Иван БОГДАН: «В мое время, если борец волынил – то его «съедали»

В один из таких необычных четвергов, корреспонденты «Дня» и встретились с организатором этих неформальных собраний ветеранов борьбы Иваном Богданом и попросили вспомнить годы молодые. Причем начали с далеко не борцовского вопроса.

— Иван Гаврилович, в свое время партийных работников часто назначали на руководящие должности в различных отраслях, в которых они ничего не понимали. А не случилось ли подобное с вами, когда вы стали начальником киевской армейской футбольной команды?

— А что поделаешь, тогда многое делалось в приказном порядке. Клуб из Киева перевели в Чернигов, вместо выбывшей из второй лиги «Десны». Меня, бывшего борца, заставили заниматься футболом. В армии приказы не обсуждаются. Пришел я на стадион первый раз посмотреть, чем мои подопечные занимаются, а они словно баре — с ленцой мячик перепасовывают. День смотрел, два, а потом собрал их и говорю, мол, я не сильно разбираюсь в этом вашем футболе, но что такое настоящая тренировка, поверьте, разбираюсь, даже очень. У вас футболочки еле на груди взмокли, а я свою форму после занятий выкручивал.

Навел перво-наперво дисциплину. Помню, один шустрый парнишка имел неосторожность при мне намекнуть, что потренировались — теперь и по сто грамм не помешает, так я его сразу автобусом в Остер отвез в учебную дивизию и попросил старшину: «Сделай из него человека». Когда через неделю туда вернулся, так этот парень чуть не на коленях молил, чтобы я его забрал у старшины.

Что говорить, у меня за два года работы никаких ЧП не было, а команда за это время поднялась с девятнадцатого на второе место.

— Впрочем, чему удивляться ведь и в борьбу вы пришли по приказу.

— Да, когда в пятидесятом меня призвали в армию, то местное начальство сразу на меня глаз положило и отправило в спортзал. Росту было около 190 сантиметров. В колхозе сызмальства работал, причем где потяжелей — туда меня. Вот и тут даже от службы освободили, лишь бы тренировался и честь округа в тяжелом весе на ковре защитил.

Дудки, думаю. Мой отец этого хлеба не ел, и я не буду. И вместо занятий в спортзале — иду в кино или просто брожу по Днепропетровску, где тогда служил. А на тренировки — через пятое-десятое... Знаете, как в той байке: «Назло кондуктору возьму билет и пойду пешком». Короче говоря, поехал я на турнир в Киев баран- бараном, ничего не умею. Ребята мне прямо в вагоне поезда приемы показывали.

— И чем вам первый выход на столичный ковер запомнился? Небось, страшновато было?

— Да ничем не запомнился. Стыдно было. В селе-то у нас нравы строгие — попробуй не то, что на улице, а в своем дворе в трусиках показаться! А тут столица и среди зрителей — уйма девчат. Наверное это и сыграло решающую роль в том, что на турнире вторым стал.

— Ну а дальше все ясно: вкусили сладость побед, да еще, как вы рассказали, шеф- повару солдатской столовой был отдан приказ кормить Богдана под завязку. Вот и полюбили борьбу.

— Да никогда она мне не нравилась

— Это что-то из области фантастики. Стать двукратным чемпионом мира, победить на Олимпийских играх — и не любить то, что принесло такую славу? Невероятно!

— Я же уже сказал: борьбой меня заставили заниматься. Армия есть армия. Одному там дают наряд на кухню картошку чистить, другого, извините нужники, а меня — на ковер.

— Кто-то назвал первую ракетку мира Андре Агасси «узником корта», к которому еще в раннем детстве «приковал» отец. А вы — «узник ковра»?

— Не совсем так. Это было для меня обыкновенной работой, которую я старался добросовестно выполнять.

— И за такое прилежание вас очень быстро пригласили в сборную СССР?

— Нет, это было что-то вроде «дедовщины» в армии. Меня туда взяли на роль... чучела. В те времена больших набивных кукол, на которых борцы отрабатывают броски, еще не было. Вот я и стал живой куклой для первых номеров сборной — Александра Мазура и Йоганнеса Коткаса.

Первый много лет боролся в цирке. Такого тяжелого «гуттаперчевого» мальчика я больше в жизни не видел. Поддаст брюшным прессом — мои ноги к потолку взлетают, а он прогнется, затылком свои ноги достанет, перевернется и всем телом на меня. А второй впервые чемпионат Европы выиграл еще в 34 – м году, а спустя двадцать два года завоевал Кубок мира. Тоже уникум. При весе в 120 килограммов свободно на руках ходил. Ну и пошвыряли они меня. В самом деле, как чучело. Как на эшафот я шел каждый раз на ковер: не знаю, чем бы все кончилось — скорее всего эта пара шею или хребет бы мне сломала. Да подсказали мне один контрприем...

— Как рассказывают друзья, у вас никогда не было «коронного» приема, зато арсенал был потрясающим. Многие известные борцы даже жаловались: к Богдану невозможно «подобрать ключи», он всегда разный, никогда не знаешь, чего от него ожидать.

— К одной «домашней заготовке», даже доведенной до автоматизма, всегда можно приноровиться. А мне было все равно как и куда бросать — вправо или влево. И это обескураживало соперников.

— Кстати, именно Коткас у которого вы были «чучелом», сыграл в вашей спортивной карьере не последнюю роль.

