Леди Государственного Протокола

...Она знала Н. Хрущева, она, была одной из немногих женщин в СССР, которая могла зайти в кабинет Л. Брежнева, ее привечал К. Аденауэр, ей дарила украшения Индира Ганди. Она работала с В. Щербицким. Она свидетельница жизни сильных мира сего. Эту необычную судьбу соткала ее профессия — Галина Алексеевна Науменко протоколист, едва ли не единственная женщина на просторах СНГ, занимающаяся этим высоким искусством. Она знаток этикета, дипломат, искусствовед, одна из самых образованных женщин Украины, де-факто единственный настоящий специалист своей редкостной профессии.

— Галина Алексеевна, ХХI век, Украина, этикет — уместно ли такое сочетание в нашей нынешней жизни?

— Прекрасное востребовано всегда. Хорошие манеры, тонкий вкус, изысканный тон будут нужны в ХХI веке не меньше, чем в предыдущих столетиях. Это, как говорил Сократ, роскошь человеческого общения. И будут нужны люди, специалисты, умеющие воспитывать эти качества. Так что наша профессия — не реликтовая. Другое дело, что сейчас в Украине мало эстетики и, соответственно, этикета… Но это всеобщее нравственное падение прекратится… когда-нибудь. Что касается лично меня, то я и сегодня востребована, хотя и сил, и здоровья не так уж много. Мне приходится работать и в парламенте, и в администрации Президента, и в Кабмине. Но, честно скажу, чувства, как раньше говорили, «глубокого удовлетворения» нет. Душа не принимает парадокса, — мы, молодое, независимое государство, мечтающее о мировом сообществе, должны все делать, чтобы повышать свою дипломатическую культуру. Но нет — лезем, по другому не скажешь, туда в брыле, с кусочком сала в хусточке под полой мятого пиджака… Не получится! Есть нечто, а именно, свод правил условностей и традиций для межгосударственного общения, закрепленных Венской конвенцией. Это Государственный Протокол! Он у нас сегодня в упадке. Ныне главное в нем видят, как правильно рюмку-вилку держать. «Обмельчали» наши политики и чиновники, обретаются на уровне «бабы Палажки и бабы Параски».

— В другие времена разве не такие были политики. По интеллекту, уровню образованности, по «харизматичности»?

— Вот вы правильно заметили — по харизматичности. Это понятие наиболее общее. В него входят и образованность, и духовность, и внутренняя энергия личности. Я видела многих «больших» людей и в разных жизненных ситуациях. Вот, скажем, Никита Сергеевич Хрущев. Стопроцентно харизматическая личность. Согласитесь, то, что он сделал, по силам не каждому. Я имею ввиду развенчание культа личности Сталина. Это мог сделать не просто смелый, рисковый человек, а почти… безумец. Хрущев был отнюдь не прост. Как он филигранно, в 50-е годы убрал своих конкурентов — Булганина, Кагановича, Молотова, а позже не у дел оставил самого Жукова… А вы, знаете, ведь он еще в конце 50-х был отстранен от всех должностей! Но менее чем за сутки сумел организовать приезд секретарей обкомов партии на пленум партии и на нем разгромить внутреннюю оппозицию. Но Хрущев мне не импонировал… Я его видела…в семейных трусах. Что это такое, вы должны понять. Представьте то время. Перед тобой лидер супердержавы, почти Бог. И в таком виде! Меня это поразило до глубины души… Никита Сергеевич мог себе позволить такие штучки.

— Но, может, это была неформальная, случайная встреча?

— О чем вы говорите! Это была утренняя встреча с королем Марокко, правда, на даче в Мухолатке в Крыму. Хрущев пригласил его искупаться в бассейне. Но Никита Сергеевич понимал значение Протокола, хотя «всякие церемонии» у него не были в чести. Мог во время официального визита под пиджак надеть вышитую сорочку. У него не было, вот этого врожденного чувства интеллигентности. И привить его не могла и служба Протокола. Более того, мы часто ходили под угрозой нарваться на «непарламентское выражение»… И этот недостаток не раз его подводил. Вы знаете, ведь известнейший случай, когда он стучал туфлей по трибуне и обещал показать Америке «кузькину мать», имеет непосредственное отношение к Протоколу. Этот эпизод, вошедший в мировую историю, сотворивший имидж Хрущева, как простоватого мужика, на самом деле неадекватное воплощение задумки протоколистов. Хрущев стучал туфлей по ООН-овской трибуне не просто поддавшись эмоциям. Этот ход подсказала ему наша служба. Дело в том, что постукивание туфлей по трибуне в Англии в палате Лордов, считается крайним проявлением обструкции.

