ДНЕВНИК

Ты умерла в субботу. Инсульт. Ты знаешь я не верю и не поверю. Наверное, потому, что не увижу, как Ивано- Франковская земля заберет тебя. Мы не дружили. Мы встречались в редакционных коридорах, в лифте, по дороге от метро. В ноябре тебе было бы 26. Ты, как я теперь знаю, была старше меня на два года. Но всегда слушая и глядя на тебя — такую хрупкую и голубоглазую, — мне хотелось накрыть тебя своеобразным защитным колпаком. Ты, такая ранимая и впечатлительная, в жизни этой держалась молодцом. Я, слушая твои отзывы о моих публикациях, не могла даже в самом маразматическом сне предположить, что сегодня буду писать вот эти строки...

Аля, сегодня, оглядываясь назад, мне сложно принять то, что мы так и недоговаривали наши «коридорные» беседы... Я знаю, что ты так стремилась создать уют и комфорт в своей семье. Почти боготворила своего Мишу. Так хотела купить квартиру. Мы не договорили об этом. Теперь я смогу лишь предполагать, до какой степени для тебя это было важно. И ты хотела этим поделиться. Мы перебрасывались десятком фраз и разбегались, потому что всегда был «номер», «полоса», «комментарий» и «правки». Всегда не хватало времени. Мы хотели затолкать в газету побольше всего. Потому что она ежедневная. Для читателя она рождается утром и умирает вечером... И мы хотели, чтобы прожила она достойно. Все это осталось. И «номер», и «правки»... Только я уже не встречу тебя в лифте. Твой почти трехлетний Иван теперь будет видеть маму лишь на фотографиях...

Я не буду рассуждать о том, насколько то, что случилось, глупо и нелогично. Это сделают и без меня. Но мне жаль, что мы так и не договорили. Что на твое «забегай» я отвечала «непременно, когда появится минутка», но не успела. Ты знаешь, наверное, этим «дневником» я прошу у тебя прощения. За нас за всех. Ты хотела говорить, но не хватало времени выслушать. Ты хотела опереться, мы, очевидно, хотели того же. А теперь — все... Конечно, я знаю, ты не в обиде. Ты ведь всегда понимала, что я, ты, мы — всего лишь люди... Люди, делающие ежедневную газету...