— Да спарринги с ним мне дали отличную школу. Уже в 1955 году я стал вторым на чемпионате Союза, проиграв в финале только ему. Причем Иоганнес уже в раздевалке сказал: «Ты, Иван, победил, но я же не буду тебе на ковре руку поднимать. Для этого судьи есть».

— А служители Фемиды...

— Да, меня в стране засуживали таким образом неоднократно. Если бы я выступал за Москву или другой какой российский город, то был бы чемпионом СССР раз семь, а не три, когда арбитрам уже ничего не оставалось. Впрочем, я не обижаюсь, ведь на чемпионаты мира возили меня, даже когда на родине становился четвертым. Знали, подлецы, кто сильнейший на самом деле.

— Поговаривают, что в те времена, когда вы боролись с Коткасом, вас сам маршал уговаривал надеть погоны лейтенанта.

— Было так. Вызывает меня однажды генерал Гречко — маршалом он стал позже — и предложил остаться в армии. Вот так я и остался на сверхсрочной службе. Зачислили в одну из воинских частей — сначала фотолаборантом, потом — кладовщиком, затем — еще кем-то... Вы же знаете, как в спорте растили «подснежников». Жил, правда, не в казарме, а на квартирах.

— А почему во множественном числе?

— Только на постой стану, сватать начинают. За дочерей, племянниц, знакомых. Парень я был видный.

— Долго не побегали. Нашли свою любовь.

— Да как я мог устоять перед красотой своей Аллы. Идем, бывало, в кино — все встречные мужики шеи сворачивают.

— А те, простите, кто уже «без головы», дамские часики борьбой зарабатывают.

— Было раз такое на чемпионате Киевского округа. Услышал, что победителям будут часы дарить, я — организаторам, мол, мне нужны только женские. Посмеялись там и поставили условие: «Только если всех на лопатки уложишь». И я всех шестерых лопатками к ковру припечатал. Вот что значит очень хотелось сделать подарок.

— Вы родились 29 февраля, то есть день рождения у вас бывает только в год проведения Олимпийских игр. Значит, это было написано судьбой — сделать в один из них себе дорогой подарок?

— В общем я об этом размышлял и пришел к выводу, а почему бы и нет? Эту победу не забыть, ведь она мне в Риме ох как трудно досталась! Чего только стоила схватка с первым чемпионом Олимпийских игр и мира из ФРГ Вильфридом Дитрихом. Его все называли «королем борьбы». И он действительно им был. Шутка ли, Дитрих участвовал в восьми (!) борцовских турнирах пяти Олимпиад — в классическом и вольном стиле. Как забыть его фантастическую победу над американским супергигантом Крисом Тейлором, рост которого — 195 сантиметров, а вес 200 килограммов. А у Дитриха как у меня, — чуть больше 100. И вот «малыш» Вильфрид провел, как потом назвали, бросок века — швырнул американца через себя прогибом. Представляете, что бы осталось от немца, если бы бросок не удался и 200 килограммов шлепнулись на него?.. Да и как он соперника обхватил? Я раз пробовал это сделать, так мои руки не сошлись на талии Тейлора.

И вот в Риме я вышел бороться против Дитриха. Ухватил я его, а он меня, раскрутились, как юла, и разлетелись по краям ковра. И я тогда прыгнул (ей- Богу!), метров восемь пролетел ласточкой в воздухе и накрыл его. Спрашивали: «Он, что у вас — сумасшедший?»

— Скажите, если не секрет, а что с вами произошло после триумфального выступления на чемпионате мира 1961 года? Разное тогда говорили, но никто толком не знал, за что же вас вывели из сборной.

— Да сегодня это вызовет улыбку, а тогда это квалифицировалось чуть ли не как криминал. В Японии я купил жене пару модных кофточек. Что-то себе оставила, а что-то знакомым продала. Кто-то донес, а на верху сделали меня «невыездным». Все были в шоке, сочувствовали, жалели, возмущались, но... на кухне. Нет я никого не виню, время было такое...

— А ведь Богдан был в прекрасной спортивной форме, готовым к новым победам. Целых два десятка лет пришлось ожидать украинским тяжеловесам победы на Олимпийских играх.

— Да, это сделал Александр Колчинский.

— Сегодня мы уже порядком подзабыли о победах в самой престижной весовой категории.

— Это и неудивительно. Наши нынешние тяжеловесы прямолинейны, не столько борются, сколько толкаются. Один балл с Божьей помощью наберет и сразу — в глухую защиту, даже не имитирует борьбу.

— И это при том, что в ваши времена поединки продолжались по 20 минут, сегодня всего пять.

— Нам и в голову не приходило топтаться на месте или сачковать. Арам Ялтырян такую карусель закручивал, что бывало до 50 баллов набирал. Ни минуты покоя. Если решил поволынить, то просто съедали. Как это делал Александр Медведь, например, ну а нынешние и со слабыми возятся, все норовят малой кровью...

— И последнее. Сегодня вы возглавляете киевскую Ассоциацию ветеранов спорта. Вы все не можете угомониться....

— А кто поможет людям, которые положили свое здоровье на спорт, а государство в благодарность за победы, рекорды — фигу. Тот, кто серьезно занимался спортом, знает какой это невероятный труд. Ладно мне военной пенсии хватает, а есть чемпионы, которые влачат нищенское существование. Вот и создали такую организацию, начали коммерческую деятельность. Сегодня, например, кому особо тяжело, а это около полсотни человек, помогаем деньгами — по 50 гривен в месяц. Словом, как в борьбе, если будешь уклоняться от схватки и волынить — съедят заживо. А этого я — ух как не хочу!