«НЕПРАВИЛЬНЫЕ ПРАВИЛА» КОНОТОПА

Все, что мы увидели в Конотопе, некогда славном сотенном местечке, некогда крупном промышленном центре, показалось нам ярким примером того, какими причудливыми всходами произрастают столичные процессы, доходя до благодатной почвы провинции и сталкиваясь с неизменными правилами реальной жизни.

МОЛИТВА ПОЕЗДУ

Маленькие города — что вскрытый археологами раскоп, где видно, как пласт за пластом, залегает эпоха. По Конотопу, как по большому музею под открытым небом, можно водить экскурсии. Здесь есть свои «хрущобы» и свои «палестины», свой Бабий Яр и мемориальные таблички: «В этом здании проходил подпольный съезд областной организации ВКП(б)». Парк отдыха железнодорожников украшает пустой постамент, осиротевший после снятия фигуры вождя мирового пролетариата (с ней последовательно боролись местные радикалы: сначала облили краской, потом для надежности отбили вождю руку с указующим перстом), а центральный парк — гипсовые фигуры мускулистых советских физкультурников, словно призывающие всех и каждого к незамедлительной сдаче норм ГТО. В местном краеведческом музее, где «гвоздь» экспозиции — бивень и часть нижней челюсти мамонта, по-прежнему остались стенды, посвященные революционному движению, правда, немного потесненные более соответствующими духу времени.

Этот самый «дух времени», видимо, благодаря своему удачному географическому расположению, город улавливал в числе первых и моментально претворял в жизнь.. Не успела стать «модной» «народная стройка», а в Конотопе уже построили этим методом вначале — трамвай, после — свою телестудию и кинотеатр.

Единственное, чего здесь нет, — так это памятников архитектуры. Что немного странновато для города с почти четырехвековой историей. Впрочем, таковыми можно считать железнодорожные мастерские, построенные в 1869 году и до сих пор частично эксплуатируемые вагоноремонтным заводом. Или примкнувшую к привокзальной площади деревянную двухэтажку. Ныне это здание имеет весьма непрезентабельный вид, а лет эдак 130 назад этот дом был из разряда, как сейчас принято говорить, элитарных. Его возвели для руководящего состава отделения железной дороги, и живущие в нем сливки общества были объектом жгучей зависти простых смертных. А сегодняшние жильцы некогда престижного дома в свои квартиры, с самодельными печками-«буржуйками» и стенами, почерневшими от сырости, с трудом взбираются по наполовину разрушенной лестнице. Вода и прочие удобства — во дворе, куда вечером страшно отпустить ребенка из-за полчищ крыс, пирующих в привокзальных отбросах. Правда, эта горстка людей прочно стоит в самом начале очереди на улучшение жилищных условий — но так давно, что уже с трудом верит и в существование этой почти мифической очереди, и в возможность иной для себя жизни.

Еще одна современная примета Конотопа — оживленная припоездная торговля. Город встретил нас огненным полыханием вареных раков (двадцать пять гривен, но — большие). Немалую часть горожан кормит сегодня вокзал. А уж такого перронного ассортимента точно не встретишь — от Киева до Москвы. Пиво и раки, водка и картошка, окорочка и пирожное «Наполеон», кефир и вяленые лещи, насосы «Нептун», мягкие игрушки и даже цветы. Их продать тяжелее всего — разве что ранним утром в вагон-ресторан фирменного поезда или галантному кавалеру, обхаживающему симпатичную попутчицу.

Половина торгующих на конотопском перроне — пенсионеры, подавляющее большинство — женщины, каждый второй — бывший: учитель, медработник, мастер, инженер.

История Татьяны Петровны типична — она проработала в школе около сорока лет. А четыре года назад пошла на перрон — родился внук, и почти одновременно сын потерял работу. Выходя первый раз с кефиром и пивом, старая учительница чувствовала себя крайне неуютно. Сейчас своей «работы» Татьяна Петровна не стыдится, вспоминая, как учила первоклашек тому, что «каждый труд у нас в стране — почетен». Не любит она рассказывать только о встрече с одним бывшим учеником. Проезжая через Конотоп, он увидел на перроне свою первую учительницу. И потрясенный вокзал наблюдал, как здоровенный мужик в цепях и печатках становился перед ней на колени, потом неловко тыкал ей сотню «зелеными». Но она не взяла, потому что одалживаться вообще ни у кого не привыкла.

