кино, направляя молочно-белый софит на одного человека, выхватывая его лучом, будто знамением свыше. Она сидела ко мне почти спиной, я видел тонкий, немного птичий профиль, когда, улыбаясь, она быстро говорила что-то своему соседу; каштановые короткие волосы, изгиб шеи, движение руки — все это вдруг стало важнее, чем осмотрительность и ум, словно блестящий маятник перед глазами гипнотизируемого.

Я привык прятаться в угол. В дворовых компаниях играл второй план. Не знакомлюсь на улице, не выбираю сам, не делаю первый шаг, не атакую, не иду напролом. Сейчас впервые в жизни я осмеливаюсь сделать то, чего не делал никогда, собираюсь стать героем собственных грез, за мной наблюдают все мои предыдущие «я» от стеснительного подростка до битого жизнью мизантропа и твердят: «Ну! Ну!». Встаю, забыв о своей подруге, обо всем, кроме той, на которую смотрю. Не успеваю даже удивиться самому себе, приближаюсь к столу, где сидят еще какие-то люди. Останавливаюсь за ее стулом.

Она запрокидывает лицо назад. Я наклоняюсь. Она подается ко мне. Наши губы встречаются.

С первым прикосновением мы уже все знаем друг о друге; мы, кажется, теряем дыхание, и все равно не останавливаемся, наши жизни переливаются друг в друга, нити наших судеб дрожат и рвутся в этом сладком водовороте, и это длится, длится веками.

Когда, наконец, мир подступает к нам, заливает своими звуками и красками, когда наш луч рассеивается по застывшему залу, я выпрямляюсь, и она закрывает лицо руками — не от стеснения, а потому, что ей еще никогда так не было, она так бы и сказала, если бы хватило слов: «Мне еще никогда так не было» — над столом уже возвышается ее муж. Он почему-то в форме. Милиционер. Забавно. Спешил к ней, прямо с дежурства? Я его понимаю.

— Выйдем? — говорит он.

Я молча направляюсь к выходу.

Уличные фонари пожелтели от долгой жары и бессонницы. Никаких свидетелей.

— Будешь бить? — выговариваю со спокойствием, которое меня удивляет еще больше, чем все предыдущее.

Он без разговоров прикладывает меня правым хуком. Что-то хрустит в челюсти. Я покачиваюсь, но стою. Ничуть не больно.

— Не смеши... — хриплю, сплевывая лишний зуб. — Что там дальше?

С моими ногами происходит что-то странное. Они окаменели, вросли в землю. Я должен был давно упасть, но стою. Пошатываюсь от каждого удара, но стою. Не страшно и не больно. Даже весело.

Неведомо, после какого взмаха он понимает, что это все полнейшая чушь. Машет рукой. Бросает в сторону какую-то ругань. Поворачивается и уходит прочь. Едва не зацепив мою голову, пролетает с победным гудением какой-то генерал насекомого войска.

Завершение можно выбрать какое угодно.

Она хлопнула дверью ресторана, взяла меня за руку, сорвался долгожданный дождь, и мы таяли где-то в серебристо-лимонной полумгле.

Мы продолжили вечер с моей спутницей, сделавшей вид, будто ничего не произошло.

Мне больше нравится третий вариант.

Ты сам, бредешь неведомо куда, и на губах смешиваются ее дыхание и кровь из твоего счастливого разбитого лица.