Cоциально-генетическое наследие геноцида и тоталитаризма в Украине и пути его преодоления

Толкование самих понятий тоталитаризма и геноцида всегда было контроверсийным в западной советологии. Острые дискуссии велись как вокруг дефинирования, так и вокруг идей, которые вкладывались в эти понятия. Немало западных ученых, получвших высшее образование во время Вьетнамской войны, считали США центром мировой реакции против национально-освободительной борьбы подколониальных народов и научные исследования сходства между режимами Сталина и Гитлера воспринимали как идеологию холодной войны. В 1986 г., например, самый престижный американский славяноведческий журнал Slavic Review опубликовал дискуссию между Робертом Турстоном и Робертом Конквестом, в которой первый доказывал, что в подсталинский период, за исключением «аберрации» ежовщины, советская система никогда не основывалась на страхе. Самую же ежовщину он рассматривал как проявление массовой истерии1. И даже в 1995 г. Аббат Глиссон — профессор Брауновского университета в книге «Тоталитаризм: Внутренняя история холодной войны» очень скептически относится к идее, что тоталитаризм вообще имел место в истории ХХ века. Наоборот, он объясняет популярность самого термина в посткоммунистическом мире стремлением определенных сил избежать личной ответственности за свои поступки во время старого режима. Он пишет: «Итак, ныне сторонники слова имеют новый набор союзников: российских интеллектуалов и ученых, которым кажется, что нет другого термина, который так соответствует опыту их страны, как тоталитаризм. Равно как в Германии после Второй мировой войны, здесь есть элемент самореабилитационный. То есть, если страна (и сама личность) была в когтях «тоталитаризма», нельзя ее обвинять — или не очень... Но совсем неясно, скрывается ли все большим использованием этого термина в России и других постсоветских краях что-то большее, чем поиск пути избежания вины, экспрессия обиды или «объединение в коллектив»2.

Таким образом, ставится под сомнение правомерность определения сталинской политики в Украине как геноцидной. Итак, как сказал философ Людвиг Витгенштейн, нужно заново дефинировать наши термины.

По моему твердому убеждению: для ученого, ознакомленного с тем, что действительно произошло во времена сталинщины, отрицание самого факта существования тоталитаризма — полнейший нонсенс. Так как только режим с беспрецедентной властью и полной монополией над средствами массовой информации мог манипулировать одним общественным классом (рабочие) для нападения на другой, против которого он никаких существенных претензий не имел (крестьянство). Только такой режим мог убедить нормальных людей в неизбежности и закономерности существования замаскированного врага где бы то ни было и в ком угодно и культивировать в обществе неограниченную подозрительность под лозунгом «классовой бдительности» внутри своего окружения. Сегодняшняя Украина имеет на своем теле отчетливые наслоения деформаций, полученных в сталинском периоде. Причем это касается практически всего общественного организма — экономики, политики, культуры, религии, генетики и т.д.

Что же произошло в сталинском периоде?

Во-первых: общество было поглощено государством. И это следствие тоталитаризма в его классическом смысле, так как только такая система тотального насилия и страха, как сталинская, сумела полностью уничтожить гражданское общество и поставить вместо него государство3.

Во-вторых: был в массовых масштабах искусственно и насильственно поставлен русский национальный образец вместо украинского национального образца. И это геноцид в классическом смысле4.

Советский старый режим можно рассматривать как временно успешную попытку создания альтернативы общемировой цивилизации. Альтернативы чрезвычайно агрессивной, от которой остро исходила опасность для другой стороны. Выжить такой общественный строй мог лишь при условии постоянного давления на общество, лишь пожирая самого себя, все зоны самодеятельности, индивидуальности или ведя постоянные войны с представителями т.н. мирового империализма. СССР и в самом деле постоянно вступал в вооруженные конфликты с другими странами, тем не менее все возрастающее техническое отставание от Запада помешало ему развязать третью мировую войну. Таким образом, все давление идеологического и репрессивного аппарата было перенесено внутри самого себя. Интеллектуально и экономически советский строй самоизолировался (после Второй мировой войны на периферии т.н. народных демократий) от стихийных контактов с мировой цивилизацией.