В этом сезоне к поездам выносят на продажу большое количество мягких игрушек, пугающе больших размеров и яркой раскраски. Со стороны и особенно по утрам зрелище какое-то оруэлловское: наглухо задраенные поезда и протянутые к ним руки со слонами и обезьянами. Люди как будто молятся. На самом деле — это самая предприимчивая часть конотопчан. Они сами себе создали рабочие места.

КОЛЫБЕЛЬ БУНТАРСТВА

Специфика власти в провинции, и Конотоп тут не исключение, состоит в том, что без нее в городе действительно не вершится ни одно более-менее стоящее дело. Очарование конотопским властным кабинетам придают зримые, солидные атрибуты власти — соседствующий с мобилкой громоздкий аппарат для селекторных совещаний, вроде бы символизирующий невидимую связь с прошлыми временами, красочные портреты Президента, массивные золотые кольца, украшающие руки сотрудников мэрии, в том числе и мужские.

«Нас в городе слушаются», — говорят сотрудники мэрии, имея в виду, что намечаемые планы претворяются в жизнь благодаря авторитету мэра Григория Василенко. Одиннадцать лет, которые он пребывает в этом статусе, свидетельствуют о знании экономико-политической специфики местной жизни и региональных раскладов.

Большая политика зацепила Конотоп не одним, а сразу тремя крыльями — город делегировал в парламент нынешнего созыва трех народных депутатов, всех, кстати, крайне левых. Нам так и не удалось рационально объяснить один из парадоксов — почему город, в котором вот уже три года исправно платятся пенсии и зарплаты бюджетникам, который по показателям промышленного роста лидирует в области, город, в котором, по словам мэра, «нет ни одного бесперспективного или неработоспособного предприятия», так вот, почему этот город двумя руками вцепился в прогрессивную социалистку Наталью Витренко? Может, городу не хватает зрелищ? Кстати, вторая женщина-депутат Ольга Гинзбург, прошедшая в Верховную Раду по партийным спискам коммунистов, говорят, начинает составлять зримую конкуренцию лидеру прогрессивных социалистов по части пламенного ораторства, да и мэра иногда стращает, что, мол, займет его кресло.

Местная власть, кстати, не очень желавшая победы Витренко на выборах, наверное, впервые столкнулась с тем, что безотказного для провинции аргумента в виде административного ресурса оказалось недостаточно. Любовь конотопчан к Наталье Михайловне поистине стабильна. Ее приезды в город неизменно всколыхивают застоявшееся болото политической дремы — митинги, многочасовые приемы избирателей, после которых мэру достаются кучи резолюций «к исполнению», «разобраться», «выделить квартиру». Два года Наталья Витренко и мэр Григорий Василенко не встречаются. Кажется, к взаимному удовлетворению обоих.

В Конотопе ценится реальность, а не какие-то мифы о гражданском обществе. «Что конкретно сделала для города оппозиционная Витренко»,— вопрошает мэр. И получается, что ничего — на фоне стабильных показателей, которых добилась городская власть под предводительством мэра. Конечно, Наталья Михайловна этому бы возразила — один местный рынок дает картину таких измученных жизнью типажей и обнищавшей интеллигенции, что куда там говорить о благоденствии на конотопской земле. Но зато средняя зарплата в промышленности 190 грн, кроет мэр в этом заочном споре.

Что удивительно, киевские депутаты — единственное проявление оппозиции в городе, хотя Конотоп всегда отличался какой- то генетической склонностью к бунту. Так повелось — то ли со времен конотопской сотни, не дававшей спуску своим старшинам, то ли с еще более древних времен — дремучих, топких и непролазных. Факт остается фактом: мало какой уездный городок может похвастаться таким количеством революционеров. Отсюда родом Яков Костенецкий, один из инициаторов неудавшегося государственного переворота времен Николая I, и опальный генерал Драгомиров, герой болгарско-турецких кампаний. Здесь родились знаменитые соратники Ленина, агенты «Искры», братья Радченко. Именно в Конотопе осенью 1991 года приключилась «октябрьская революция» — с митингами, палаточным лагерем и повязками с надписью «голодую, вимагаю». Вместе со сменой городского руководства требовали и... отделения Украины от России. Что для исторически русофильского Конотопа уже само по себе было нонсенсом. Впрочем, особой последовательностью конотопцы никогда не отличались — просто принципиально не любили власть. На феномене конотопского менталитета кто-то еще шумно защитит диссертацию.

