Почему Василь Стус?

«...На протяжении всей своей истории Донбасс был воплощением свободы, и именно эта свобода определила очень грубую и жестокую политическую историю края». Это слова из монографии японского историка Гироаки Куромии «Свобода и террор в Донбассе». Действительно, понятие свободы непременно предусматривает попытку порабощения, поэтому она выразительнее всего проявляет себя именно там, где ее очень жестко пытаются приструнить. Василий Стус — хоть как не хочется превращать человека в знак или эмблему — является символом той свободы — донецкой свободы, которая не знает ограничений ни в пространстве (примечательно, что донетчанам было маловато даже бескрайней степи — они освоили землю и вглубь), ни во времени.

Общаясь со студентами ДонНУ по поводу идеи присвоения вузу имени Стуса, я понял, что большинство из тех, кто огульно и безапелляционно отбрасывал эту идею, не имел четкого представления, почему они против нее. На самом деле, их искренне интересовал один вопрос: зачем? Зачем переименовывать наш вуз? «Это просто бессмысленно, — сказала мне Н., студентка первого курса, — тупо и бессмысленно, потому что от этого ничего не изменится. Если, например, общежитие назвать «бассейном», плавать в нем все равно не будут», — добавила она, ухмыляясь. Но я был совсем иного мнения. Как по мне, скажу, все как раз наоборот. Название каким-то удивительным образом будет влиять на жителей, поэтому вполне вероятно, что через некоторое время кому-то придет в голову привести реальность в соответствие с именем, и вскоре возле общежития появится пристройка — ясное дело, с бассейном...

Магическая, притягательная природа имени была известна еще с древних времен. Проницательную интерпретацию его природы предложил в ХХ в. русский философ Алексей Лосев, согласно с которой имя не является чем-то внешним, касающимся названной им вещи, но, в основе своей, связано с ее сущностью. Имя, отмечал он, относится к существенно-смысловым признакам вещи — таким ее признакам, свойствам и моментам, без которых данная вещь не может быть сама собой. Собственно, сущность предмета, с точки зрения мыслителя, является ничем иным, как его именем — а значит, и судьба последнего без преувеличения представляет собой судьбу самой сущности.

Исходя из этой предпосылки, присвоить Донецкому национальному университету имя Василия Стуса — означало манифестировать свою преданность определенным идеям и ценностям, ради которых он пожертвовал жизнью, — или же, во всяком случае, высказать готовность двигаться в направлении к ним, проникаться ими. Опять же, по Лосеву: «...необходимо, чтобы первая вещь [в данном случае — ДонНУ] имела имя, чтобы вторая вещь [руководство, преподаватели, студенчество] знала это имя, чтобы она стремилась изменить себя так, чтобы и ей можно было носить это имя, чтобы, будучи субстанционно двумя абсолютно отличными вещами, обе носили на себе одно имя... Но это значит, что иннобытийная вещь именует первую вещь, стремится к имени этой вещи, старается воплотить на себе это первичное имя».

Как показало развитие событий в Донецке, те, кто осознавал серьезные последствия (то есть в отличие от наивной позиции большинства, понимали, что кое-что после присвоения имени таки изменится — и то, что-то глубинное), не обнаружили готовности воспринять идеалы и ценности, которые несет имя Стуса. Что же это за ценности? Как по мне, стоит отдельно указать на формальный и содержательный моменты (разумеется, любая интерпретация, а тем более здесь, не может избежать упрощения, а значит и претендовать на исчерпывающее освещение идей Стуса было бы вызывающе; наша цель, следовательно, является намного более скромной — лишь очертить ориентиры).

С формальной точки зрения, речь идет о сопротивлении системе, бескомпромиссном движении наперекор. Василь Стус бросил системе вызов, даже больше — непоколебимостью своей позиции полностью показал ее несостоятельность и слабость, в первую очередь — неспособность испугать, навеять страх. Поставить его на щит — значило бы признать его пример достойным наследования; значило бы утвердить нонконформистскую установку; в конечном счете, значило бы создать условия для воспитания свободной и сознательной личности.

С формальной точки зрения, речь идет о сопротивлении системе, бескомпромиссном движении наперекор. Василь Стус бросил системе вызов, даже больше — непоколебимостью своей позиции полностью показал ее несостоятельность и слабость, в первую очередь — неспособность испугать, навеять страх. Поставить его на щит — значило бы признать его пример достойным наследования; значило бы утвердить нонконформистскую установку; в конечном счете, значило бы создать условия для воспитания свободной и сознательной личности.

С формальной же точки зрения речь идет и о работе со словом. Василь Стус работал в сфере идеи, в сфере мысли. Возможно, для Донбасса (в символическом смысле — как региона тружеников) это было изначально немного тяжеловато даже на подсознательном уровне — признать паритетность «настоящего» труда и стихосложения. Отсюда — тезис об «узости» Стуса — мол, на языковедческое или хотя бы на культурно-просветительное заведение он еще бы потянул, но на широкопрофильный национальный — нельзя. Поставить его на щит — значило бы демифологизировать образ трудового Донбасса (в этом контексте является чрезвычайно показательным тот факт, что Дегтярев, имя которого было выдвинуто как контрпредложение, является — во всяком случае по указанным признакам — полным антиподом Стуса: человек, который создавал систему и работал с материальным).

То же самое касается и содержания идей поэта — Василь Стус выразительно национальный, выразительно украинский. Присвоить ДонНУ его имя — значило бы предоставить этому качественному прилагательному (национальный) настоящую истинную полноту, действительное содержание — то есть, сделать его чем-то большим чем маркер, который просто определяет статус. Это значило бы признать, что присутствует на Донбассе украинский дух и поколебать тот стереотип, что его так старательно творили, лелея региональную идентичность, базирующуюся на советской ментальности и замешанную на русской (часто далеко не наивысшего образца) культуре. Это значило бы включить ДонНУ, а после этого целый город и регион — в контекст украинского национального движения, в контекст Украины — как в культурном, так и политическом смысле. Потому, чтобы возразить «антиукраинскости» своей позиции, противники присвоения имени Стуса чуть ли не всю неделю носили желто-голубые ленты, которые нацепили на торбы, пальто и тому подобное, — мы, мол, тоже патриоты и не выступаем против Украины как таковой (O sancta simplicitas!!!).

Таким образом, почему Василь Стус? Василь Стус потому, что Донецк — не конформистский город; потому что Донецк — интеллигентный город; потому что Донецк — не противник украинского, а благосклонный к нему. Но кому-то, очевидно, хочется, чтобы мы считали иначе. Так не будет.