Еще один существенный момент. Основой тоталитарной системы в СССР (кстати, как и в Третьем Рейхе) был национализм. Великорусский национализм в очень специфической его форме т.н. пролетарского интернационализма, который лишь паразитировал на притягательной силе социалистических идей, поскольку из идеологии социализма были вылущены такие важные его компоненты, как демократизм общества, защита суверенных прав личности, нации, государства. В конце концов, само понятие социалистического лозунга свободы было сведено к прославляемому равенству всех и осознанной (читай: принудительной) необходимости постоянной борьбы. Было большое лицемерие в идеологической советской доктрине: при кажущемся отрицании любого национализма тем не менее активно культивировался миф «старшего брата», «великого и могучего русского языка» как «языка межнационального общения», русской литературы и культуры как знаменосца мировой литературы и культуры, русской истории как истории постоянного освобождения россиянами других народов от социального и национального гнета. Так оправдывались все завоевательные войны русских царей, ассимиляция других народов более высокоразвитой русской культурой.

Под такой изоляцией украинская культура начинала привыкать к мифу, что русская культура — это не просто часть мировой культуры, она сама является мировой культурой. И под давлением универсальности русской модели как единого стандарта культурных ценностей сама украинская культура была оторвана от собственных источников и переформирована в свете отношений к «старшему брату». Десятилетия назад искусственность этого процесса четко отметил Богдан Кравченко, обозревая общественные процессы в подсоветской Украине в 1930-х гг. — промышленная политика истощения инвестиционного капитала из Украины и отказ Украине в средствах производства законченных товаров для своих собственных потребностей, массовая репрессия против всех и всего, связанного с политикой украинизации предыдущего периода, преуменьшение роли украинского языка в области образования, культуры и средствах массовой информации, уничтожение самой структуры партии и интеллигенции и создание вместо этого почти с нуля новых. Может, даже важнее, чем огромные человеческие потери этого десятилетия, — содержание новой культуры, насажденной в Украине. Пишет Кравченко:

«Упадок украиноязычной прессы в 1930-х гг. означал, что украинский язык не мог служить средством модернизации. Те, кто искал доступ к знанию и мысли, были вынуждены все больше получать их через русский язык. Произошло основательное изменение содержания публикаций. Газеты и журналы, которые раньше артикулировали национальные ценности и служили средствами национальной мобилизации, теперь фокусировали внимание на борьбе против малейшего проявления украинской индивидуальности. Монотонные наставления перевыполнить планы и пеаны гениям Сталина также переполняли страницы русской прессы. Но в Украине было хуже. Центральным фокусом комментариев по национальному вопросу был акцент, что украинское развитие — и культурное, и экономическое — возможно только через медиацию России. Лишенная независимого существования, украинская культура и мысль была уменьшена до узкого провинциализма даже по стандартам сталинского СССР. Одновременно русское культурное влияние на республику ускорилось. Более 200 украинских пьес были запрещены и десятки украинских театров были закрыты, вместе с тем количество русских театров возросло с 9 в 1931 г. до 30 в 1935 г. В музыке в 1934 г. было опубликовано более 500 «новых песен», в основном «лучшие произведения русских композиторов», вместе с тем лучшие представители украинской музыки были устранены из обращения. Приказывалось музеям перестать «идеализировать казацкую историю», когда фигуры русской истории были реабилитированы. В 1937 г. против республики были выдвинуты обвинения в том, что она не праздновала «победу Петра Великого под Полтавой». Были использованы все возможности в борьбе против того, что «на фронте культуры» называли «националистической теорией специфичности Украины»5 .