Однако общая атмосфера небольших городов настолько стабильна и контролируема властью, что проявление инакомыслия обречено, поэтому присущий конотопцам бунтарский дух воплощается, как правило, где-нибудь в столице, где бунтари-конотопчане организовывают революцию в Киеве. А оставаясь в родном городе, они ассимилируются, теряют пассионарность и принимают общебытовые правила несопротивления.

О существующих в городе организациях оппозиционных партий — коммунистической, Руха, «Вперед, Украины!», власть, призадумавшись, может и вспомнит, но ни о диалоге, ни о разговоре с ними, пожалуй, не может быть и речи. Ведь почему власть обращает внимание на оппозицию? Только потому, что она может реально угрожать сменой людей во властных креслах. А в провинции этот аргумент всерьез не рассматривается — хотя мэрская должность и выборная, но на выборах пресловутый административный ресурс (не встречаясь с экспрессивностью Витренко) практически никогда не дает осечку. Так что в плане ротации выборных кадров роль оппозиции заменена карающей или милующей рукой области.

Поэтому оппозиции в Конотопе — ни в экономическом, ни в политическом плане — нет. Никто не создает каких-нибудь бригад народного контроля за использованием бюджетных денег, никто «с улицы» не борется с коррупцией, никто не противится экономическим реформам, коль идут они от власти.

ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ЧУДО ПО-КОНОТОПСКИ

Великое промышленное будущее Конотопа во многом предопределялось выпавшей ему судьбой крупного железнодорожного узла. В советское время здесь строили заводы с размахом — чтоб один обеспечивал весь союзный рынок, благо, проблем с транспортировкой не было. Например, электромеханический завод, сохранивший историческое название «Красный металлист», выпускал средства защиты для угольных шахт всего Союза, завод «Мотордеталь» точил гильзы для двигателей пяти видов автомоторов, то есть практически для всех наименований авто, производимых в Союзе. Не мудрено, что цунами от развала союзного рынка хоть и с опозданием, но накрыло конотопскую промышленность. Даже статистика зафиксировала «великую депрессию» 1993—95 годов. В 94-м тот же «Мотордеталь» производил четверть от объема производства советских лет, а многие заводы просто «лежали», месяцами не выплачивая зарплат. Директорат в кризисные четыре года слегка паниковал, в то же время проницательные конотопцы в своей народной мудрости именно к этому периоду относят начало бурного строительства шикарных особняков на улице, не без юмора окрещенной в народе именем пролетарского поэта Демьяна Бедного.

Особенно охотно Григорий Василенко обсуждал с нами достижения последних лет, ведь «гостям предлагают лучшее», а в период с 1996 года Конотоп демонстрирует чудеса небольшого, но стабильного экономического роста. Сегодня в городе работают все предприятия, которые работали до 1991 года. Общие причины выхода из депрессии — внедрены разные формы собственности, проведена реструктуризация, возобновлены или найдены рынки сбыта. «Предприятия поднялись, потому что люди адаптировались, поняли, что никто за них уже думать не будет, поэтому начали каждый для себя искать выход», — говорит мэр. Рухнувшая экономическая система обнажила схему, по которой создавался и конотопский промышленный потенциал: «делаем больше машин, чтоб добыть больше угля, чтоб выплавить больше металла и сделать больше машин». Избыточный потенциал, однако, обслуживался и избыточным количеством работников, поэтому город столкнулся с проблемой безработицы. Официальный показатель — 7,8%, скрытая — значительно больше, но определить ее размеры можно только на глаз. «Рынок рабочей силы должен быть»,— справедливо утверждает мэр. А в жизни безработных этот рынок ассоциируется с настоящим городским базаром, куда безработные и пенсионеры ринулись в поисках заработка. Базар давно вырвался за свои границы — прилегающие улицы в базарный день облеплены торгующими, причем спрос на покупателей явно превышает платежеспособность последних. Поэтому базар в Конотопе, в основном, место для общения и обсуждения издержек водоворота рынка экономического. Вечная тема — как наживали капиталы «новые конотопцы», как обирались различными посредниками мощные когда-то заводы. Это не войдет в новые путеводители по Конотопу, но очень похоже, что становление новой экономики проходило в городе по «общегосударственной» схеме: посредничество, мотовство «первоначально накопленного», само собой произошедшее удешевление заводов и современный этап приценивания к потенциальной частной собственности — уже не магазинчиков в центре города, а промышленных предприятий.