Служба Протокола Хрущева посчитала, что так элегантно, изысканно можно показать миру знание традиций и этикета. Но к «английской туфле» самопроизвольно добавилась родимая «кузькина мать», и весь этикет пошел насмарку. Американская пропаганда умело высмеяла данный факт, советская — промолчала, и Н.С.Хрущев вошел в историю с этим эпизодом. Вот что значит этикет и что значат слова Ларошфуко о том, что можно дать совет, но нельзя дать умение им пользоваться.

— Мы, наверное, должны были начать наш разговор именно с этого — что такое этикет, что такое Государственный Протокол, какое место он должен занимать в жизни человека, общества. И как вы попали в эту профессию?

— Этикет — это…. Самая краткая формула — правила хорошего тона. Это внешняя форма нравственной и профессиональной сути человека Этикет — привилегия свободного и образованного общества. Протокол — уже производная от этого общего понятия. Это церемониал элиты власти.

…Я выпускница факультета международных отношений КГУ. Но это было очень давно. А мою судьбу решил особый для меня случай. Я была одной из немногих девушек, а если честно, то одной единственной, поступившей в то время на международные отношения. После третьего курса была вызвана в МИД СССР «на просмотр», как раз вышла «резолюция» партии — подготовить женщин-протоколистов. Принимал нас знаменитый Федор Федорович Молочков, мэтр советской дипломатии, высочайший знаток этикета и Государственного Протокола. Потомок рода князей Долгоруких. Он, кстати, фактически ставил всю протокольную службу СССР. По его учебникам воспитывалось не одно поколение дипломатов… Так вот, нас, троих человек с Украины, представляли в Москве. Конечно, я сильно волновалась, находилась почти в полуобморочном состоянии. И вот выходит Молочков. Надо было видеть этого человека… Это сегодня, спустя годы, я могу сказать, что мы были заражены энергетикой этой личности. Он ничего особенного не произносил, у него не было эффектных жестов и поз, но перед ним хотелось вытянуться в струнку. Молочков подходит ко мне и задает вопрос, в той ситуации совершенно, на мой взгляд, неадекватный моменту: «Какого цвета у Вас сумочка?» Сумочка у меня была темно-зеленая. Но в тот момент меня просто перемкнуло, и я «брякнула» первое, что пришло в голову — синяя. Молочков, как говорится, ни взглядом, ни бровью не повел, прекрасно понимая мое состояние и отчетливо видя настоящий цвет моей сумки, но, видимо, выясняя, как я выкручусь из этой ситуации, переспросил: «Вы уверены?» И тут до меня доходит, что сумочка-то темно-зеленая. Но из ситуации надо выходить, как-никак в дипломаты собралась. И тут, что называется, «Остапа понесло»: глядя Молочкову в глаза, я заявляю, — сумочка синяя, таковой я ее вижу в лучах света, падающих из окна. Этот ответ решил мою судьбу. После университета меня определили в МИД СССР в службу Протокола.

— Должен заметить, что в годы вашей активной работы как раз этой службы как бы и не было видно.

— Так ведь это и есть, без ложной скромности скажу, высший пилотаж нашей профессии. Леонид Ильич Брежнев. Его помнят по последним годам жизни — немощным, с плохой дикцией. Но обратите внимание, никто не скажет, что он «прокололся» на каких-то моментах этикета во время высоких встреч, как тот же Хрущев с туфлей. Ныне нередко высмеивают его страсть к поцелуям. Но эту его «слабость» он начал проявлять ближе к концу своей карьеры. А впервые он, по крайней мере, когда я заметила, на международном уровне страсть эту проявил с Т. Живковым после чешских событий. Ему, кстати, не раз тактично указывали на необязательность такого проявления чувств. Но он только посмеивался… А дальше, как говорится, пошло-поехало. Но никто не задается вопросом, что эта, чисто славянская черта, умело использовалась в большой политике. Более того, она, можно сказать, навязывалась не только лидерам дружественных СССР стран, но и практически всем главам западноевропейских государств. Брежнев-то, и замечали это немногие, целовался далеко не со всеми. С В.Шмидтом — да, с Ж. Помпиду — изредка, бывало и с Дж. Картером, а вот с Ким Ир Сеном — никогда.

— Скажите, а как можно было подсказать первому лицу, что он делает что-то не так, не по Протоколу?

