Как уберечься от пожара

В Париже сожгли мастерскую Вазарелли. Музея там не было, картин, кажется, тоже, так что искусство в его материальном выражении не пострадало. Вазарелли — создатель ярких узоров, втиснутых в формат картины, виртуоз просчитанных иллюзий, настолько же красочный, насколько пустой. Огня в его работах не было, однако хватало геометрии. Мы все любили Вазарелли. Во всяком случае, в конце 1980-х — в начале 1990 х,когда среди серого однообразного хаоса все предсказуемое казалось откровением. Потом — забылось. Любой город иногда должен гореть. Это часть его сущности, приступы урбанистической лихорадки, без которой невозможен ни один учебник по истории. Нынешние города горят не так охотно и всеобъемлюще, как когда-то. Да это и неудивительно — ведь, как известно, история, как процесс в тех же 1990-х закончилась, и лишние катаклизмы никому не нужны.

Так или иначе, но пожар в мастерской подзабытого венгерского абстракциониста прошел абсолютно незаметно. Короткое сообщение в лентах информагенств, и больше никакой реакции. Горькое отчаяние терзает сердце: почему же мы, которые любовались спецэффектами этого знаменитого венгра, не встали на защиту его наследия?

Вот если бы народные поджигатели из предместий добрались до Лувра... Вот это было бы возмущение. Но не добрались. Да и Лувр — не мастерская. Не сгорел — и хорошо. Мы не о Лувре, мы об опаленном Вазарелли.

На самом деле он был нам как родной. Ведь своей расчерченностью, скучной предсказуемостью похож на наш многоэтажный, монотонный быт. Но в то же время был он достаточно ярким, чтобы выглядеть среди той совковой кубатуры настоящей экзотикой. Такая себе узнаваемая, а потому комфортная, диковинка.

Понятно, почему французские парни жгут пригороды. Стоит только присмотреться к ландшафтам того места, где это происходит, ко всем этим окраинам роскошной галльской столицы. Все до боли знакомое: все та же неумолимая механика спальных районов, те же безнадежные перпендикуляры многоэтажек для бедных. Ребятам не хватает денег? Юноши не настроены работать? Как бы не так! Просто они делают то, чего не смогла или не захотела сделать страна, где они живут: украшают это убогое пространство яркими красками. Жгут напыщенные, самоуверенные — как с картинок Вазарелли — автомобили, создавая собственное искусство, поражая прохожих и полицию — эту самую лучшую в мире аудиторию — своими одномоментными, жгучими шедеврами. И это, кажется, единственное заметное, почти творческое деяние, которое могут совершить беспутные художники гетто...

Для них — без выбора — определили реальность бетонного и хромированного зоопарка, неоновую реальность Вазарелли, — и они Вазарелли сожгли. Хоть что-то своими руками. Другого шанса проявить себя и не было.

И вот, когда я смотрю на новостройки и в центре, и в пригородах Киева... на это жилье для элиты, которая не знает, что в подобных каменных «свечках» в Европе живет или малоимущая голытьба, или бедные иммигранты... Интересно, когда запылают Теремки? Троещина? Позняки? Все эти необозримые гетто, покрывшие и продолжающие покрывать наши города как советские архитектурные язвы?

Практически в тот же день, когда среди многоэтажек Сен-Дени вспыхнул первый бак для мусора, в Украине вышел в прокат — чудесным, несравненным подарком, — мультфильм британского режиссера-аниматора «Уоллес и Громит: проклятие кролика-оборотня». Это приключения пластилиновых молчаливого и героического пса Громита и его забавного хозяина Уоллеса. Это и смешно, и остроумно, и захватывающе, и феерично; фантазия Ника Парка как художника, режиссера, сценариста просто ошеломляет.

Но больше всего растрогала одна деталь. Когда камера показывает одного из героев того же Громита крупным планом, то на его смешной пластилиновой морде явно заметны папиллярные линии, отпечатки пальцев руки, его лепившей. Виден настоящий, уникальный труд.

Вот эти отпечатки невозможно ни забыть, ни сжечь.

И все настоящие, глубокие вещи — в градостроительстве, в живописи, на экране, в воспитании детей, где угодно — сделаны именно так.

Так что пожарные еще могут и не пригодиться.