Нет ничего увлекательней, чем окунуться в жизнь города, который отражает далекие, «островные» веяния столицы — приватизацию, бюджетные коллизии, легализацию капиталов.

«Нужно не бояться богатых людей, — говорит мэр Василенко. — Все равно государство не сумеет отобрать эти деньги, так надо создать такие условия, чтоб они не лежали всю жизнь за границей, а были вложены в производство и заработали на создание рабочих мест. В конце концов, какая разница рабочему «Красного металлиста», кто ему будет платить зарплату, его интересует, чтоб она была побольше».

Может, и действительно в Конотоп ринутся вывезенные капиталы. Правда, пока что ткнувшиеся было в город капиталисты, кажется, сильно обожглись, но об этом ниже.

МЫ НЕ РАБЫ!

Николай Кульчицкий стал директором одного из крупнейших конотопских заводов «Мотордеталь» в 1994 году, когда местная власть уже и не надеялась, что завод выберется из кризиса. Завод производит гильзы для автомобильных, судовых и тепловозных двигателей, на складе продукция никогда не залеживается. Директор застал разруху, но энергично взялся за дело, чтобы пробудить в людях хоть какой-то энтузиазм, насаждал новую идеологию: не нужно смотреть назад и тосковать о прошлом.

«У меня была цель — сохранить численность и социальные гарантии для работников завода, — говорит Николай Кульчицкий. — Тогда я не представлял, что это невозможно».

Не исключено, что в провинции директорат острее, чем в крупных городах, чувствует ответственность за «приписанных» к заводу людей и их судьбы. В этом проявляются и отголоски старого социально обеспеченного уклада жизни, породившего новых-старых топ-менеджеров, и поразительная атмосфера «большого села», с его родственно-соседскими связями, которую конотопчане сами отмечают как одну из достопримечательностей своего города. Да и директорам пришлось учиться на практике — они сами себе были идеологами, практиками, законодателями модных веяний в новой экономической действительности, что мы потом неоднократно замечали, исследуя конотопскую жизнь. Объяснимо, что директора начинали с социальной защиты, а потом первыми приходили к острому и болезненному пониманию, что «рынок рабочей силы должен быть». Но. Заметна и другая тенденция — аргумент сохранения рабочих мест используется по обстоятельствам, то для выдавливания слезы, то как благородная аксиома в спорах.

Когда и с какой именно целью — очень хорошо показывает наш разговор с Николаем Кульчицким, который не зря начался именно с арт-подготовки нашего восприятия социальной справедливости.

Новый директор с приходом на поршневой (народное название «Мотордетали») вывел рыночную формулу, которой придерживается до сих пор: главное — не останавливать производство. Потому что мгновенно рынки сбыта будут захвачены конкурентами: в Украине есть второй завод, выпускающий подобную продукцию, в СНГ таких заводов еще два. Конкуренция в этом случае вполне материальное понятие — не спи, перехватят контракт. Начал Кульчицкий с модернизации завода, запуска нового вида продукции, выхода на европейские рынки, появились первые приличные показатели по объему производства, увеличению зарплат. Одновременно с ростом производства шел, по выражению директора, «прямо противоположный результат», то есть завод, действительно умудрялся не останавливаться, на его продукцию был спрос, но прибыли со всей этой деятельности — не было. Директор считает, что применял экстравагантные меры: одалживались, но не отдавались кредиты, тем не менее производство наращивалось. Отсутствие прибыли Николай Кульчицкий объясняет энергоемким и трудоемким производством, к тому же, завод умудрился построить два дома, содержал детский садик, оздоровительный комплекс. Словом, социалка съедала часть денег, но теперь уже это были отнюдь не лишние в производственном цикле деньги.

В 1995 году завод стал приватизироваться, с трех сертификатных аукционов ушло сто процентов акций. «У нас не было средств, чтобы повлиять на ход приватизации, поэтому акции скупали случайные, не имеющие к нам отношения, люди», — рассказывает директор с неким сожалением. Один из держателей пакета акций — некий инвестиционный фонд, зарегистрированный в оффшорной зоне, прикупил на вторичном рынке акций и в результате к концу прошлого года стал обладателем 75% акций.