Наступление против украинства в 1930-х гг. вызвало разрыв процесса его естественного национального развития. Инерция от десятилетий последствий тех трагических событий привела к популярным сомнениям в истинном содержании самой украинской истории и культуры, а физическая оторванность от поколений освободительной борьбы и Расстрелянного Возрождения обусловила, что поколение шестидесятников выросло фактически без воспитания предшественниками. Еще во времена Советского Союза покойный Иван Лысяк-Рудницкий отмечал, что шестидесятники были интеллигентами первого поколения с такой несистематичностью образования и интеллектуального воспитания, при которой провинциальность становится неизбежной. Комплекс неполноценности всегда содействует развитию своей противоположности, тенденции бегства к мифу. Это проявляется сегодня в популярности среди определенных кругов украинской творческой интеллигенции таких невероятных «открытий», как, например, что инопланетяне приезжали в предысторическую Украину-Оританию и помогали древним санскритоязычным украинцам-орийцам строить степные пирамиды и колесо мировой цивилизации, что древняя Украина — родина слонов и строителей культур от перуанской, этрусской до центра праукраинцев старинной Палестины, Русалима. Надо откровенно и четко сказать, что такое интеллектуальное дилетантство, высмеянное еще непревзойденным Остапом Вишней, обратная сторона комплекса неполноценности, и, по сути, ни что иное, как специфическое проявление внутреннего интеллектуального большевизма, поскольку ставит целью очередную сакрализацию мировоззрения нации вместо постижения настоящих глубин своей истории, культуры, проблем и реальностей современности.

Интеллектуальная аморфность интеллигенции имеет своего двойника в политическом дискурсе. Еще в 1963 г. Иван Лысяк-Рудницкий идентифицировал то, что со временем эволюционировало в нынешнюю партию власти. Рудницкий заметил, как хрущевские реформы фундаментально изменили позицию подсоветской Украины. Создание совнархозов, роспуск МТС и передача технического оборудования колхозам, рост удельного веса республиканских бюджетов во всесоюзном бюджете c пятой части в 1953 г. до более чем половины в 1958 году означало смерть гиперцентрализованной сталинской системы и возрождение территориальных партийно-бюрократических элит, которые закономерно начали защищать свои территориальные интересы от центра. И хотя в Украине тенденции роста территориальной самодеятельности были довольно слабыми и полностью лишенными национального содержания, но все же довольно обозначенными и устойчивыми. Рудницкий писал: «Мы были бы очень наивными, если бы в современной украинской советской бюрократии хотели бы видеть затаенных «мазепинцев» или хотя бы даже коммунистических «национал-уклонистов» в стиле 1920-х годов». Он увидел таких людей, воспитанных сталинской системой как абсолютно чуждых к любым проявлениям национализма. Но он понимал также, что корпоративные интересы появились, они неизбежно ищут защиты и успеха, объективно принимают национально-территориальную суть. Тем, кто обвиняет многих сегодняшних хозяйственников и политических деятелей в их компартийном прошлом и приспособленчестве, надо знать, что такое перерождение Лысяк-Рудницкий предвидел и считал неизбежным. «Мы не ошибемся, — писал он, — если этих людей будем, прежде всего, считать безоглядными карьеристами, а в лучшем случае хорошими администраторами и хозяйственниками, которые лишены более широких идейных горизонтов», поскольку они подверглись «длительной и основательной дрессировке и приглушению морального инстинкта и способности к независимому политическому думанию», тем не менее «сосредоточение краевых экономических интересов в одно организованное сообщество будет содействовать углублению «территориального патриотизма» среди слоя, который управляет Украинской ССР»6 .

Истоки современных политических элит различаются своей природой. Это практически дуализм, сплетение и взаимоотрицание, взаимонеприятие. Украинская компартийная бюрократия породила нынешних прагматиков, т.н. реалистов, спикеров экономических реформ, и вместе с тем садовников страха и безнадежности. Денационализированная, деидеологизированная, она, закономерно, редуцирует политические дискурсы экономической утопии, поскольку единственная ее идеология — идеология корыта, из которого можно есть, наконец наесться и переесть... Криминальные структуры, построенные по образцу компартийной дисциплины (авторитеты, воры в законе) также закономерно пережили кризис, «рубашку рванув на груди», «шавка» стреляет в «авторитета», а за этим побиваются все эсэнгешные масс-медиа — что же делается, если у воров, убийц нет порядка?