— Не скажу, что это очень просто было сделать. Но исправлять «отклонения» от Протокола — обязанность именно людей нашей профессии. Мы находились на передней «линии огня». «Пилотаж» заключался в том, чтобы сделать «правку» как можно незаметнее, изящно, если хотите, чтобы никто не понял — задумка это или накладка. С тем же Леонидом Ильичем в последние его годы приходилось постоянно быть начеку…Визит Й.Б.Тито. Отношения с Югославией в то время, как говорил Аркадий Райкин, «спец-ц-фичские». По Протоколу — официальная часть, и в конце две здравницы-тоста: от гостя и от хозяина. Брежневу было уже просто тяжело физически выдержать даже короткую церемонию. Да, видимо, сказывалось воздействие лекарств, которыми его поддерживали. Генсек поздоровался — пауза и, не мудрствуя лукаво, сразу провозглашает тост и приглашает к обеду. Ни о каких переговорах — ни полслова. Обе делегации в шоке. Что делать? Громыко мне тихонько: «Давай, Гала, выручай!». И я, как конферансье, объявляю: мол, в честь такого дорогого гостя сегодня «русская подача», т.е. все к столу. Тито все понял, мудрый был человек. Но протоколист- югослав уже на фуршете меня все время допытывал: не «заготовка» ли это была, ведь наши службы согласовывают все до мелочей.

— Но это было в Москве, да и лидер все-таки дружественной страны. А на чужом поле как приходилось играть?

— Классический пример — визит Н. Подгорного в Ватикан. После полета Ю. Гагарина в космос от Папы Римского исходит дипломатический сигнал о желании наладить контакты с СССР, которых практически не было. Во внешней политике — для Союза это был огромный прорыв. Делегацию возглавляет Н. Подгорный. Журналистов — тьма. А надо сказать, Николай Викторович никогда не участвовал до этого в мероприятиях такого уровня. Для нас еще была одна «головная боль» — Подгорный очень много курил. Причем, «Беломор», да еще при этом пользовался спичками. А Папа должен был принимать в зале, задрапированном уникальными китайскими шелками. Им лет по 150, не меньше. Обслуга с них пыль перышками снимала… Визит готовил Ф.Молочков. Он предварительно съездил в Ватикан, выверил маршрут до миллиметра. В одном из залов по маршруту движения делегации заметил малоизвестную картину Ренуара. В этом месте Подгорный должен был блеснуть эрудицией. И вот визит. Возле картины Николай Викторович останавливается и произносит: «О! Прекрасный ранний… Репин». Мы все обмерли. Но переводчик, молодец, выручил — перевел Ренуар. Но папский протоколист прямо кинулся к Молочкову: мол, прозвучало другое слово. На что Федор Федорович любезно так: «О, это произношение. Вот вы произносите — Пари, а мы — Париж, к примеру. В этом все дело». А Подгорного в тот момент просто, как говорится, переклинило… Но это еще не все сюрпризы были во время того визита. Начались переговоры, и Папа вдруг достает пепельницу и предлагает нашему руководителю курить. А это вообще никому не позволялось. Это был суперзнак уважения. Журналисты засуетились, камеры защелкали. Но вместе с пепельницей была подана зажигалка. И вещь, как вы понимаете, не ширпотребовская. Подгорный просто не знал, как она работает, крутит в руках, как бы рассматривает. Пауза затягивается. И папироса во рту… Тут папский протоколист, кардинал, кстати, элегантно отбирает у Подгорного зажигалку и, как бы оказывая услугу, высекает огонь. Все это под блицами фотокамер, которыми ловили каждый жест, каждый взгляд. Время то было — разгар «холодной войны».

— Так ваша профессия сродни работе сапера? Кто из сильных мира сего внушал вам страх?

— Страх? Было несколько иное состояние. Это, скорее, огромная ответственность. Давящая ответственность…Могу точно сказать: перед иностранцами никакого чувства страха не испытывала. Мне приходилось встречаться со знаменитым Кондрадом Аденауэром, человеком, разделившим Германию. Политиком ничуть не менее циничным, чем тот же Сталин. Я встречалась со шведской королевской семьей и являюсь статс-дамой Шведского королевского двора, мне приходилось бывать в обществе Индиры Ганди… В контактах с иностранцами была некая доля скованности, но не страха. Я отвечала только за себя. А у нас… Да, был, пожалуй, человек, который внушал лично мне все- таки нечто похожее на страх.

— Андропов?

— Вот что значат стереотипы…Интеллигентнейший был человек... Политик жесткий. Державник… В общении был очень доброжелателен. У него беседа всегда проходила за чаем. И обязательно с лимоном, и в мельхиоровых подстаканниках. Это создавало определенный уют... Хотя о таких людях философ Солон говорил: «Не надо опасаться противника, который кричит. Бойтесь говорящих тихо». Тихо говорил Суслов. Это был второй человек в государстве… Вы понимаете, контактировать с ним могла на минимальном уровне. Но встречаться все же приходилось. Это был фанатичный человек. Аппаратчик до мозга костей, словом, кардинал Ришелье. Меня не оставляло чувство, что кроме государственных дел его вообще ничто не интересовало. А у него была «пикантная» проблема с сыном. Хотя, повторяю, близко его не знала, а в душу человеку не заглянешь… Это он, а не Андропов, как принято считать, ввел в большую политику Горбачева, победив, заметьте, при Брежневе «украинскую диаспору» в Москве. Ведь конкурентом Горбачева на пост секретаря ЦК в начале 80-х был гораздо более известный в политических кругах Ф. Моргун, работавший в Полтаве.