Конечно, завод был в курсе такой скупки акций и даже предпринял некие действия, чтоб пособить в комплектовании крупного пакета — например, как рассказывают очевидцы, прямо на заводе скупались акции работников, которые тогда особой финансовой роскоши от всех этих приватизаций не чувствовали и охотно обменивали акции на «живые деньги». По словам Николая Кульчицкого, между держателем контрольного пакета акций и заводом был подписан меморандум, по которому инвестиционный фонд брал на себя обязательства привлечь инвестиции для обновления мощностей, что позволило бы снизить энергозатраты и добиться большего присутствия заводской продукции на западном рынке. Но с кредитом у иностранцев не сложилось, вроде бы и потому, что коллектив завода неоправданно велик. Они настаивали на дальнейшем уменьшении штата, хотя к тому времени директор уже провел сокращения четверти рабочих мест. Одновременно фонд (кстати, для всего Конотопа конфликт на поршневом персонифицирован, и инвестиционный фонд называют по имени его руководителя, американца по происхождению) стал готовить завод к продаже стратегическому инвестору, а по подсчетам директора, предпродажный период длился бы не менее года и означал бы закрытие производства на год. «Конфликт стал разгораться, когда мы поняли, что продаваться завод будет без учета нашего мнения, — говорит Н.Кульчицкий. — Без учета того, как мы считаем: нужно это или не нужно. Более того, американец начал так составлять уставные документы, что по ним мы вообще не могли бы влиять на происходящее».

— Однако он, по сути, хозяин завода, — проявили мы знание рыночных законов.

— Мы с этим не согласились.

— Но это же очевидно, у него 75% акций!

— Ну и на здоровье. Мы взбунтовались и ушли. Открыли новое предприятие, все сотрудники перешли туда на работу, взяли в аренду все основные фонды у старого предприятия без права возврата.

— То есть получается, что у держателя 75% акций вы увели предприятие?

— Понимаете, 75%, купленные всякими путями на рынке... Мы посчитали, что это недостойно. Он не инвестировал в завод денег, а скупил где-то что-то и считает, что стал хозяином. А мы не захотели быть рабами. Кто бы нас ни покупал, мы будем настаивать на подписании договора о нашем ближайшем будущем. То есть, мы по-прежнему считаем себя хозяевами.

Не вдаваясь в подробности и юридические хитросплетения этого конфликта (свою правоту обе стороны надеются отстоять в суде), отметим только показательность аргументации, которую выдвигает директор завода Н.Кульчицкий. Предприятие задолжало банку по кредитам несколько миллионов долларов и должно было идти с молотка, но не все так классически просто оказалось в реальной конотопской жизни. Ведь с чем столкнулся завод? С ситуацией, когда главные ориентиры оказались под угрозой. Во-первых, грозящее банкротство при высоких объемах производства только в книгах воспринимается как нонсенс, в жизни, как видим, такое встречается. Во-вторых, раз за разом вставал вопрос сокращения работников, и вроде бы именно их защита подвигла директора на открытое противостояние с иностранным держателем контрольного пакета. И что-то, конечно, в этой истории остается за кадром. Может, как раз фраза одного из осведомленных в конотопских процессах человека, который обронил: на гильзе (основной продукт завода) поднялись все местные миллионеры, которые вначале были просто посредниками в сбыте.

Флагман местной экономики, как назвал «Мотордеталь» мэр города, сегодня оказался на самой вершине баррикад «за справедливую продажу», состоящих, очевидно, из множества не прозвучавших экономических интересов. Местная власть отнеслась к конфликту с отстраненной, но все же поддержкой родного завода. Это ликвидное предприятие, и нормально, что вокруг него началась борьба собственников, объяснили нам в мэрии.

Мир иностранного капитализма с его устоявшимися и трудными, непонятными и «несправедливыми» правилами пока не прижился в городе, где рассказы об иностранных инвестициях переплетаются с быстрой переориентацией на «наш, украинский капитал», а по сути игра идет по своим, адаптированным к местному пониманию, правилам.

УЕЗЖАЯ...

Конотопцы никак не могут определиться с возрастом своего города. Вроде сошлись на дате — 1635 год, научно подтвердили, задокументировали и пышно отметили юбилей, а глядишь, в путеводителях уже появились робкие намеки: «Исторические корни Конотопа берут начало со времен Киевской Руси». Понятно, чем древнее — тем для других интереснее.

Может быть, их потомки через двести лет так же схлестнутся в споре о сегодняшних процессах. Очевидно только одно — реформы задумываются в столице, но русло для любых изменений всегда прокладывает провинция — сообразно своему видению, своему опыту и своему пониманию жизни. Консервативна или всего лишь стабильна наша провинция — нам не удалось найти однозначного ответа, но правила, по которым она живет, кажутся незыблемыми.