Другая, потенциально проигрышная сторона — национальная демократия. То есть интеллигенция первого поколения, то есть политический истеблишмент, замкнутый на открытом «славном» прошлом. Простите за кавычки, так как прошлое было вправду славное. Кавычки поставил не я, историк Украины, — кавычки поставила даже не история Украины, их поставила современность. Романтическая, дезориентированная, необразованная, гениальная, украинская творческая интеллигенция — основной источник успехов украинского государства, — просто не видит реальных императивов, поэтому бессильно сдала свои позиции в патовой ситуации. Ситуации, в которой любое движение, подвижность нуждается в незаурядной отваге, поскольку что ни сделаешь — к худшему. А недвижимость — это смерть. Традиционный национальный миф, сформулированный тем же Остапом Вишней, «как-то оно будет» начал доминировать среди представителей творческой интеллигенции, которые были у власти. Провозглашение государственной независимости многие восприняли как окончательный результат, не сознавая, что провозглашение — это еще не создание настоящего государства, политической нации, здорового общества. Это просто начало большого и трудного пути.

Национальная демократия со своей традицией уважения к другим народам страны — единственный шанс, единственный путь, который ныне теряется в политических интригах, неумении, нежелании, неготовности воспринять политические реалии, игра в политическую оппозицию к власти начала приобретать характер имитации политической деятельности в то время, когда партия власти имитировала игру в реформы. Национальные демократы заперлись сами в себе. Обласканная, зализанная закулисными блюдолизами, ослепленная призраком власти, украинская национальная демократия не отдает себе отчета в своей ответственности перед мировым сообществом и перед собственным народом. Это уже не «большой эксперимент», это большой шанс и большое тестирование на свободу нации, государства, человека. Фактически это тест для Европы и для мира. Последние 350 лет украинской истории практически израсходовали весь запас вариаций. Достаточно окинуть взором колоссальные человеческие, экономические, духовные потери Украины хотя бы в этом столетии, чтобы понять, что Украина — член человеческой семьи в опасности. Еще один виток социальных экспериментов, еще одно возвращение к мертвой букве марксистско-ленинской догмы — катастрофа может быть непрогнозируемой и неуправляемой. Государственная независимость для Украины — необходимость, предпосылка выживания украинского народа и его культуры. И надо сказать откровенно — это независимость прежде всего от России, от русского стремления воспитать младшую сестру своим рабом.

И территориальная элита из старых властных структур, и национально-духовная элита из творческой интеллигенции оказались абсолютно не подготовленными для независимости, не было у них ни твердого решения пути экономического моделирования нового государства, ни возможности выполнить экспертизу. Всеобщее обеднение населения — это продукт дезинтеграции старой командной системы экономики в условиях, которые далеко не содействуют развитию частного производственного капитализма. Александр Мотыль правильно написал, что когда Украина получила независимость, на ее территории были, может, 10 экономистов, которые имели хотя бы общее представление о том, как работает экономика западных стран7. Это означает, что когда политические деятели получают экономические советы, среди их советников по экономическим вопросам с одинаковыми дипломами есть может только несколько, которые знают, о чем речь идет, и в несколько раз больше, которые полностью некомпетентны, то есть те, кто должен принимать решения, не имеют интеллектуального оборудования для настоящей оценки своих советников и их поручений8. Результаты достаточно известны: малоразвитое государство, не способное контролировать командную экономику, тенизация, нежизнеспособная система организации государства и общества9.

Ключ к пониманию подлинного мнения тогдашних представителей территориальной элиты можно отыскать в малодоступной, химерической книжке Дмитрия Выдрина и Дмитрия Табачника «Украина на пороге ХХІ века», где авторы усматривают в качестве составляющей украинской национальной идеи «уже сформированный советский традиционализм»10. Одновременно они пишут о потребностях интеграции с Россией, без которой Украина остается «одинокой». Они серьезно считают, что западные страны занимаются тайной конспирацией с целью дезиндустриализировать посткоммунистические страны и что только Россия способна защитить Украину и страны СНГ от глобальной претензии США. Они усматривают экономическое спасение Украины не в новых частных фирмах, но в финансовых промышленных группах, в грандиозных проектах. Финансово-промышленные группы — это фактически план восстановления экономической системы «развитого социализма»11. И это взгляды двух наиболее влиятельных деятелей президентского окружения.

С политической культурой, унаследованной от старого режима, украинское общество пока что еще не имеет интеллектуальных и ценностных предпосылок демократического политического дискурса.

Я вовсе не безнадежно смотрю на перспективу Украины. Но я не могу не видеть наибольшей потери последних пяти лет — потери политического консенсуса референдума о независимости. Политическое возрождение коммунистов под лозунгами возврата к СССР, т.е. отмена результатов этого референдума — наиболее четкий признак этого. Конечно, пять лет — малый срок для полного формирования политической нации и гражданского общества, его структурирования, даже для самолечения фактически деформированного тоталитаризмом и геноцидом общества. Но даже начала отсутствуют.