— Говорящие тихо были не только в Москве. Щербицкий, например?

— О! Это был настоящий государственник. Политик. Величина. Его значение для Украины еще не осознали. На мой взгляд, он стоит в ряду таких государственных деятелей, как Ярослав Мудрый, Богдан Хмельницкий… Период его правления — высший экономический расцвет нашего государства. Мы нескоро выйдем на тот уровень развития. А ему припоминают первомайскую демонстрацию во время аварии на ЧАЭС. И никто не вспоминает, что в первые дни этой чудовищной катастрофы Украина одна боролась с «мирным атомом». Москва подключилась позже. А ведь все это надо было организовать: затушить пожар, забросать реактор песком и свинцом, эвакуировать более ста тысяч населения и пр. и пр. И это все была «головная боль» Владимира Васильевича. Кстати, головная боль в прямом смысле слова донимала его в то время очень серьезно. Но он этого никогда не показывал. Щербицкий был предельно корректен с подчиненными. Его «Вы» — это не начальническое, не менторское, а джентльменское… Но, должна сказать, при всем уважительном отношении В.В., как называли Щербицкого сотрудники аппарата, к подчиненным и к женщинам в особенности, в работе он больше полагался на мужчин… Владимир Васильевич был очень щепетилен в вопросах морали, этики и этикета тоже. К примеру, он всегда был тщательно одет и требовал того же от подчиненных. Одного из первых секретарей, члена Политбюро, за, скажем так, равнодушие к внешнему виду он называл шутя «социал-демократом в мятых брюках».

К Государственному Протоколу у Щербицкого было уважительное отношение. Встречаем Короля и Королеву Швеции. Борисполь. Событие неординарное. Главным протоколистом тогда был Николай Владимирович Цыба. Талантливейший человек, протоколист Божьей милостью... Экскорт машин до 90. Самолет на подлете. Вот-вот должен подъехать Щербицкий. Выходим из аэропорта и видим — машины развернуты в другую сторону, т.е. не на «встречу», а на «отъезд». Кто распорядился? Оказывается, В.Федорчук, председатель КГБ Украины. Осмелиться конфликтовать со всемогущим ведомством — кто мог? Стою с Цыбой, что делать. Он к Федорчуку — машины развернуть. Тот в ответ, да я ваши церемонии имел в…Я безопасность обеспечиваю и т.д. и т.п. И тут я услышала от Цыбы такую ненормативную лексику… Это при том, что от него «черт побери» не услышать было. Машины развернули. Подъехал Щербицкий. Федорчук к нему. Так и так, мол, осложняют работу. На что В.В., спокойно так — почему ко мне с этим вопросом? Вон служба Протокола… Словом, при Щербицком нашей службе можно было не волноваться…

— Вы не раз в нашей беседе акцентировали, выделяли слово «государственный». Оно вам просто нравится или…?

— Я так и знала, чем закончится наша беседа. Слово как слово. Вот только уж больно значительное понятие оно обозначает. Я не политик. Прожитые годы, встречи с интересными людьми, дарованные судьбой, позволяют мне, в первую очередь, как гражданину судить о нашем государстве. У нас его нет. Нет в понимании понятия «правовое государство». Есть некие его атрибуты. А нет, потому что нет государственной политики в отношении… государства. Не может быть построено сообщество людей, в котором хотя бы половине граждан было бы хорошо жить и чувствовать себя, без четкой организации, простите за натурализм, «общественных животных», каковым числится человек. Мне кажется, десятилетие украинской новейшей истории было потрачено на ослабление, мягко говоря, нашего государства. А это нонсенс на переломных этапах истории любой страны. США из депрессии 30-х выходили через усиление роли государства. Но нам мировой опыт как бы ни к чему. А отсюда и тот разброд, что царит сегодня в нашем обществе.

...Политику называют грязным делом. Уверяю, она ничуть не грязнее, чем любое другое дело. Талейрану принадлежит гениальная фраза: «В политике, как и в любви, все возможно и все доступно, но все должно быть пристойно и достойно»... Вот взять наш «кассетный скандал». Не берусь судить, кто там прав, кто виноват, но точно знаю, что с обеих сторон «пристойного и достойного» там нет вообще. И это отсутствие — как в этом деле, так и иных других, еще не раз больно ударит всех нас.