«Западные» рецепты для посткоммунистического мира нельзя внедрить в жизнь за один год, но такие рецепты обоснованы на столетиях опыта наиболее успешной общественно-политической эволюции в истории человечества. Скрытые попытки территориальной элиты бежать от них и неуспех духовной элиты понимать их суть становятся в центре общественно-политического тупика сегодняшней Украины. Восприятие таких понятий, как демократия, открытое гражданское общество, рыночная экономика, возвращение собственного культурного и духовного наследия и освоение новейшей западной мысли — это первый шаг, без которого невозможен следующий. При таком шаге нет никакой причины думать, что Украина не сможет со временем развиваться в нормальную европейскую нацию. Но без этого невозможно вытравить из себя раба, невозможно преодолеть инерцию большевизма, освободиться от мертвой руки прошлого, которая хватает за горло живых.

1 Slavic Review, LXV: 2, Summer 1986, pp. 213-244, особенно 243.

2 Gleason Abbolt. Totalitarianism and the Cold War: A Personal View// Newsnet: The Newsletter of the AAASS. XXX: 4, September 1995, p. 3.

3 Здесь имеем в виду классическое понятие тоталитаризма по Анне Арендт, которое в полнокровной форме постоянной подвижности целого политического механизма и социального организма, чтобы не имели возможность сформироваться даже ограниченные Interessengemeinschaften внутри официальных структур, которые могли ограничить полную власть диктатора. Это существовало в СССР только в 1928 — 1953 гг. В этом смысле первыми жертвами советского тоталитаризма были обвиняемые по шахтинскому делу в 1928 году, последними — Берия и члены его окружения в 1953 г., и знак конца тоталитаризма в классическом смысле — это отстранение Хрущева коалицией групп интересов во главе с Брежневым и Косыгиным в 1964 г. Во времена т.н. застоя в СССР сохранялись унаследованные от сталинщины структуры, а без такой бесконечной подвижности уничтожение старых структур (и кадров) и установление вместо них новых структур (и кадров), что было одной из характерных особенностей сталинского тоталитаризма.

4 Здесь имеем в виду классическую дефиницию Рафаэля Лемкина: «Вообще, геноцид не безусловно означает непосредственное уничтожение нации, за исключением того, когда это сделано массовыми убийствами членов нации. Наоборот, мы хотим, что он означает скоординированный план разных действий, направленных на дезинтеграцию политических и общественных учреждений, культуры, языка, национальных чувств, религии, экономического существования национальных групп и уничтожение личной безопасности, свободы, здоровья, достоинства, даже жизней членов таких групп. Геноцид по сути направлен против данной национальной группы как группы, и акции против лиц направлены не как индивидуалов, а как членов группы... Геноцид имеет два момента: первое, уничтожение национального образца порабощенной группы; второе, импонирование образцу поработителя. Это импонирование может быть сделано или на порабощенное население, которому разрешено остаться, или непосредственно на данную территорию после устранения населения и колонизации ее членами порабощающей нации». Raphaеl Lemkin. Axis Rule in Occupied Europe. Washington, 1994. p. 79.

5 Krawchrenko Bohdan. Social Change and National Consciousness in Twentieth-Century Ukraine. — London, 1985. — pp. 140-141.

6 Лысяк-Рудницкий Иван. Исторические эссе. — К., 1994. — Т. 2, С. 311.

7 Motyl Alexander. Dilemmas of Independence: Ukraine After Totalitarianism. — New York, 1991. — pp. 137.

8 Личная информация от бывших советников известных политических деятелей Украины.

9 См. Мэйс Джеймс. Украинская клептократия // Політична думка. — 1994. —№ 4. — с. 28-30.

10 Выдрин Дмитрий, Табачник Дмитрий. Украина на пороге ХХІ века: Политический аспект. — С. 31.

11 О государственной экономической стратегии, см. Рожков Сергей. Украина: ремонополизация вместо реформ // Політична думка. — 1995. — № 1. — с. 34-42.